Забытая жизнь

«Ты моя. А я твой. Погибнем, значит погибнем. Но сначала мы поживем». Она убила бы меня, если бы могла. Но ей оставалось только уйти, что она и хотела сделать, изо всех сил стараясь сохранить достоинство, с шумом захлопнув за собой тяжёлую дверь. — Из всех безумных, ты, наверное, была самой лучшей, — прошептал я ей, обняв сильнее уже сонную Анри. Святой Годрик… Половина моих прожитых лет не стоит тех нескольких минут, когда я был с Анри. Мое сердце разрывалось на две части. Одна кричала: — Останься со мной; не уходи никуда, ведь я тебя так люблю! А другая доводила до злости и ревности: — Ты никогда не будешь с ней! Я запретил своему сердцу снова биться ради кого-то. Я запретил своему сердцу снова любить. Простое недоразумение, да? Я не хочу, чтобы она пострадала. Этого поцелуя больше нет, как нет и тех страстных желаний, которые он породил. Но в её душе должно же остаться хоть что-то… В глубине её сердца должна же остаться хоть какая-то надежда для меня. Я не спрашиваю, зачем. Я не спрашиваю, как и почему. Я молчу. Жизнь научила меня разумной осторожности. Но… иногда, когда я совсем не жду, одно ее слово, один ее бесценный взгляд и я… в гробу я вижу эту осторожность! Меня как двое. Молча стою и делаю вид, что ничего не замечаю, а в это время моя тень, делая пару шагов, уже нежно и ласково обнимает Анри. Неотступно стоит рядом с ней. Я ухожу, а тень остаётся. Хочу быть ближе к ней… всегда. Хочу прикасаться к чаще и больше. Мне льстит, когда меня боятся. И только в ее бездонных глазах я вижу, какое я на самом деле чудовище. Мой угрюмый вид и мрачный, агрессивный взгляд всему виной, хотя сейчас это всего лишь малая часть. Но, Боже, как она была удивительно прекрасна в своей непосредственности. Её глаза светились волшебными огоньками, аромат её волос сводил меня с ума, а тело трепетало в моих руках. Я обнял её покрепче и практически потерял контроль над собой: так сладки и нежны были её губки. Через минуту я почувствовал, что её нежные ручки вытащили мою рубашку из брюк и гладят меня под ней по спине. …Я люблю тебя. Я всегда любил тебя. Но это то, что я должен сейчас сделать. Скажи, Анри… скажи, что я всё понял. Ты должна быть сильной. Будь храброй. Живи… Ради меня… Я не могу поверить, что вот-вот отпущу ее, потеряю. Анри — половина моей жизни. Все мое безумие!.. Нет числа этим нелепым дням, Кто же я без тебя? Видно, уже не я. Мой рассвет ты забрала с собой, Я, подавляя стон, бросил любовь в огонь, Но не знал, что не горит любовь в огне, И сквозь пепел возвращается ко мне. Я верну тебя себе, Разорвав на части бесконечность боли. Я верну себя тебе И, разрушив одиночества неволю, Я буду жить тобою! Как я мог столько держать в себе, Не догадалась ты, с кем все мечты мои. Сто дорог, чтобы тебя найти, Но по какой бежать? Ты же не будешь ждать. Я узнал, что не горит любовь в огне, Ярким светом путь к тебе укажет мне. Я верну тебя себе любой ценою И буду жить тобою! В то утро она безмятежно спала на большой кровати. Ее длинные волосы разметались по подушке, а сон был крепким. Я подошел к краю кровати и присел на краешек. Полюбовался ее красивым лицом. А она мило улыбнулась мне во сне. Провел рукой по простыне, отодвинул одеяло и дотронулся до ее ножки. Кожа до сих пор была шелковистой и гладкой. Затем сполз ниже, согнул обе ножки в коленях и несколько раз хорошенько подул на всю открытую поверхность, чтобы приятный холодок напомнил о себе и ее тело напряглось. Я стал пылко целовать каждый пальчик ее ступни, погружая его полностью в свой рот и щекоча между ними язычком. После стал уверенно продвигаться по ножке вверх, с внутренней ее стороны, так что в итоге, чем дальше я продвигался, тем выше оказывалась поднята ее ножка. Анри немного вздрогнула. Не в силах оторваться, моя рука устремилась выше и выше. Она во сне раздвинула чуть-чуть свои прекрасные ножки, невольно пропуская мою жадную руку выше. Я начал настойчиво гладить внутреннюю часть ее бедер, постепенно приближаясь к самому главному. Сквозь сон Анри начала прикрываться рукой, которую я без колебаний убрал от заветного места и впился туда губами. Окончательно поняв в чем дело, Анри предприняла бесплодную попытку отодвинуть мою голову. Но через некоторое время шальной язычок проник внутрь и принялся там хозяйничать, вызывая невольные стоны Анри. Поняв, что тело уже бесстыдно отвечает на мои ласки и она ничего не может с этим поделать, Анри проснулась и с громким томным стоном сдалась. — Северус… Она подалась навстречу моему языку, повиливая бедрами. Я почувствовал ее нарастающее возбуждение и усилил старания. Язычок обрабатывал поверхность ее