Забытая жизнь

Апрель 1996 года. В воздухе, постепенно оседая, все еще плавала пыль. Пытаясь отдышаться, я оглянулась, кабинет был разгромлен: стол Дамблдора был перевернут, все маленькие столики на высоких ножках опрокинулись, а серебряные приборы разлетелись вдребезги. Фадж, Амбридж, Кингсли тоже начинали приходить в себя. — Где он? — завопил Фадж, приподнявшись с пола. — Где он? — Не знаю! — воскликнул Кингсли, поднимаясь вслед за ним. — Он не мог трансгрессировать! — закричала Амбридж. — Из Хогвартса нельзя выбраться таким образом… — Лестница! — крикнула я, бросилась к двери, рывком распахнула ее и исчезла за порогом. Кингсли и Амбридж выбежали за мной следом. Обойдя всю школу, мы так и не обнаружили Альбуса, ну, естественно, его и не было в Хогвартсе. — Хорошо придумано, — прошептал Кингсли. — Ложный ход. Через час в холле уже весел очередной приказ. ПРИКАЗ МИНИСТЕРСТВА МАГИИ Долорес Джейн Амбридж (генеральный инспектор) назначается директором Школы чародейства и волшебства «Хогвартс» вместо Альбуса Дамблдора. Основанием настоящего приказа является Декрет об образовании №28. Подписано: Корнелиус Освальд Фадж, министр магии. — Вот вся мощь Министерства, — процедила я сквозь зубы. Все каналы связи со школой находились под наблюдением. Диспетчер Сети летучего пороха контролировал все камины Хогвартса. Инспекционная дружина вскрывала всю совиную почту, как входящую, так и исходящую. Голова трещала, я сразу даже не сообразила, что случилось. Вроде бы ушибов не было, но голова была каменной. После того как министр отправился с Кингсли в Министерство, а меня оставил на крайний случай, если Альбус вернется, я, поблуждав по коридорам школы, спустилась в подземелье. Меня одолел озноб, усиливавшийся с каждым шагом, который приближал меня к кабинету Северуса. Я постояла перед дверью, самой ненавистной сейчас на Земле, набрала в грудь воздуха, постучалась и вошла. Сумрачная комната была уставлена полками с сотнями стеклянных банок, где плавали в разноцветных зельях слизистые кусочки животных и растений. В одном углу стоял шкаф с ингредиентами, в краже которых Северус — не без оснований — заподозрил когда-то меня. Внимание мое, однако, привлек стол, на котором стояла освещенная свечой мелкая каменная чаша с резными рунами и символами. Я узнала ее сразу: Омут памяти Альбуса. Зачем она здесь? Из сумрака донесся холодный голос Северуса. Я вздрогнула. — И что ты здесь забыла? — Северус вышел на свет не мигая, смотрел на меня холодными черными глазами; каждая черточка его лица выражала неудовольствие. — И тебе добрый вечер, Северус, — сказала я и захлопнула за собой дверь. — У тебя есть что-нибудь от головной боли? — Аристократическая болезнь замучила? — язвительно спросил Северус. — Нет, — фыркнула я. — После отцовского внезапного исчезновения я очнулась на полу и, видать, хорошо ударилась. — Надеюсь, ничего не сломала? — как-то даже заботливо спросил он, не смотря на меня. — Ну, если не считать вулканические извержения в моей голове, то все просто великолепно. — Присядь, — попросил он. — Я принесу зелье. Я присела на край скамьи и потерла виски. Закрыв глаза, я выдохнула. Вдруг я почувствовала теплые руки на своих висках и его терпкий запах, так давно забытый мною. Я открыла глаза и увидела Северуса перед собой. Он внимательно смотрел на меня и при этом нежно и бережно тер мои виски. Я привстала и посмотрела ему прямо в глаза. — Северус… — тихо сказала я. — Прошу, хоть сейчас помолчи, — шепотом попросил он. — А то мы опять поругаемся. Я приблизилась к нему и опустила свою голову ему на грудь. — Пресвятые, как