Забытая жизнь

Все это произошло на моих глазах, но я не верила увиденному. Внезапная смерть, когда судьба не оставляет времени привыкнуть к неизбежной потере, всегда кажется недостоверной. Кажется ошибкой, которую еще можно исправить — ведь вот только что, пару вдохов назад, человек был жив… Снейпа объявили в розыск, но пока это не дало никаких результатов… Будь моя воля — забыла бы это время. Никогда бы не заговаривала о нем. Притворилась бы, что это был страшный сон, и не более. Тогда каждое упоминание имени Северуса заставляло меня нервничать. Я представляла себе, как все было бы, если бы отец не погиб и мы проводили конец учебного года вместе. Теперь же я час за часом откладывала то, что обязана был сказать и сделать, — слишком трудно было отказаться от того, что стало для меня главным источником утешения. Прощание с Альбусом состоялось в Хогвартсе, и я просто не могла прийти. Нет, я боялась не самих похорон, я боялась первого свидания со смертью. Боялась мгновения, когда увижу мертвого отца, боялась, что не выдержу этого, что упаду или — еще ужаснее — разрыдаюсь. Разрыдаюсь до крика, до воя, потому что этот крик, этот звериный вой глухо ворочался во мне все эти дни. В замке разместилась делегация чиновников Министерства во главе с самим министром магии. Я старательно уклонялась от встречи с любым из них. Я не знала, чего мне ожидать, и немного тревожилась из-за того, что смогу увидеть и какие мной овладеют чувства. И гадала, сделают ли похороны смерть Альбуса более реальной для меня. Были минуты, когда ужас этой смерти грозил раздавить меня, но их сменяли часы пустого оцепенения, в которые мне было трудно поверить, что отца действительно больше нет. Впрочем, я не пыталась найти какую-то мысленную лазейку, какой-то способ уверить себя, что Альбус может вернуться. Утром следующего дня, выйдя из парадных дверей замка на каменное крыльцо, я направилась к озеру. Теплый свет солнца ласкал мое лицо, я шла туда, где были рядами расставлены сотни стульев. Посередине ряды разделял проход, а перед самым первым возвышался мраморный стол. День выдался самый что ни на есть прекрасный, летний. Половину стульев уже заняли люди самые необычайные — старые и молодые, кто в сильно поношенном, кто в щегольском платье. Большинства их я не знала, но были среди них и знакомые, в том числе члены Ордена Феникса: Кингсли Бруствер, Грозный Глаз Грюм, Тонкс, чьи волосы чудесным образом превратились в ярко-розовые, Римус Люпин (он и она держались, кажется, за руки), мистер и миссис Уизли, Билл, которого осторожно поддерживала Флер, а сразу за ними Фред и Джордж в куртках из черной драконовой кожи. Здесь были и мадам Максим, занявшая сразу два с половиной стула, и Том, владелец «Дырявого котла», и волосатый басист из волшебной группы «Ведуньи», и водитель автобуса «Ночной рыцарь» Эрни Прэнг, и мадам Малкин, торгующая в Косом переулке мантиями, и бармен из «Кабаньей головы», и волшебница, возившая по «Хогвартс-экспрессу» тележку с закусками. Присутствовали и замковые привидения, едва различимые в ярком солнечном свете, увидеть их можно было, лишь когда они шевелились, нереально мерцая в сверкающем воздухе. Пройдя мимо, я заметила Поттера, Рона, Гермиону и Джинни, которые уселись в конце одного из рядов, ближе к озеру. Люди перешептывались, отчего казалось, будто легкий ветерок ворошит траву, однако громче всего звучало пение птиц. Толпа продолжала разрастаться. Направляясь к передним рядам, я столкнулась с Корнелиусом Фаджем — лицо жалкое, в руках его обычный зеленый котелок; следом я увидела Риту Скитер и с отвращением отметила, что ее пальцы с красными ногтями привычно сжимают блокнот; а затем на глаза мне попалась Долорес Амбридж с притворно горестным выражением на жабьей физиономии, с черным бархатным бантиком на отливающих сталью кудряшках. Добравшись до первого ряда, я села на свободное место рядом с министром магии Скримджером, который сидел с мрачным и достойным видом. «Так ли уж сожалеешь ты, да и прочие важные шишки, о смерти Дамблдора?» — подумала я, осматриваясь по сторонам. Тут заиграла музыка, странная, неземная, и я, забыв о неприязни к Скримджеру, огляделась по сторонам. В нескольких дюймах под поверхностью чистой, зеленоватой, просвеченной солнцем воды хор водяного народа, жутко похожего на инферналов, пел на странном, неведомом мне языке. Мертвенно-бледные лица певцов были подернуты рябью, вокруг плавали лиловые волосы. От музыки у меня чуть волосы встали дыбом, однако неприятной она не была. Музыка ясно говорила об утрате и горе. И, глядя в нездешние лица певцов, я понимала, что уж они-то, по крайней мере, о гибели Дамблдора горюют. По проходу между стульями медленно шествовал Хагрид. Лицо его блестело от слез, он безмолвно плакал, неся в руках, как сразу поняла я, тело Дамблдора, завернутое в темно-фиолетовый с золотыми звездами бархат. От этого зрелища горло сдавила острая боль; странная музыка и сознание того, что тело отца находится от меня так близко, казалось, на миг лишили летний день всякого тепла. Хагрид осторожно опустил тело на стол. Потом отступил в проход и трубно высморкался, заслужив несколько возмущенных взглядов. Я ласково кивнула Хагриду, когда тот проходил мимо, возвращаясь назад, но глаза лесничего опухли настолько, что оставалось лишь удивляться, как он вообще что-нибудь видит перед собой. Тем временем музыка смолкла, и я посмотрела на мраморный стол. Маленький человечек с клочковатыми волосами и в простой черной мантии поднялся на ноги и встал перед телом Альбуса. Что он говорил, я расслышать не смогла. Лишь отдельные слова долетали ко мне поверх сотен голов. «Благородство духа»… «интеллектуальный вклад»… «величие души»… — все это мало что значило для меня. К отцу, которого я знала, слова эти почти никакого отношения не имели. Мне хотелось подбежать к нему, чтобы в его неиссякаемой силе найти опору для своей слабости — и в то же время я хотела прижать его, разбудить его, ведь он просто спит и сейчас проснется — и все будет хорошо. Нет! Вы