Куколка

Серьезного разговора с Ромкой у нас так и не вышло. Ночью его начало знобить, поднялась температура. Я сунул ему таблетку жаропонижающего и вызвал врача. «Скорая» приехала быстро, усталый врач спросил, что тут у нас, я продемонстрировал ему начавшего покашливать Ромку. Врач его осмотрел, диагностировал какие-то там воспалительные процессы и сказал, что, в принципе, моего блондина может госпитализировать, но у них полное отделение таких, так что если есть возможность остаться дома, а точнее, если есть человек, который в состоянии обеспечить должный уход, то он посоветовал бы лечиться дома. Я заверил доктора, что в состоянии обеспечить этот самый уход, если что, даже уколы могу ставить. Врач бросил на меня подозрительный взгляд, наверняка подозревая во мне наркомана, но мне было похуй на то, что он там думает. Главное, чтоб лекарства выписал, которые Ромке помогут. Следующие три дня я от белобрысого не отходил. Наверное, я всё-таки тот ещё извращенец с покалеченной бабулей психикой, но ухаживать за больным Ромкой мне нравилось. Было в этом что-то эдакое… домашнее, уютное. Я поправлял белобрысому одеяло, отпихивая нагло лезущих представителей кошачьего рода, кормил его бульоном. Прямо-таки идиллическая картинка из романтической мелодрамы, только в главных ролях два педика. И всё это время мы не разговаривали. Рома — потому что не мог, у него голос пропал. Я — потому что не хотел. Да и вообще в заботах о Ромке мне как-то совершенно не думалось о том, что он в свободное время трахается с каким-то мужиком, в которого влюблен по уши. Кажется, в психологии это называется то ли отрицанием, то ли ещё какой-то хуйней. Типа психологические механизмы защиты от блядской реальности. *** К концу недели белобрысому стало лучше. Он всё ещё хрипел и шмыгал носом, но своё состояние оценивал как удовлетворительное. Благодарил за заботу. Как будто прощался, блять. А может, и в самом деле прощался. Если я, как распоследний мудак, думал, что он останется со мной, это ведь не означало, что он думал так же. В телефон вон всё время пялится. Ждёт, что его позовут? Су-у-ука. На работу я практически сбежал. Знал, если останусь дома, непременно сделаю какую-нибудь хрень. Например, начну умолять, чтобы Ромка остался. Ну, или хотя бы не забывал меня. Или хотя бы… в общем, хорошо, что ушел. Говорят, монотонная деятельность отвлекает, а что может быть более монотонным, чем ходить от столика к столику, принимая заказы? Но работа мне не помогла. Я был зол. Взвинчен. Чуть не всёк вздумавшему показать мне «мое место» гостю. Жирдяй начал визжать, что его чуть ли не убивают, стал требовать администратора. Ленка, вместо того чтобы встать на мою защиту, начала лебезить перед этим сальным ублюдком. Пообещала, что меня как минимум накажут, как максимум — уволят. Мол, мое поведение крайне недопустимо. Я где стоял, там свой фартук и бросил. Похуй. Пусть нового официанта ищут. Свежий воздух помог мне успокоиться, а пара бутылок темного пива окончательно расслабила мои напряженные за день до предела нервы. Я твердо решил поговорить с Ромкой: сколько, в конце концов, можно от этого бегать? Надо расставить все точки над ё. Мне надоело чувствовать себя двенадцатилетней влюбленной по уши соплюшкой. И унижаться больше не хотелось. Если белобрысый выберет того мужика, то так тому и быть. Хватит мне уже бегать за своей несбыточной, блять, белобрысой мечтой. И так уже ебанулся вконец. Не бегать за мечтой… Ох ты ж бля. Да кого я обманываю? *** В коридоре меня встретила флегматичная Кудабля и сонный Хулимяу — это исчадие тьмы днем предпочитало дрыхнуть, а ночью бодрствовать, создавая при этом такой шум, будто он не маленький рыжий котенок, а сучье стадо слонов. Как ни странно, никто белобрысый меня не встречал. У меня сразу же возникло нехорошее подозрение, парой минут позже оправдавшееся. Ромки в квартире не было. Немного обнадеживала его оставленная одежда и ноутбук — это означало, что он вернется, хотя бы затем, чтобы это добро забрать, но при мысли, к кому и зачем он ушел, у меня сжимались кулаки. Я даже описать не могу, что я чувствовал. Метался по квартире, как тигр в клетке. Не решался позвонить. Удалил его номер из телефонной книжки, но понял, что знаю его наизусть. Почему это происходит именно со мной, а? Ну что в этом блондине такого? Он же блядь, обыкновенная блядь, хоть и имеющая убедительные аргументы, оправдывающие ее блядство, а я больше всего на свете хочу, чтобы он вернулся. А я-то думал, что такое только в книжках про любовь про ебанатов бывает: мол, приму тебя любого, хоть хромого, хоть косого. А тут… сдохнуть хочется. *** Он позвонил мне часа через два, когда я уже на стенку был готов лезть. Слабым голосом попросил забрать его из парка, сказал, что ему стало плохо. Я тут же забыл о данных самому себе обещаниях. Побежал спасать своего блондина, толком даже кроссовки не зашнуровал — у меня же любовь, хули. Ему и правда было плохо. Он лежал на облезлой лавке, бледный, мокрый от пота — видно, снова поднялась температура. Он явно был не в состоянии идти сам, пришлось вызвать такси и до машины тащить его на себе, вполголоса матерясь на все лады. О том, как я эту полуживую тушку затаскивал на пятый этаж, можно было поэмы писать, с меткой «восемнадцать плюс». Я уложил его на кровать, стянул с него уличную одежду, измерил температуру. Помянул вполголоса Ромкину мать, поставил ему, слабо сопротивляющемуся, укол. Он почти сразу же уснул, а я сел подле него, прислушиваясь к хрипловатому неровному дыханию — начитался всяких кошмаров про опасный вирус простуды, от которого куча людей ласты склеила. И какого хуя его вообще на улицу понесло, в таком-то состоянии, наверняка ведь чувствовал недомогание. Хотя понятно, конечно, куда его понесло. К кому. Он бы к нему и полуживой пополз, если бы тот позвал. Как и я сделал бы это ради него. Встретились, блять, два одиночества с одинаковым диагнозом. - Мя, - на кровать запрыгнула Кудабля, потерлась лбом о мою руку. Видно, я настолько жалкий, что даже суровое безжалостное сердце сиамки не выдержало. Пойду покурю...