я устала, — сказала я и почувствовала, как он прижал меня к себе. Было удивительно, что между нами еще остались эти мимолетные приступы нежности и заботы. — Ты сильная, Анри, — прошептал Северус своим бархатным голосом. Я подняла свое лицо и посмотрела на него: — Я ждала, что ты скажешь другое. — И что именно? — приподнял он свою бровь в недоумении. — Что ты любишь меня, — ответила я. — Что ты рядом. — Не начинай, — предупредил меня Северус. — Я все сказал тебе по этому поводу. — А если я нуждаюсь в тебе? -уточнила я. — Что если я люблю тебя? Северус, видать, был озадачен моим заявлением. — Если ты решила поиздеваться надо мной, то это не самый подходящий момент, Анри, — ответил он мне. — Я и не собиралась, — спокойно произнесла я и прижалась щекой к его груди. Это совсем не входило в мои расчеты — этот предательский жар в груди и желание взлохматить ему волосы, почувствовать его губы на своих губах. — Анри, это не смешно, — уточнил Северус и приподнял мое лицо. Он даже был в некотором недоумении, растерянности, я впервые видела его таким. — Северус, я люблю… — Не смей, — он прижал меня к себе и прошептал прямо в губы. — Ты глупая девчонка! И в этот самый миг во мне вспыхнуло желание. Я захотела, чтобы он не отпускал меня, захотела, не рассуждая, так же естественно и просто, как хотела этого холодного непоколебимого мужчину. Я приподнялась на носочки и поцеловала его. Северус, приподняв меня за талию, нежно ответил на мой поцелуй. Его губы прижались к моим губам, и я сдалась без борьбы, слишком ослабев, чтобы даже отвернуть голову, — да я и не хотела отворачиваться; сердце колотилось так отчаянно, что меня всю сотрясало от его ударов, и становилось страшно от силы Северуса и собственной слабости. Что он со мной сейчас сделает? Я в самом деле лишусь чувств, если он не отпустит меня. Если бы он только отпустил меня… Ах, если бы он никогда меня не отпускал. Дверь кабинета со стуком распахнулась, и внутрь влетел Драко Малфой. — Профессор Снейп, сэр… ох, извините… Малфой с удивлением переводил взгляд со Северуса на меня. — Ничего, Драко, — сказал Северус, опуская меня. — Ну, так в чем же дело? — спросил он. — Профессору Амбридж нужна ваша помощь, сэр, — сказал Малфой. — Они нашли Монтегю, сэр, — кто-то засунул его в туалет на пятом этаже. — Монтегю сказал, кто это был? — осведомился Северус. — Нет, сэр, у него вроде как в голове помутилось. — Ну что ж, очень жаль, мисс, — обратился Северус ко мне. — Надеюсь мое зелье вам поможет. — И отдал мне флакон с зельем. Северус повернулся и вышел из кабинета, я тоже направилась к двери в следом за ним. Я была уже у самого порога, когда вдруг увидела дрожащий на косяке блик света. Остановившись, я загляделась на него, свет исходил из каменной чаши, стоящей на столе Северуса. Ее серебристо-белое содержимое играло и переливалось внутри. Мысли Северуса… те, что он прячет от всех… Я не сводила глаз с Омута памяти, и во мне все сильней разгоралось любопытство… Что же именно Северус так тщательно скрывает? Серебристые блики дрожали на стене… Напряженно думая, я сделала один шаг к столу, потом другой. Может быть, мысли, которые Северус так упорно прячет, имеют какое-то отношение ко мне? Я оглянулась. Теперь мое сердце колотилось еще быстрей и сильнее, чем раньше. Сколько времени понадобится Северусу, чтобы вызволить Монтегю из туалета? Вернется ли он после этого сразу к себе в кабинет или поведет Монтегю в больничное крыло? Наверняка поведет… и наверняка захочет убедиться, что с ним все в порядке. Я подошла к столу вплотную и склонился над Омутом памяти, вглядываясь в