не можете, вы не должны делать это, и вы не можете положить его туда. Я не могу смотреть, я не вынесу этого, я не поверю, что он ушел. Он любил меня, он мой отец! Он не может покинуть меня сейчас, когда я так нуждаюсь в нем, — слезы текли из уголков глаз. Но как бы больно это ни было, люди исчезают из нашей жизни, словно заклепки на некачественном пальто. Мы идем, делаем шаг за шагом вперед в бесконечную неизвестность, а заклепки одна за другой остаются позади. Все теряется, отваливается, сдается под гнетом времени и обстоятельств. И самое страшное — это не потерять любимого человека, а понять в конце его пути, что у тебя никогда не было времени, чтобы сказать то, что он хотел услышать от дочери. Но однажды у каждого без исключения наступает в жизни момент, когда произносить эти слова становится слишком поздно. Слева донесся тихий плеск, и я увидела, что водяной народ повысовывался из озера, чтобы тоже послушать прощальное слово. Я вспомнила, как Альбус два года назад присел у кромки воды и по-русалочьи беседовал с предводительницей водяных. Интересно, где отец выучил их язык? Как много осталось такого, о чем я ни разу не спросила его, как много мы не сказали друг другу… И тогда, без предупреждения, на меня навалилась все это дерьмо, отец мертв, его больше нет… Я с такой силой стиснула клинок на ремне, что поранила ладонь, но и это не остановило горячих слез, которые брызнули из моих глаз. Я отвернулась от всех, и смотрела поверх озера на лес; человечек у стола все еще лопотал, а я заметила вдруг какое-то движение среди деревьев. Кентавры… Они тоже пришли проститься с Альбусом. Из-под деревьев кентавры не вышли, но я видела, как они тихо стоят, опустив луки и глядя на волшебников. «Сражаться необходимо, даже потерпев поражение в борьбе. Главное —сражаться, — сказал когда-то Альбус мне, — снова и снова, только так можно остановить зло, пусть даже истребить его до конца никогда не удастся…» Человечек в черном наконец-то умолк и вернулся на свой стул. Я ожидала, что кто-то еще встанет у тела, кто-то еще, быть может, министр произнесет речь, но нет, никто не двинулся с места. Какая-то невидимая сила тянула меня к Альбусу и, даже не ожидав — в первую очередь от самой себя, — я встала и подошла к телу отца. — Альбус Дамблдор, — тихо произнесла я, не смотря на него, — никогда не был гордым или тщеславным; он умел найти достоинства в каждом, каким бы тот ни казался жалким или незначительным, и я думаю, что ранние утраты наделили его великой человечностью и состраданием. Я не могу выразить, как мне будет не хватать его дружбы, но моя потеря ничто в сравнении с потерей волшебного мира, — набрав в легкие побольше воздуха продолжила я. — То, что он был самым любимым и вселявшим вдохновение из всех директоров Хогвартса — вне всяких сомнений. Он умер так же, как жил: вечно трудившийся ради высшего блага и до последней минуты всё так же готовый протянуть руку помощи, как в тот день, когда мы впервые встретились. Потом вскрикнуло сразу несколько голосов. Яркое белое пламя полыхнуло, охватив тело Альбуса и стол, на котором оно лежало. Языки пламени вздымались все выше и выше, заслоняя собой тело. Белый дым винтом поднялся в небо, создавая очертания странных фигур. Сердце мое словно остановилось на миг, мне показалось, что я увидела радостно уносящегося в синеву феникса, но в следующую секунду огонь погас. Там, где он только что бился, стояла белая мраморная гробница, укрывшая в себе и тело отца, и стол, на котором оно покоилось. Снова испуганные крики — целая туча стрел взвилась в воздух, но все они упали на землю, не долетев до толпы. То было, последнее прощание кентавров: повернувшись к волшебникам спинами, они уже уходили в древесную прохладу. И подобно им, водяной народ тоже медленно опустился в зеленоватую воду и скрылся с глаз. Я, молча вытерев слезы, пошла в сторону озера. — Мисс Монфор-лʼАмори! Я обернулась. По берегу ко мне торопливо приближался, припадая на трость и прихрамывая, Руфус Скримджер. — Я надеялся, что смогу переговорить с вами… Вы не против, если мы немного пройдемся вместе? — Нет, — безразлично ответила я и двинулась дальше. — Ужасная трагедия, мисс, — негромко произнес Скримджер. — Даже сказать вам не могу, как напугало меня известие о ней. Дамблдор был великим волшебником. Мы не во всем с ним сходились, вы это знаете, однако никто лучше меня не понимал… — Чего вы хотите? — уныло спросила я. Скримджера этот вопрос немного раздосадовал, но он быстро вернул своему лицу выражение скорбного понимания. — Разумеется, вы подавлены, — сказал он. — Я же знаю, вас связывали с Дамблдором очень близкие отношения. Узы, которые соединяли вас… Я пронзительно посмотрела на него. «Не ужели он что-то знает? Ведь прощальное письмо Альбуса лежит у меня, — подумала я. — Он не мог об этом знать». — На что вы намекаете, министр? — спросила я. — Ни на что, мисс Монфор-лʼАмори, — ответил он. — Тогда, чего вы хотите? — повторила я и остановилась. Скримджер тоже остановился, оперся на трость и уставился на меня, теперь лицо его выражало лишь трезвую расчетливость. — Говорят, когда он в ночь своей смерти покидал школу, вы были рядом? — Кто говорит? — спросила я. — Дамблдора кто-то поразил на башне заклятием одного из Пожирателей смерти. И там был еще мистер Поттер, не правда ли? Министерству многое что известно, мисс. — Рада слышать об этом, — сказала я. — Вы, наконец, начали работать! Министр сделал вид, что не услышал мои последние слова: — Так вы были той ночь в астрономической башне, мисс? — Мне сказать вам нечего, -ответила я. — Подобную преданность можно только приветствовать, — сказал Скримджер, который, похоже, с трудом сдерживал раздражение, — но Дамблдор мертв, мисс. Он нас покинул. — Дамблдор покинет школу, только когда в ней не останется никого, кто ему предан, — невольно улыбнувшись, ответила я. — Дорогая моя, даже Дамблдору не по силам возвратиться из… — Я и не говорю, что ему это по силам. Скримджер поколебался, потом произнес тоном, который