его глубины. Помедлила, прислушиваясь, затем вынула палочку. И в кабинете, и в коридоре царила полная тишина. Я тихонько коснулась палочкой содержимого Омута. Серебряная субстанция внутри закружилась очень быстро. Я наклонилась над ней и увидела, что она стала прозрачной. Снова посмотрев вниз, я увидела какую-то комнату, словно бы через круглое окошко в потолке… Если я ничего не путала, это был Большой зал. Вмиг мое дыхание уже затуманивало поверхность мыслей Северуса… мою волю будто парализовало… если я сделаю то, к чему меня так неодолимо тянет, это будет чистым безумием… я задрожала… Северус мог вернуться в любой момент… Набрав полную грудь воздуха, я окунула лицо в мысли Северуса. Пол кабинета тут же накренился, и я полетела в Омут памяти головой вперед. Я падала в холодной тьме, отчаянно кувыркаясь по дороге, и вдруг… Я стояла посреди Большого зала, но четыре факультетских стола куда-то пропали. Вместо них в зале было больше сотни отдельных парт, обращенных в одну сторону, и за всеми сидели ученики — низко склонив головы, они что-то писали на пергаментных свитках. Тишину нарушали только скрип перьев да редкий шелест поправляемого пергамента. Очевидно, здесь шел экзамен. Солнечные лучи потоками струились через высокие окна на склоненные головы, которые на ярком свету отливали золотым, медным, каштановым… я осторожно огляделась вокруг. Где-то здесь должен быть Северус… ведь это его память… И он действительно был тут — за партой, прямо позади меня. Я смотрела как зачарованная. Северус-подросток выглядел чахлым и нездоровым, словно деревце, выращенное в темноте. Его прямые сальные волосы подметали столешницу, от крючковатого носа до пергамента, на котором он строчил, было не больше полудюйма. Я сразу же вспомнила свои школьные годы и то, каким тогда представлялся мне Северус. Возможно, из-за его внешности он меня и не привлек, что ж в нем тогда нашла мать Поттера? Его рука так и летала по пергаменту — он написал, по крайней мере, на фут больше своих ближайших соседей, хотя его почерк был совсем мелким и строчки тесно лепились друг к другу. — Еще пять минут! Я чуть не подскочила от неожиданности. Обернувшись, я увидела невдалеке, между рядов, макушку профессора Флитвика. Профессор двигался мимо мальчика с взъерошенными черными волосами… сильно взъерошенными черными волосами… Я дернулась так резко, что сбила бы соседние парты, будь я из плоти и крови, но вместо этого просто скользнула, как во сне, через два ряда в третий. Спина черноволосого мальчишки стала ближе… вот он распрямился, отложил перо и подвинул к себе пергамент, словно для того, чтобы перечитать написанное… Это был Джеймс Поттер. Его глаза были светло-карие, нос чуть длиннее, чем у Поттера, а на лбу не хватало шрама, но у обоих были одинаково тонкие черты лица, те же губы, те же глаза; вихор у Джеймса на затылке был точно таким же, как у Гарри. Джеймс отчаянно зевнул и взъерошил волосы, растрепав их еще сильнее. Потом, кинув взгляд на профессора Флитвика, повернулся на сиденье и ухмыльнулся мальчишке, сидящему на четыре ряда дальше его. Я увидела Сириуса, поднявшего большой палец в ответ на ухмылку Джеймса. Сириус лениво откинулся на спинку стула, наклонив его так, что он стоял только на двух ножках. Он был очень обаятелен: его прямые черные волосы падали на лоб с небрежным изяществом, о каком не могли бы и мечтать ни Джеймс, ни Северус, и сидящая за ним девочка с надеждой глядела на него, хотя он, похоже, вовсе ее не замечал. И почему я тогда его не замечала, когда училась в школе, ведь у нас разница всего каких-то пять лет? А еще через две парты от нее сидел Римус Люпин. Довольно бледный и изнуренный на вид (может быть, приближалось полнолуние?), он был поглощен работой — перечитывал свои записи, почесывал подбородок кончиком пера и слегка хмурился. Значит, где-то поблизости должен быть и Хвост… И действительно, не прошло и нескольких секунд, как я заметил его — щуплого мальчишку с острым носиком и мышиного цвета волосами. Хвост казался встревоженным: глядя в свой пергамент, он грыз ногти и ковырял носками пол. Время от времени он с надеждой косился на свиток соседа. — Отложите перья! — проскрипел Флитвик. — Это и к вам относится, Стеббинс! Пожалуйста, оставайтесь на местах, пока я не соберу ваши работы! «Акцио»! Больше сотни пергаментных свитков взмыли в воздух и, ринувшись в протянутые руки профессора, сбили его с ног. Раздался смех. Несколько учеников с передних парт встали и, взяв Флитвика под локти, помогли ему подняться. — Благодарю вас… благодарю, — пропыхтел Флитвик. — Очень хорошо. Теперь все свободны! Я обернулась и заметила неподалеку Северуса, который пробирался к двери, перечитывая на ходу свой билет. Сутулый и угловатый, он двигался как-то судорожно, точно паук, и его сальные волосы подпрыгивали при каждом шаге. Стайка щебечущих девочек отделила Северуса от Джеймса, Сириуса и Люпина, и я, внедрившись в ее середину, старалась не терять Северуса из виду, одновременно прислушиваясь к разговору, который вели между собой Джеймс и его друзья. — Тебе понравился десятый вопрос, Лунатик? — спросил Сириус, когда они вышли в вестибюль. — А как же, — весело отозвался Люпин. — «Назовите пять признаков, по которым можно узнать оборотня». Прекрасный вопрос. — Ты уверен, что тебе удалось правильно перечислить все признаки? — с притворной озабоченностью спросил Джеймс. — Думаю, да, — серьезно ответил Люпин, когда они присоединились к скопившейся у выхода толпе учеников, которым не терпелось выбраться из замка на залитый солнцем луг. — Признак первый: он сидит на моем стуле. Признак второй: он носит мою одежду. Признак третий: его зовут Римус Люпин. Все, кроме Хвоста, засмеялись. — Я написал про форму морды, зрачки и кисточку на хвосте, — взволнованно сказал он, — а больше ничего не мог… — Ты что, совсем тупой, Хвост? — нетерпеливо сказал Джеймс. — Раз в месяц гуляешь с оборотнем всю ночь напролет… — Говори тише, — взмолился Люпин. Я снова беспокойно оглянулась. Северус шел за ними, все еще поглощенный чтением, — но это была его память, и если бы ему вздумалось выбрать на свежем воздухе другой маршрут, то я, очевидно, больше не смогла бы наблюдать за Джеймсом и его друзьями. Однако, к моему огромному облегчению, когда Джеймс и трое его друзей направились через лужайку к озеру, Северус двинулся вслед за ними — он никак не мог оторваться от своего пергамента и явно не смотрел, куда бредет. Держась чуть впереди него, я по-прежнему внимательно следила за Джеймсом и остальными. — А по мне, вопросы были — лучше некуда, — услышал он голос Сириуса. — Я удивлюсь, если не получу, как минимум, «превосходно». — Я тоже, — сказал Джеймс. Он полез в карман и достал оттуда трепыхающийся золотой снитч. — Где взял? — Стащил, — небрежно сказал Джеймс. Он принялся играть снитчем, отпуская его не больше чем на длину руки и ловя снова — реакция у него была великолепная. Хвост смотрел на него с благоговением. Они остановились в тени березы на берегу озера и бросились на траву. Я оглянулась через плечо и, к своей радости, увидела, что Северус устроился неподалеку в густой тени кустарника. Как и прежде, он изучал материалы экзамена, и я спокойно уселась на