ему, надо полагать, представлялся деликатным: — Министерство готово предложить вам любую защиту, мисс. Я с удовольствием отдал бы в ваше распоряжение пару моих мракоборцев… Я рассмеялась: — Благодарю за предложение, министр, но если уж решили следить за мной, делаете это так, чтобы я этого не знала! — Стало быть, — теперь уже холодно осведомился Скримджер, — вы не верите своему Министерству? — Я в нем живу, министр, и… — Это ваше окончательное решение? — резко оборвал меня Скримджер. — Окончательной бывает только смерть, но исходя из данных обстоятельств — да, — ответила я. Я с секунду вглядывалась в него. — Я вижу, вы… — Скримджер густо побагровел. — Целиком и полностью человек Дамблдора, — подсказала я. — Совершенно верно. Несколько мгновений Скримджер гневно взирал на меня, затем развернулся и молча захромал обратно. Я повернулась и медленно пошла дальше. Мы плывем по реке времени с того самого момента, как приходим в этот мир. Мы способны его измерять, но не способны им управлять. Мы не можем его ни ускорить, ни замедлить. Или все-таки можем? У каждого из нас бывали прекрасные минуты, и нам казалось, что они пролетают слишком быстро. И нам бы очень хотелось замедлить ход времени. А в ненастный день нам кажется, что время идет слишком медленно, и мы жалеем, что не можем его ускорить. Толпа уже почти рассеялась, последние из скорбящих уходили по широкой дуге, горестные стенания разносились эхом над озерной водой. Смерть пересекает наш мир подобно тому, как любовь пересекает моря, — эти чувства всегда живут один в другом. Ибо их потребность друг в друге, любовь и жизнь в ней всесущи. В этом божественном стекле они видят лица друг друга, и беседа их столь же вольна, сколь и чиста. Таково утешение дружбы, ибо хотя о них и можно сказать, что им предстоит умереть, все же их дружба и единение существуют, в наилучшем из смыслов, вечно, поскольку и то, и другое бессмертно. Блуждая по окрестностям Хогсмида, я забрела в «Три метлы» и напилась так, что помню лишь то, что кто-то очень большой и сильный, подняв меня, понес куда-то. Утром я проснулась с ужасной головной болью и похмельем в хижине Хагрида, которая была еще вся обуглена, так как сгорела, когда Пожиратели бежали из Хогвартса. Не удивлюсь, если эта сделала Беллатриса. О свадьбе Нимфадоры Тонкс и Римуса Люпина я узнала от Кингсли, причем совершенно случайно. Я была рада за них и отправила письмо с подарком, так как сама пропадала в Министерстве. Июль 1997 года. И уже тянулись более спокойные дни. Реддл исполнил то, что давно хотел, освободил всех своих соратников, попавших в Азкабан. Министерство магии пыталось замять это вопиющее событие, но слухи просочились, и волшебники поговаривают, что при побеге сбежали все заключённые. И они в этом совершенно правы, но об этом я узнала уже позже. Эти двое появились словно бы из ниоткуда, я наставила свою палочку в грудь одному из них, а затем, поняв, кто передо мной, убрала ее под мантию. — Хозяин вызывает тебя, Адрианна, — прозвучал хриплый голос из-под маски Пожирателя. — Хозяин? Мы что, в рабовладельческом строе живём? У него что, имени нет, а? Люциус! — не опуская палочку сказала я. — Скажи, что я сломала ноготь и лежу в реанимации. — Я просидел в Азкабане и все равно выгляжу лучше, чем ты! — Люциус, если ты когда-нибудь найдешь мое бездыханное тело, помни, что мои последние мысли были о тебе и о том, как я хочу тебя убить! — Адрианна, — сказал второй Пожиратель, и я поняла по голосу, что это Яксли. — Темный Лорд приказал доставить тебя! — Живой или мертвой? — наставив палочку на них, спросила я. — Пока живой, — прохрипел Люциус. — Если не будешь сопротивляться, — предупредил Яксли. — Ты даже не успеешь это сделать, — заявила я, наводя на него палочку, — как уже будешь убит! — Адрианна, — нервно сказал Люциус, — давай без угроз, нас двое, ты одна. — Ты вроде бы забыл, с кем говоришь, дорогой мой. — Я ехидно посмотрела на Люциуса, не убирая свою палочку от Яксли, и невербально кинула в Люциуса «Акселитус». Люциус вмиг упал на колени и схватился за горло. Яксли встрепенулся от неожиданности. — Стой на месте, Яксли, — предупредила я его, не отпуская палочку. — Люциус, ты по мне скучал, не правда ли? Маска слетела с лица Люциуса, от удушья он стал красным и что-то пытался сказать. — Что? — переспросила я его. — Я не слышу тебя, Люциус. — Адрианна, — сказал Яксли. — Отпусти его, так и убить можно! Я прошептала контрзаклинание и Люциус упал на пол, тяжело дыша. — Третьего раза не будет, Люциус, — уточнила я. — Отмотаем время назад. А теперь? В чём дело? У тебя яйца отвалились? А, Люциус? — Ненормальная, — прохрипел он. Откашливавшийся Люциус встал с пола и отряхнулся. — Скажи, у тебя крыша давно поехала? Просто интересно. — Или ты сейчас сам закроешь свой рот, или я позабочусь о том, чтобы он закрылся навсегда. Люциус в очередной раз откашлялся, но ничего не ответил. В то время Яксли отпустил свою палочку. — Ну ведите, — сообщила я им. — Или мы еще побеседуем? — Нам в дом Люциуса, — уточнил Яксли. — О-о-о, Люциус, — удивленно произнесла я. — Какое благодеяние! Мы шли по тропе: слева низкие кусты дикой ежевики, а справа — высокая ухоженная живая изгородь. Потом повернули направо, на широкую подъездную дорожку, в которую уперлась тропа. Живая изгородь, повернувшая вместе с нами, вскоре оборвалась у высоких кованых ворот, преградивших нам путь. Оба Пожирателя молча подняли в подобии приветствия левые руки, и мы прошли сквозь темный, словно обратившийся перед ними в дымку тумана, металл. Справа послышалось какое-то шуршание. Это оказался белый павлин, величаво вышагивавший по тисовой изгороди. — А ты недурно устроился, Люциус. Павлины… — фыркнула я. В конце прямой дорожки вырос из темноты большой, красивый загородный дом с мерцающим в ромбовидных окнах первого этажа светом. Где-то в темном парке журчал за тисовой изгородью фонтан.  — Ну что, Люциус? Тебя здесь закопать или у входа на клумбе? Люциус молчал, только послышался смешок Яксли. Гравий похрустывал под нашими ногами, а парадная дверь, к которой мы приближались распахнулись будто сами собой. Почти весь каменный пол просторного, тускло освещенного и прекрасно убранного вестибюля покрывал толстый ковер. Люциус и Яксли пересекли его, провожаемые взглядами бледных людей, изображенных на висевших по стенам портретах. Двое мужчин на миг остановились, замявшись, у тяжелой деревянной двери, ведущей в следующую комнату. — Боже, как вы жалки, — повернув бронзовую ручку, сказала я. Гостиную заполняли безмолвные люди, сидевшие вокруг длинного, пышно изукрашенного стола. Вся прочая мебель была бесцеремонно сдвинута к стенам. Освещало гостиную пламя, ревевшее в мраморном камине, над которым висело большое зеркало в резной золоченой оправе. Мои глаза были прикованы к самой странной из особенностей этой комнаты: к безжизненному, судя по всему, человеческому телу, которое висело вниз головой над столом и медленно кружилось, словно на невидимой веревке, отражаясь и в зеркале, и в полированной поверхности стола. Никто из сидевших за столом на тело не смотрел, кроме бледного Драко, расположившегося почти прямо под ним. Похоже, он не мог удержаться от того, чтобы примерно раз в минуту не бросить на него взгляд. Яксли и Люциус молча прошли и сели за стол. — Любовь моя, — змеино прошипел Том, увидев меня. Том сидел перед самым камином, отчего мне было поначалу трудно различить что-либо, кроме общего его силуэта. Однако по мере моего приближения лицо его выступало из мрака — голое, змееподобное, с узкими прорезями вместо ноздрей и блестящими красными глазами с вертикалями зрачков. Бледен он был до того, что казался светящимся, точно жемчуг. — Вы чуть ли не опоздали! — Моё опоздание было равносильно моему отсутствию, — процедила я. — Проходи, Арианрода. — Том подошел ко мне, взяв мою руку, и провел к длинному столу, за которым уже сидели Пожиратели. — Сюда, дорогая моя! — приказал он, указывая на кресло слева от себя. Северус появился внезапно, когда все уже сидели за длинным столом. — Северус, я уже начал волноваться, что вы заблудились, — обратился к нему Том. — Идите, — указала он на кресло справа от себя. — Ваше место пока свободно. Я пристально смотрела на него, и он это заметил. Ведь я его не видела с той самой ночи. Ему не было оправдания, как и не было прощения. Я тогда была готова его убить, даже зная то, что Альбуса было уже не спасти. Меня не останавливала даже то, что отец сам попросил его об этом. Пройдя к столу, Северус сел на свободный стул прямо напротив меня. Большинство сидевших за столом провожали глазами Северуса — к нему первому и обратился Реддл: — Вы принесли новости, я так полагаю. — Это произойдет в ближайшую субботу, — незамедлительно ответил Северус. — С наступлением вечера. Это известие пробудило в сидевших вокруг стола интерес почти осязаемый: одни замерли, другие заерзали — и все не отрывали глаз от Снейпа и Реддла. — В субботу… с наступлением вечера… — повторил Том. Красные глаза его вглядывались в черные глаза Снейпа с такой неистовой силой, что некоторые из смотревших на них предпочли отвести взгляды, опасаясь, похоже, обратиться под ее воздействием в пепел. Снейп, однако же, смотрел в лицо Реддлу спокойно, и спустя секунду другую безгубый рот его искривился в подобии улыбки. — Хорошо. Очень хорошо. И сведения эти получены… — Из источника, о котором мы с вами говорили, — сказал Снейп. — Мой Лорд. — Яксли склонился над длинным столом, вглядываясь в Реддла и Снейпа. Все повернулись к нему. — Я слышал иное, мой Лорд. Яксли замолк, ожидая ответа, однако Том не произнес ни слова, и Яксли продолжил: — Долиш, мракоборец, обмолвился мимоходом, что Поттер не стронется с места до тридцатого, до вечера, который предшествует его семнадцатилетию. Снейп улыбнулся: — Мой источник сообщает, что существует несколько планов, направленных на то, чтобы сбить нас с толку. Полагаю, это один из них. На Долиша наверняка наложено заклятие «Конфундус». И уже не впервые — давно известно, что он легко поддается этому заклятию. — Уверяю вас, мой Лорд, Долиш говорил с полной уверенностью, — сказал Яксли. — При таком заклятии это вполне естественно, — отозвался Снейп. — Уверяю вас, Яксли… — Мракоборческий центр уже не имеет никакого отношения к защите Гарри Поттера, — перебила я его. — Орден считает, что в Министерстве полным полно ваших агентов, — продолжил Северус, не сводя в меня взгляда. — В кои-то веки и Орден оказался прав, а? — произнес сидевший неподалеку от Яксли Долохов и издал хриплый смешок, эхом раскатившийся вдоль стола. Том даже не усмехнулся. Он возвел взгляд к телу, медленно вращавшемуся над столом, и, казалось, погрузился в раздумья. — Мой Лорд, — продолжал Яксли, — Долиш уверен в том, что для перемещения мальчишки будут задействованы все силы мракоборцев… Том поднял большую белую ладонь, и Яксли смолк — ему осталось лишь с обидой смотреть, как его хозяин снова обращается к Снейпу: — Где они собираются спрятать мальчишку теперь? — В доме одного из членов Ордена, — ответил Снейп. — Согласно моему источнику, это место ограждено всеми средствами защиты, какие имеются в распоряжении Ордена и Министерства. Думаю, мой Лорд, надежды взять его там у нас практически нет, если, конечно, Министерство не падет до следующей субботы. Это даст нам возможность найти дом и снять с него столько чар, что мы сможем прорваться внутрь. — Ну-с, Яксли, — Реддл взглянул вдоль стола красными глазами, в которых причудливо играл горевший в камине огонь, — успеет ли Министерство пасть до следующей субботы? И снова все повернулись к Яксли. Тот расправил плечи: — Мой Лорд, на этот счет у меня есть хорошие новости. Мне удалось, хоть и ценой огромных усилий, наложить заклятие «Империус» на Пия Толстоватого. У многих из тех, кто сидел вокруг Яксли, округлились глаза, а его сосед, Долохов, мужчина с длинным, кривым лицом, хлопнул Яксли по спине. — Хорошее начало, — сказал Том. — Однако Толстоватый — всего лишь один человек. Прежде чем я вступлю в игру, необходимо окружить Скримджера нашими людьми. Даже одна неудавшаяся попытка покушения на жизнь министра сильно отбросит меня назад. — Да, мой Лорд, это верно, но вы же знаете, Толстоватый возглавляет Отдел обеспечения магического правопорядка и постоянно контактирует не только с министром, но и с главами всех прочих отделов Министерства. Я думаю, что теперь мы, получив контроль над чиновником столь высокого ранга, сможем подчинить себе и других, а они совместными усилиями свалят Скримджера. — Если только нашего друга Пия не разоблачат до того, как он завербует всех остальных, — сказал Том. — В любом случае вероятность того, что Министерство станет моим до следующей субботы, мала. И если мы не сможем достать мальчишку в его новом укрытии, придется сделать это, когда он будет перебираться туда. — Тут у нас имеется преимущество, мой Лорд, — заявил Яксли, решивший, похоже, любой ценой добиться хоть какой-нибудь похвалы. — В Отдел магического транспорта уже внедрено несколько наших агентов. Если Поттер трансгрессирует или попытается воспользоваться Сетью летучего пороха, мы узнаем об этом сразу. — Он не сделает ни того, ни другого, — внезапно сказала я. — Орден остерегается любого вида транспорта, находящегося в ведении или под контролем Министерства, да и вообще не доверяет ничему, что хоть как-то с ним связано, — уточнил Северус. — Тем лучше, — сказал Том и посмотрев на меня, взял мою руку и поцеловал ее, от этого меня чуть в тошнило. — Ему придется передвигаться в открытую. А значит, нам будет легче взять его… — Кх-кх… Мой Лорд, — перебила его Беллатриса. — Я бы хотела сама лично выполнить это задание. Я хочу убить мальчишку. — Хотя твоя жажда крови весьма радует меня Беллатриса, — продолжил Том и, снова подняв взгляд к медленно вращавшемуся телу, продолжил: — я займусь мальчишкой лично. Во всем, что связано с Гарри Поттером, допущено слишком много промахов. Некоторые из них были моими. Мальчишка жив благодаря скорее моим ошибкам, чем собственным победам. Теперь те, кто сидел вокруг стола, вглядывались в Реддла со страхом, поскольку каждый опасался услышать обращенные именно к нему обвинения в том, что Гарри Поттер все еще жив. Однако Том, казалось, разговаривал скорее с собой, чем с ними, по-прежнему глядя на безжизненное тело, висевшее над столом. — Я был небрежен и потому позволял препятствовать мне удаче и случаю, которые способны срывать исполнение даже наилучших планов. Теперь я понимаю то, чего не понимал прежде. Я должен стать тем, кто убьет Гарри Поттера, и я им стану. При этих словах (и, похоже, в ответ на них) внезапно раздался вопль — страшный, протяжный крик страдания и боли. Многие из сидевших за столом испуганно уставились в пол, поскольку звук этот исходил из-под их ног. — Хвост, — сказал Том все так же негромко и задумчиво, по-прежнему не отрывая взгляда от тела над столом, — разве я не говорил тебе, что наш пленник должен вести себя тихо? — Да, мой Лорд, — выдохнул маленький человечек, сидевший в середине стола, съежившись в своем кресле так, что оно казалось на первый взгляд пустующим. Он сполз на пол и торопливо выскочил из комнаты, оставив за собой странное серебристое свечение. — Как я уже сказал, — продолжал Том, обводя взглядом застывшие лица своих приспешников, — теперь мне многое стало ясно, но, — Том привстал со своего кресла и встал позади меня, — я столкнулся с одной неприятной проблемой. У наших с Поттером волшебных палочек одинаковые сердцевины. Они в какой-то степени близнецы. Мы можем лишь ранить друг друга, но это будет не смертельно. Если я хочу убить его, — Том прошел за моей спиной, — я должен сделать это другой палочкой. — Он стал проходить за спиной каждого сидящего и остановился возле Люциуса. На всех лицах отразилось только одно — ужас, как будто он объявил, что хочет позаимствовать чью-то руку. — И так, кто из вас сочтет это за честь? — спросил он. — М-м-м? Все задумчиво молчали, уставившись на деревянный стол возле себя. — Добровольцы отсутствуют? — осведомился Том. — Ну что же… Люциус, я не вижу причин, по которым тебе может в дальнейшем понадобиться твоя палочка. Люциус Малфой поднял на него взгляд. Кожа Люциуса казалась в свете камина желтоватой, восковой, запавшие глаза его были обведены чернотой. Он хрипло переспросил: — Мой Лорд? — Мой Лорд, — саркастично повторил за ним Том. — Твоя палочка, Люциус. Я хочу получить твою палочку. — Я… Малфой искоса взглянул на жену. Она, такая же бледная, как муж, смотрела прямо перед собой, длинные светлые волосы свисали ей на спину. Ее тонкие пальцы на краткий миг сжали под столом запястье Люциуса. Ощутив это прикосновение, Малфой сунул руку под мантию, вытащил палочку и протянул ее Реддлу, который поднес палочку к своим красным глазам и внимательно осмотрел. — Из чего она? — Из вяза, мой Лорд, — прошептал Малфой. — А внутри? — Драконовая… сердечная жила дракона. — Хорошо, — произнес Том. Он достал собственную палочку, сравнил их длины. Люциус Малфой произвел невольное движение — на долю секунды могло показаться, что он надеется получить от Тома его палочку в обмен на свою. Глаза Тома, заметившего это движение, злобно расширились. — Отдать тебе мою палочку, Люциус? Мою палочку? За столом кто-то хихикнул. — Я вернул тебе свободу, Люциус. По-твоему, этого мало? Впрочем, я заметил, что и ты, и твои домочадцы в последнее время выглядите не очень счастливыми… Тебе что-то не нравится в том, что я присутствую в вашем доме, Люциус? — Ничего, мой Лорд, совсем ничего! — Какая ложь, Люциус…-змеино протянул Том и подойдя к своему креслу,сел и бросил вгляд на Люциуса. Шипение, послышавшееся в негромком голосе Реддла, казалось, продолжалось и после того, как его жесткий рот замер. Оно становилось все громче, и один или двое волшебников не сумели подавить охватившую их дрожь — что-то тяжелое заскользило по полу под столом. И вот в кресло Тома начала забираться огромная змея. Она поднималась и поднималась, представляясь бесконечной, пока наконец не улеглась Тому на плечи. Шея у нее была толщиной с бедро мужчины, глаза