траву между кустарником и березой, глядя на четверку товарищей под деревом. На поверхности озера сверкали яркие блики, а на берегу, тоже залитом солнечным светом, сидела компания девочек, только что вышедших из Большого зала, — сняв туфельки и носки, они болтали ногами в прохладной воде и смеялись. Люпин вынул книгу и углубился в нее. Сириус с надменным и скучающим видом, что очень ему шло, поглядывал на прогуливающихся вокруг учеников. Джеймс по-прежнему играл снитчем, позволяя ему отлетать все дальше и дальше — казалось, что он вот-вот вырвется на свободу, — но неизменно ловя его в самый последний момент. Хвост наблюдал за ним с открытым ртом. Всякий раз, когда Джеймс демонстрировал особенно сложный бросок, Хвост ахал от восхищения и принимался аплодировать. Минут через пять я стала недоумевать — его удивляло, почему Джеймс не попросит Хвоста держать себя в руках, но Джеймсу, похоже, нравилось чужое внимание. — Перестань, — наконец сказал Сириус, после того как Джеймс снова эффектным броском поймал снитч, а Хвост издал очередной ликующий вопль, — а то Хвост описается от восторга. Хвост слегка покраснел, но Джеймс ухмыльнулся. — Как скажешь. — Он засунул снитч обратно в карман. Почему-то я была почти уверена в том, что Сириус — единственный, ради кого Джеймс готов прекратить рисоваться. — Скучно, — сказал Сириус. — Когда наконец будет полнолуние? — А я бы и без него обошелся, — мрачно сказал Люпин из-за своей книги. — Между прочим, нам еще трансфигурацию сдавать. Если тебе так скучно, можешь меня проверить. — И он протянул ему книгу. Но Сириус лишь презрительно хмыкнул. — Оставь себе, я всю эту чепуху наизусть знаю. — Сейчас развлечемся, Бродяга, — спокойно сказал Джеймс. — Гляди, кто там… Сириус повернул голову — и замер, как пес, почуявший кролика. — Великолепно, — мягко сказал он. — Нюниус. Я обернулась и посмотрела в ту же сторону. Северус около кустов только что поднялся на ноги и теперь прятал свои листки в сумку. Когда он вышел из тени и зашагал по лужайке, Сириус и Джеймс встали. Люпин и Хвост остались сидеть. Люпин по-прежнему смотрел в книгу, хотя его зрачки не двигались и между бровей пролегла едва заметная морщинка. Хвост переводил взгляд с Сириуса и Джеймса на Северуса и обратно, и лицо его светилось жадным нетерпением. — Как дела, Нюниус? — громко сказал Джеймс. Северус отреагировал так быстро, как будто ждал нападения: уронив сумку, он сунул руку в карман и уже доставал оттуда волшебную палочку, но тут Джеймс воскликнул: — «Экспеллиармус»! Палочка Северуса подлетела вверх футов на двенадцать и шлепнулась в траву позади него. Сириус рассмеялся отрывисто, словно залаял. — «Импедимента»! — сказал он, направив палочку на Северуса, и он, рванувшийся за своим оружием, упал ничком на полпути к нему. Гуляющие стали оборачиваться в их сторону. Некоторые ученики поднимались на ноги и подходили ближе. Одни смотрели на происходящее с неодобрением, другие — с удовольствием. Северус, тяжело дыша, лежал на траве. Джеймс и Сириус приблизились к нему с поднятыми палочками; по дороге Джеймс поглядывал через плечо на девочек у озера. Хвост тоже поднялся на ноги и наблюдал за ними с жадным интересом — он даже отошел от Люпина, чтобы лучше видеть. — Как прошел экзамен, Нюнчик? — спросил Джеймс. — Я смотрел на него — он возил носом по пергаменту, — злорадно сказал Сириус. — Наверное, у него вся работа в жирных пятнах, так что ни слова не разберешь! Да, у Джеймса было все, его любили товарищи, он прекрасно играл в квиддич — да ему, видать, вообще удавалось почти все! А Северуса был типичный замухрышка, странный