с вертикальными прорезями зрачков не мигали. Том, не отрывая взгляда от Люциуса Малфоя, рассеянно погладил эту тварь длинными, тонкими пальцами. — Почему это вы, Малфои, выглядите недовольными своей участью? Разве вы многие годы не твердили, что жаждете моего возвращения, моего прихода к власти? — Разумеется, мой Лорд, — ответил Люциус Малфой. Рука, которой он отер пот со своей верхней губы, дрожала. — Мы жаждали этого — и жаждем сейчас. Замершая слева от него супруга кивнула, странно и натужно, и перевела взгляд с лица Тома на змею. Справа от Люциуса его сын, Драко, то и дело поглядывавший на висевшее над ним безжизненное тело, бросил на Тома быстрый взгляд и отвел его в сторону, боясь встретиться со своим господином глазами. — Мой Лорд, — произнесла сдавленным от охвативших ее чувств голосом Беллатриса, — то, что вы здесь, в нашем родовом поместье, честь для нас. Большей радости быть просто не может. Она сидела рядом с сестрой, нисколько на нее не похожая, — ни темными волосами, ни тяжелыми веками, ни осанкой, ни манерами. Нарцисса сидела прямо и бесстрастно, между тем как Беллатриса склонялась над столом к Реддлу так, точно одних только слов было мало, чтобы выразить ее желание полнейшей близости к нему. «О боже… — Я закрыла глаза и потерла виски. — Она когда-нибудь успокоится?» — думала я. Открыв глаза, я встретила пронзительный взгляд Северуса. « Ну, а ты что на меня так смотришь? — подумала я. — Взять бы и засунуть твою голову под дверь, и захлопнуть ее сто пятьдесят семь тысяч раз». Или Северус прочел мои мысли, или совпадения, но он поперхнулся и закашлял. О Святые, как же я его ненавидела! Раз за разом сжигать за собой с таким трудом наведенные мосты и уходить под стонущий треск рушащихся в пламени опор, делая вид, что там, за спиной, ничего не было, и всё, кроме жизни, наживное… — Большей радости, — повторил Том немного склонив голову набок и вглядываясь в лицо Беллатрисы. — Из твоих уст, Беллатриса, такие слова значат немало. Лицо ее залила краска, глаза наполнились слезами счастья. — Мой Лорд знает, что я говорю чистую правду! — Большей радости быть просто не может… Даже в сравнении со счастливым событием, которое, как я слышал, произошло на этой неделе в вашей семье? Беллатриса, приоткрыв рот, уставилась на него в явном недоумении. — Я не понимаю, о чем вы говорите, мой Лорд. — Я говорю о твоей племяннице, Беллатриса. И о вашей, Люциус и Нарцисса. Она ведь только что вышла замуж за оборотня, за Римуса Люпина. Вы, должно быть, очень гордитесь этим. Все, кто сидел за столом, глумливо загоготали. Многие склонились друг к другу, обмениваясь насмешливыми взглядами, некоторые застучали по столу кулаками. Огромная змея, раздраженная этим шумом, открыла пасть и сердито зашипела, однако Пожиратели смерти ее не услышали — до того обрадовало их унижение, которому подверглись Беллатриса и Малфои. Лицо Беллатрисы, совсем недавно светившееся от счастья, пошло уродливыми багровыми пятнами. — Она не племянница нам, мой Лорд! — воскликнула Беллатриса, перекрикивая веселый гам. — После того как наша сестра вышла замуж за грязнокровку, мы — Нарцисса и я — ни разу не виделись с ней. Ее отродье не имеет ни с кем из нас ничего общего, как и животное, за которое она выскочила замуж. — А что скажешь ты, Драко? — спросил Том, и хотя голос его был тих, он легко перекрыл улюлюканье и глумливый гогот. — Ты как — будешь нянчиться с ее щенками? Веселый гомон усилился. Драко Малфой в ужасе взглянул на отца, уставившегося себе в колени, потом поймал взгляд матери. Та почти неприметно качнула головой и снова уставилась непроницаемым взглядом в стену напротив. — Довольно, — проронил, поглаживая рассерженную змею, Том. — Довольно. И смех мгновенно стих. — Многие из древнейших наших семейных древес со временем заболевают, — сказал он. Беллатриса, затаив дыхание, умоляюще смотрела на него. — Вам придется подрезать ваше, чтобы оно выздоровело, не так ли? Отсечь ветви, которые угрожают здоровью всего дерева. — Да, мой Лорд, — прошептала Беллатриса, и глаза ее снова наполнились слезами благодарности. — При первой же возможности! — Ты ее получишь, — сказал Том. — И в вашей семье, и во всем мире… мы обязаны уничтожать пятнающую нас заразу, пока не останутся только те, в чьих жилах течет чистая кровь. Реддл поднял палочку Люциуса Малфоя, наставил ее на медленно вращавшуюся над столом фигуру, слегка повел палочкой. Фигура ожила, застонала и забилась, как будто пытаясь порвать незримые путы. — Ты узнаешь нашу гостью, Северус? — осведомился Том. Снейп поднял взгляд к перевернутому лицу. И все Пожиратели смерти уставились вверх, на пленницу, словно получив наконец разрешение проявить любопытство. Как только лицо несчастной повернулось к огню, она произнесла надтреснутым, полным ужаса голосом: — Северус! Помогите! — Да, разумеется, — произнес Снейп, едва лицо ее снова медленно отворотилось в сторону. — А ты, Драко? — спросил Том, поглаживая не занятой палочкой рукой голову змеи. Драко резко потряс головой. Теперь, когда женщина очнулась, он, казалось, не мог больше смотреть на нее. — Ну да, ты же не ходил на ее уроки, — сказал Том. — К сведению тех из вас, кто с ней незнаком, у нас гостит сегодня Чарити Бербидж, состоявшая до недавнего времени преподавательницей в школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Вдоль стола пронесся шумок одобрительного понимания. Полная, сутуловатая женщина с заостренными зубами захихикала, эта была сестра Амикуса, Алекто: — Да, профессор Бербидж сообщала детям чародеев и волшебников сведения о маглах… Объясняла, что они не так уж и сильно отличаются от нас… Один из Пожирателей смерти плюнул на пол. Чарити Бербидж снова повернулась лицом к Снейпу: — Северус… пожалуйста… пожалуйста… — Молчать! — Том снова взмахнул палочкой Малфоя, и Чарити умолкла, словно ей в рот засунули кляп. — Однако грязнить и развращать сознание детей чародеев профессору Бербидж было мало, поэтому на прошлой неделе она напечатала в «Ежедневном пророке» страстную статью, посвященную защите грязнокровок. Волшебники, говорит она, должны принять в свои объятия этих людишек, крадущих наши знания и нашу магию. Вырождение нашей чистой породы, уверяет профессор Бербидж, есть вещь самая желательная… она была бы лишь рада, если бы все мы спаривались с маглами… или же, вне всяких сомнений, с оборотнями… На этот раз никто не засмеялся, ибо в голосе Реддла звучали безошибочно узнаваемые гнев и презрение. Чарити Бербидж в третий раз повернулась лицом к Снейпу. Из глаз её струились, стекая на волосы, слезы. Снейп безразлично смотрел на ее лицо, снова отворачивавшееся от него. — «Авада Кедавра»! Полыхнул зеленый свет, осветив каждый угол гостиной. Чарити рухнула на стол, ударившись о него с такой силой, что он затрясся и затрещал. Несколько Пожирателей смерти отпрянули, прижавшись к спинкам своих кресел. Драко и вовсе упал на пол. — Нагайна, — негромко произнес Том, и огромная змея соскользнула с его плеч на полированную поверхность стола. — Кушать подано! Когда находишься рядом с такими, как Пожиратели, сам того не замечая становишься таким же, бесчеловечным, холодным и непробиваемым. Я убрала руки со стола и просто молчала, смотря на мертвое тело. — Значит, захват Министерства, — сказала я, стоя возле камина, когда все Пожиратели разошлись. — Да, дорогая моя, — ответил Том и подошел ко мне. — Но сначала мне нужно убить мальчишку, и я надеюсь на твою помощь. — Я бы не помогла тебе, даже будь ты последним из живых, ползущим в изнеможении прося о помощи. Нет! Я бы поставила себе стул, взял бы бутылку огневиски и понаблюдал бы за исходом… — Неужели тебе нравится, когда тебя принуждают? — возмутился Том и, сжав рукой мою шею, припал к моим губам. Я оттолкнула его. — Решил заполучить мировое господство? — Мировое господство — такая некрасивая фраза, любовь моя, — сказал Том. — Предпочитаю называть это мировой оптимизацией. — На сей раз решил, откусила кусок не по зубам! — Тем интересней… — ответил Том, пронзительно посмотрев на меня, я знала, что он собирался сделать. — Любовь моя. — Я ухожу из Министерства, — поставив щит, заявила я. — Там все прогнило и пропиталось насилием! — Не смеши меня, — мерзко засмеялся он. — Насилием все пропитано. И оно в нас. В наших жилах. Ведем войны, приносим жертвы, убиваем, грабим и рвем плоть этих жалких маглов. А все потому, что Боже дал нам насилие, чтоб его же и прославлять. — Я думала, Бог дал нам мораль. — Чище морали, чем эта буря, нет. Да и вообще морали нет. Главное вот что — кто из нас сильнее: я или ты. — Ты… жестокий, манипулирующий ублюдок. Это всё часть твоего замысла? Это всё для тебя игра, не так ли? А? И что же надо сделать, чтобы тебе угодить? — Стать моей не только телом, — ответил Том. — Иначе… — Никому не победить, какой в этом смысл? Какой в этом смысл, мать твою, Том? — Завоевать Министерство, — воскликнул Том. — Власть, любовь моя! — Том, ты классический социопат, — фыркнула я. — И я не собираюсь помогать тебе в этом, если ты не понял, я против насилия! — Да хватит! — отрезал Том. — Насилие у тебя в крови, Арианрода. Я это знаю, потому что и в моей оно есть. Если бы не было сдерживающего фактора в виде общества, и я бы мешал тебе утолить голод, ты бы раскроила мне череп камнем и сожрала мою плоть. — Я знаю, что ты обо мне думаешь, Том, — возразила я. — Ты думаешь, что я просто кукла. Кукла, которой ты можешь управлять по своему желанию. Ты ошибаешься. Сильно ошибаешься. Твое мнение обо мне устарело. — Какая блестящая отповедь, — сказал Том. — Ты решила, что сможешь противостоять мне, Арианрода? — Ну кто я такая, чтобы тебе быть помехой, — усмехнулась я. — Ты погубишь себя сам! — Сказав это, я сразу же вылетела из зала и трансгрессировала. В газете, на первой странице которой коротко сообщалось об отставке преподававшей в Хогвартсе магловедение Чарити Бербидж, мне нужно было только одно. Открыв ее на десятой странице, я уселась за стол, чтобы перечитать статью, которую искала. Элфиас Дож «ПАМЯТИ АЛЬБУСА ДАМБЛДОРА» «Я познакомился с Альбусом в одиннадцать лет, в первый наш хогвартсовский день. Приязнь, возникшая между нами, несомненно, объяснялась тем, что в школе мы оба ощущали себя чужаками. Я перед самым приездом туда переболел драконовой оспой, и, хотя был уже незаразен, моя рябая, зеленоватого оттенка физиономия популярности мне среди учеников отнюдь не прибавляла. Что касается Альбуса, он появился в Хогвартсе обремененным нежелательной известностью. Едва ли не за год до того отца Альбуса, Персиваля, посадили в тюрьму за жестокое, подробно описанное в прессе нападение на трех молодых маглов. Альбус никогда не пытался отрицать, что его отец (которому предстояло скончаться в Азкабане) повинен в этом преступлении. Напротив, когда я набрался храбрости и спросил его о случившемся, он сказал, что считает отца повинным в преступлении. Однако рассказывать что-либо об этом прискорбном инциденте Дамблдор отказывался, хоть многие и пытались втянуть его в такой разговор. Кое-кто склонен был восхвалять поступок его отца, полагая, что и Альбус тоже ненавидит маглов. Но они сильно заблуждались. Всякий, кто знал Альбуса, подтвердит, что он не питал к маглам даже малейшей неприязни. На самом деле из-за решительных выступлений в защиту прав маглов Альбус нажил в дальнейшем немало врагов. Впрочем, прошло лишь несколько месяцев, и известность, приобретенная Альбусом, затмила известность его отца. К концу первого учебного года его уже называли не сыном маглоненавистника, но ни больше ни меньше как самым блестящим учеником, какого когда-либо видела наша школа. Те из нас, кому выпала честь стать его друзьями, приобрели очень многое, всего лишь наблюдая за ним, — не говоря уж о помощи и поддержке, на которые он никогда не скупился. Много позже он признался мне, что даже тогда считал работу учителя величайшей радостью в жизни. Альбус не только получал все почетные награды, какие были учреждены школой, очень скоро он вступил в деятельную переписку с самыми знаменитыми волшебниками того