малый, который с головой ушел в изучение Темных искусств. Но на моих глазах Джеймс напал на Северуса без всякой причины, только потому… ну, только потому, что Сириус пожаловался на скуку. Я конечно понимаю, что они юноши и хотят во все казаться лучшими, но чтоб так просто взять и напасть — это неблагородно, можно даже сказать, по-свински. Кое-кто из зрителей засмеялся: Северуса явно не любили. Хвост пронзительно захихикал. Северус пытался встать, но заклятие еще действовало, и он корчился, будто связанный невидимыми веревками. Смотря на эту картину, я не выдержала и закричала: — Оставьте его в покое! — но меня никто, естественно, не слышал. — Вы у меня дождетесь! — выпалил он, глядя на Джеймса с откровенной ненавистью. — Дождетесь! — Дождемся чего? — хладнокровно сказал Сириус. — Что ты хочешь сделать, Нюнчик, — вытереть о нас свой сопливый нос? Из уст Северуса извергся поток ругани и проклятий, но его палочка лежала в трех шагах от хозяина, и ничего не случилось. — Ну и грязный же у тебя язык, — презрительно сказал Джеймс. — «Экскуро»! Изо рта у Северуса тут же полезла розовая мыльная пена, она покрыла его губы, и он задыхался в ней… Ком наворачивался в груди, мне было жалко смотреть на это все. — Оставьте его в покое! Я оглянулась. Кричала одна из девочек у озера, с густыми темно-рыжими волосами до плеч и поразительно зелеными глазами миндалевидной формы — такими же, как у меня. Я была удивлена нашему сходству. — Что, Эванс? — сказал Джеймс. Сам тембр его голоса вдруг изменился — он стал более глубоким и мелодичным, более взрослым. — О святые, это же Лили Эванс! — воскликнула я. — Оставьте его в покое, — повторила она. Она смотрела на Джеймса с откровенной неприязнью. — Что он вам сделал? — Ну, — сказал Джеймс с видом человека, серьезно обдумывающего заданный ему вопрос, — пожалуй, все дело в самом факте его существования, если ты понимаешь, о чем я… Многие зрители, включая Сириуса и Хвоста, засмеялись, но Люпин, до сих пор притворяющийся, что читает, даже не улыбнулся. Не появилось улыбки и на лице Лили. — Считаешь себя остроумным, — холодно сказала она. — А на самом деле ты просто хвастун и задира, Поттер. Оставь его в покое, ясно? — Оставлю, если ты согласишься погулять со мной, Эванс, — быстро откликнулся Джеймс. — Давай… пойдем со мной на прогулку, и я больше никогда в жизни не направлю на Нюнчика свою волшебную палочку. Тем временем Чары помех, наложенные на Северуса, слабели. Медленно, дюйм за дюймом, он подползал к своей палочке, отплевываясь от мыльной пены, но Джеймс этого не видел. — Я не согласилась бы на это, даже если бы у меня был выбор между тобой и гигантским кальмаром, — сказала Лили. — Не повезло, Сохатый! — весело сказал Сириус и снова повернулся к Северусу. — Стой! Но он опоздал: Северус уже направил свою палочку прямо на Джеймса. Вспыхнул яркий свет, и на щеке Джеймса появился глубокий порез. Кровь хлынула ему на мантию. Еще одна яркая вспышка — и Северус повис в воздухе вверх тормашками; мантия свалилась ему на голову, обнажив тощие, бледные ноги и серые от грязи подштанники. Многие в маленькой толпе разразились ликующими криками; Сириус, Джеймс и Хвост чуть не захлебнулись от хохота. В уголках губ у Лили что-то дрогнуло, и мне на мгновение показалось, что выражение ярости на ее лице вот-вот сменится улыбкой. Но она громко сказала: — Опусти его! — Пожалуйста, — сказал Джеймс и взмахнул палочкой. Северус шлепнулся на землю, точно груда тряпья. Выпутавшись из подола мантии, он быстро вскочил на ноги с палочкой наготове, но Сириус сказал: «Петрификус тоталус!» — и Северус