времени, включая прославленного алхимика Николаса Фламеля, известного историка Батильду Бэгшот и теоретика магии Адальберта Уоффлинга. Несколько написанных им статей были приняты к публикации такими научными журналами, как „Трансфигурация сегодня“, „Проблемы чароведения“ и „Практика зельеварения“. Все полагали, что Дамблдора ожидает блестящая и стремительная карьера, единственный вызывавший споры вопрос состоял в том, когда именно он станет министром магии. В последующие годы часто ходили разговоры, что он вот-вот займет этот пост, однако подобного рода амбиций Дамблдор никогда не имел. Через три года после нашего поступления в Хогвартс в школе появился и брат Альбуса, Аберфорт. Особым сходством они не отличались. Аберфорт не был большим книгочеем и, в отличие от Альбуса, предпочитал разрешать разногласия не разумной беседой, а дуэлью. Было бы, однако, совершенно неверным полагать, как делали многие, что дружбы между братьями не существовало. Они ладили друг с другом в той мере, в какой это возможно для столь несхожих юношей. К тому же, если говорить со всей прямотой, жизнь в тени Альбуса была для Аберфорта испытанием не самым простым. Неизменное превосходство Альбуса даже для его друзей оборачивалось своего рода травмой, а уж для брата оно было тем более неприятным. Выйдя из Хогвартса, мы с Альбусом собрались отправиться вместе в традиционное странствие по белому свету — посетить заграничных волшебников, понаблюдать за их работой, а уже после этого начать наши собственные карьеры. Однако нам помешала трагедия. Перед самым началом задуманного нами путешествия скончалась мать Альбуса, Кендра, оставив его главой и единственным кормильцем семьи. Я отложил свой отъезд на срок, достаточный для того, чтобы почтить память Кендры присутствием на ее похоронах, а затем отправился в странствие, теперь уже одиночное. О том, чтобы не получивший в наследство сколько-нибудь значительных средств Альбус, на попечении которого остались к тому же младшие брат и сестра, сопровождал меня, теперь не могло быть и речи. В ту пору мы с ним общались мало. Я писал Альбусу, рассказывая и, быть может, тем самым раня его, о приключениях, которые мне случилось пережить во время путешествия — начиная с чудесного спасения от греческих Химер и кончая экспериментами египетских алхимиков. Его же письма мало говорили мне о повседневной жизни Альбуса, бывшей, догадывался, угнетающе-тусклой для такого блестящего волшебника. Поглощенный новыми впечатлениями, я уже в конце своего занявшего целый год странствия с ужасом узнал о новой происшедшей в семье Дамблдоров трагедии: о смерти Арианы, сестры Альбуса. Ариана давно уже не отличалась особым здоровьем, однако кончина ее, наступившая спустя столь недолгое время после смерти матери, стала ударом, который оставил глубокий след в душах ее братьев. Все близкие к Альбусу люди — а я считаю себя одним из этих счастливцев — согласны в том, что смерть Арианы, в которой Альбус считал повинным себя (хотя, разумеется, никакой вины на нем не было), оставила на его личности неизгладимый отпечаток. Возвратившись домой, я встретился с молодым человеком, пережившим страдания, которые нечасто выпадают на долю и людям более зрелого возраста. Вдобавок к прочим его несчастьям, смерть Арианы вовсе не сблизила Альбуса и Аберфорта еще сильнее, но, напротив, привела к их отчуждению. (Со временем оно сгладилось, в последующие годы им удалось восстановить отношения, если и не самые близкие, то, по крайней мере, сердечные.) Однако с тех пор Альбус очень редко говорил и о своих родителях, и об Ариане, да и друзья его сознавали, что о них лучше не упоминать. Найдется немало других перьев, которые опишут его последующие триумфы. Неизмеримым вкладом Дамблдора в сокровищницу магического знания (здесь довольно упомянуть об открытых им двенадцати способах применения крови дракона) будут пользоваться себе во благо еще поколения и поколения чародеев, как и мудрыми решениями, которые он принимал, исполняя обязанности Верховного чародея Визенгамота. Многие и по сей день считают, что в истории не было дуэли волшебников, способной сравниться с той, что состоялась в 1945 году между Дамблдором и Грин-де-Вальдом. Те, кто был ее свидетелями, описывают ужас и благоговение, которые они испытывали, наблюдая за битвой этих несравненных чародеев. Победа Дамблдора и ее последствия для всего волшебного сообщества считаются поворотной точкой магической истории, сравнимой только с введением Международного статута о секретности или падением Того-Кого-Нельзя-Называть. Не приходится сомневаться в том, что Дамблдор был самым ярким и любимым из всех директоров Хогвартса». Дочитав некролог до конца, я так и продолжала вглядываться в сопровождавший его портрет. Альбус улыбался с него знакомой доброй улыбкой, однако его глаза, смотревшие поверх полукружий очков, казалось, просвечивали меня — даже глядя с газетной страницы — насквозь, и оттого печаль соединялась во мне с ощущением униженности. Я думала, будто хорошо знала отца, но уже при первом прочтении некролога вынуждена был сказать себе, что не знала о нем почти ничего. Ни единого раза не попыталась я представить себе, каким был он в детстве или в юности. Альбус словно бы и родился таким, каким знала я его, — почтенным старцем с гривой серебристых волос. Вообразить его подростком — это казалось столь же странным, как вообразить Северуса смеющим, а соплохвоста исполненным добродушия. Мне никогда и в голову не приходило расспрашивать отца о его прошлом. Конечно, такие расспросы представлялись мне, странными и даже дерзкими, но ведь все же знали о легендарной дуэли Дамблдора с Грин-де-Вальдом, а между тем я и не подумала спросить отца ни о том, на что она походила, ни об иных его прославленных достижениях. Нет, мы всегда разговаривали о моем прошлом, о моем будущем, о моих планах… И теперь мне казалось, несмотря на всю опасность и ненадежность моего будущего, что я упустила невозвратимую возможность, ни разу не попросив отца побольше рассказать о себе.