снова упал плашмя, как доска. — Оставьте его в покое! — злилась я на Сириуса, но меня опередил крик Лили. Она тоже выхватила палочку. Джеймс с Сириусом настороженно следили за ней. — Послушай, Эванс, не заставляй меня с тобой сражаться, — серьезно сказал Джеймс. — Тогда расколдуй его! Джеймс тяжело вздохнул, повернулся к Северусу и пробормотал контрзаклятие. — Ну вот, — сказал он, когда Северус вновь с трудом поднялся на ноги, — тебе повезло, что Эванс оказалась поблизости, Нюниус… — Мне не нужна помощь от паршивых грязнокровок! Лили прищурилась. Я была ошарашена его заявлением. — Прекрасно, — спокойно сказала она. — В следующий раз я не стану вмешиваться. Кстати, на твоем месте я бы постирала подштанники, Нюниус. — Извинись перед Эванс! — заорал Джеймс, угрожающе направив на Северуса палочку. — Я не хочу, чтобы ты заставлял его извиняться! — закричала Лили, обращаясь к Джеймсу. — Ты ничем не лучше его! — Что? — взвизгнул Джеймс. — Да я никогда в жизни не называл тебя… сама знаешь кем! — Ходить лохматым, как будто минуту назад свалился с метлы, выпендриваться с этим дурацким снитчем, шляться по коридорам и насылать заклятия на всех, кто тебе не нравится, только потому, что ты от природы… Непонятно, как твоя метла еще поднимает в воздух твою чугунную башку! Меня от тебя тошнит! — А мне показалось, что это выглядит немножко по-идиотски, — сказала я. Лили в это время круто развернулась и быстро зашагала прочь. — Эванс! — крикнул Джеймс ей вслед. — Погоди, Эванс! Но она так и не обернулась. — Какая муха ее укусила? — сказал Джеймс, безуспешно пытаясь сделать вид, что ответ на этот вопрос его вовсе не интересует. — Сдается мне, она считает тебя немножко зазнайкой, дружище, — сказал Сириус. — Ну ладно. — В голосе Джеймса зазвенела обида. — Ладно же… Опять вспыхнул яркий свет, и Северус снова повис в воздухе вниз головой. — Кто хочет посмотреть, как я сниму с Нюниуса подштанники? Но я так и не узнала, выполнил ли Джеймс свою угрозу. Кто-то словно щипцами сжал мне руку чуть повыше локтя. Едва не вскрикнув от боли, я обернулась — и, к своему величайшему ужасу, увидела позади себя другого, взрослого Северуса с побелевшим от ярости лицом. — Развлекаешься? Я почувствовала, что меня поднимают в воздух; летний день вокруг растаял, как дымка. Я летела вверх сквозь ледяную тьму, и рука Северуса по-прежнему не отпускала меня. Потом у меня на секунду захватило дух, мои ноги ударились о каменный пол снейповского подземелья и я снова очутилась в сегодняшнем дне, рядом с Омутом памяти, стоящим на столе в полутемном кабинете преподавателя зельеварения. — Итак, — сказал Северус, сжимая мою руку так крепко, что она начала неметь. — Итак… понравилось, Анри? — Н-нет, — ответила я, пытаясь высвободить руку. Мне стало страшно: губы у Северуса дрожали, лицо побелело, зубы оскалились. — Ты, как всегда, не можешь не сунуть свой нос, — процедил он. — Прости, я не хотела, — виновато ответила я. — Я даже не могла подумать, что они способны на такое! Я приблизилась к Северусу и посмотрела на него: — Я люблю тебя, Северус! Я так тебя люблю! И охватившая меня дрожь тут же унялась — счастливая и гордая, я подумала: почему не призналась ему раньше? Насколько это проще, чем всевозможные женские уловки, которым меня учили! Когда любовь бушевала в сердце, я не способна была его понять. Сейчас же в атмосфере установившейся между нами, я сумела чуть-чуть проникнуть в его мысли, чуть-чуть его понять. — Надеюсь, ты не ждешь, что я разделю твои чувства, — съязвил Северус. — Какими бы ненатянутыми ни были наши отношения в последнее время, дорогая… Я не могла сдержать себя: — Я думала, что ты не лгал когда сказал, что любишь меня. — Не надо, Анри, — сказал Северус. — Ничего не изменилось, — он вздрогнул. — Не заставляй меня повторять это снова, Анри. Ты отлично знаешь, о чем я говорю. — Что ты имеешь в виду? — Я солгал, — признался он. — Я лгал… Северус смотрел на меня, проводя по моим губам длинным тонким пальцем. — Не говори так! Нет, пожалуйста! — перебила я его. — Джентльмен не станет лгать о таких вещах. — Полагаю, джентльмен не станет, — он отошел от меня и пошел в сторону двери. — Ты такое дитя, Анри! Я повернулась в его сторону. Северус был вне себя от гнева, он развернулся и опять подошел ко мне, схватил меня за плечи и посмотрел в глаза. — Ты знаешь меня столько лет, но когда тебе это выгодно, или приятно, или удобно, ты забываешь, всему, чему научилась. Все осталось по-прежнему! — Ты нужен мне, Северус, — умоляюще произнесла я. — Том был отголоском моих глупых девчоночьих мечтаний. Позволь мне все исправить! Прошу тебя! Прошу! Дай мне еще один шанс! — я прижалась к нему. — Не знаю, что ты решила исправлять, Анри! — сказал Северус. — Я к этому отношения не имею. По-моему, единственный способ достичь хоть какого-нибудь мира между нами — не сталкиваться вовсе. — И в ответ прижал меня к себе. Я стала коротко целовать его грудь, Северус гладил меня по спине. — А пока я намерен позаботиться о том, чтобы никто не заподозрил ничего! Во избежание сплетен. И тебе лучше сейчас уйти. — Лучше бы он тебя убил! — заорала я, оттолкнула его от себя и вышла из кабинета, хлопнув дверью. Тяжело дыша, я прислонилась к стене и стала растирать руку, на которой обещал вскочить огромный синяк. Безо всякой на то причины, ничего не добиваясь от него, я хотела признаться в самом сокровенном, что у меня было. А он втоптал в грязь меня и все мои чувства. Сделал посмешищем. Нет, это я сама сделала из себя посмешище. А какой была моя жизнь? Убогий вульгарный мир, от одного трагического вида к другому в поисках того, чего мне не поймать никогда. Хотя, может, я сама виновата в том, что разрушила его чувства ко мне? Я убеждала себя, что это не любовь, что это всего лишь увлечение, а когда я осознала, что Северус для меня стал чем-то большим, стало слишком поздно. Иллюзии. Они питают нас бессонными ночами. Они придают нам сил. Они спасают нас от одиночества. Иногда нам кажется, что иллюзии крадут время нашей жизни. Но чем бы была наша жизнь без них? Счастье, богатство, слава и любовь не более чем афиши, которые все мы получаем на своём пути от рождения до смерти. Все мы думаем, что знаем чего хотим: встретить свою любовь, выйти замуж, родить детей. Эти слова мы повторяем изо дня в день, как молитву. Мы повторяем их так часто, что однажды уже не можем сказать, наши ли это желания или мы присвоили их, позарившись на ёмкую формулировку. Я повернулась и зашагала прочь. Я чувствовала себя так, будто Северус ударил меня по лицу. Я почувствовала усиливающийся озноб. Попыталась обнять себя руками, чтобы хоть как-то согреться. Мой рассудок постепенно приходил в норму. Ему было все равно… он смеялся надо мной… он заботился только о своем «я». Какой храбрец! Как смело смеяться надо мной и втоптать все мои чувства! Так бросать меня по комнате, словно кусок мяса. Но когда-то ты сама втоптала его чувства, не так ли… Когда слишком долго откладываем признание, его все труднее сделать, и наконец наступает такой момент, когда оно просто становится невозможным. Но я хочу чувствовать себя счастливой от мысли, что я всегда буду любить одного и того же человека. Я люблю тебя. Помни.