лона, вылизывая каждую складочку. Мои руки ласкали и сжимали уже ставшие твердыми сосочки. Анри теперь стонала не останавливаясь. Ее лоно наполнилось соками и смазкой, все пылало от желания. Моя рука спустилась вниз. Пальчик проскользнул по половым губам и беспрепятственно проник внутрь, чем вызвал еще один томный стон. — О боже… А язык без перерыва стал теребить твердую горошину ее клитора. Ее руки уже были на моей голове, призывно надавливая на нее, а стоны стали какими-то глубинными, словно это был не ее привычный голос, а какой-то пробуждающейся страсти в ее нутре. Я стал только сильнее мять ее грудь и быстрее двигать пальчиком внутри нее. Затем ввел еще один пальчик. Ее стоны слились в один протяжный, и спустя мгновение она заелозила попкой по простыне, вцепилась ногтями мне в плечи. Прогнулась дугой. Часто задышав, Анри задрожала волнами, еще раз выгнулась и, громко вскрикнув, начала кончать. Влагалище спазмами начало сокращаться, принося ей невиданное наслаждение. Я вышел из нее и лег рядом. Анри бессильно прижалась ко мне и подарила поцелуй полный любви и признательности. Спустя некоторое время я приник к ее губам затяжным поцелуем. Моя рука продолжала неустанно порхать над ее взмокшим влагалищем, вызывая новые волны желания. Губы жадно впивались в ее ротик, а шаловливый язычок изучал ее. Моя правая рука продолжала неустанные движения внизу живота. Пальчики часто посещали разгоряченное лоно. Они входили туда свободно по два, а иногда и по три за раз. Ее стоны от таких прикосновении переходили во взвизгивания, громкость которых заглушал только страстный поцелуй. Мои сильные руки безраздельно владели ее телом и не знали устали. Наконец, не выдержав томления, я навалился сверху, подмяв ее под себя. Ее прекрасные ножки взметнулись вверх и легли мне на плечи. Попка приятно округлилась и приподнялась. Взяв еле сдерживаемый от возбуждения член в руку, я поводил его вверх-вниз. Головка часто пропадала из виду в глубине ее сочащегося лона. — Не дразни меня, Северус, — прошептали ее губы. Но я не спешил откликаться на ее жалобную просьбу и продолжал свое дело. Тогда она обхватила меня за талию и, резко притянув к себе, сама насадилась на мое естество. Стон удовольствия сорвался с ее губ. Охватив обеими руками шею Анри, я буквально стал насиловать это податливое тело. Член мелькал как отбойный молоток, входя с громкими шлепкам. Благодаря такой позе все ее тело пружинило, а попка то и дело отрывалась от кровати. Ее руки блуждали по моей широкой спине, побуждая к новым действиям. Почувствовав подкатывающийся оргазм, я остановился. Анри извивалась от переполнявших ее чувств, а низ ее живота буквально раздирали мои сильные руки. Я потерял счет времени. Мне хотелось только одного — чтобы это никогда не кончалось. Мои руки настойчиво повернули ее на живот. Заставили встать раком и раздвинуть пошире ноги. Несколько раз, медленно двигаясь, я разведывал ее глубины. Не чувствуя преград, член мягко скользил в Анри. Ощущения были божественные. Набрав темп, я драл ее со всех сил. Яйца шлепками ударялись о ее зад. Сильные чувства охватили ее тело. Уткнувшись в подушку, Анри кусала ее. И сейчас она буквально орала в нее голосом, полным страсти. Мои движения стали резче, пальцы до побеления сжали бедра. Мой победный рык слился в унисон с криками Анри. Член начал изливать потоки спермы. Сделав еще пару движений, я замер и с томным вздохом прошептал: — Девочка моя. Северус повернул меня к себе лицом и начал целовать — бережно, нежно, с упоением. Я вся отдалась его поцелуям, отвечая так же нежно, боясь испугать миг блаженства. — Надеюсь, ты только со мною такой добрый? — Будь уверена. — Удивляюсь. Почему мне все сходит с рук? — Скажи спасибо твоим глазам, — усмехнулся он. Я целовала глаза, виски, губы, чисто выбритый подбородок. Северус пытался вырваться, но я мягко и крепко обняла его. Шея. Прошлась по ней язычком, то щекоча, то играя, то целуя. — Анри, мне пора в школу, — прошептал Северус и, поцеловав меня, слез с кровати. Он быстро стал собираться, поднимая одежду с пола. — Как думаешь, сколько времени может уйти на то, чтобы пережить чью-то смерть? Я хочу сказать, смерть того, кого ты любил. —Ну, — он посмотрел на меня, затем бросил взгляд на дрова в камине, — сомневаюсь, что это вообще возможно. — Надо же, как весело! — Нет, я серьезно. Я очень много об этом думал. Ты просто учишься жить с этой утратой, с твоими незабвенными. Потому что они остаются с тобой навсегда, пусть даже и отошли в мир иной. Хотя это уже не то непереносимое горе, что обрушивается на тебя изначально и заставляет совершенно иррационально злиться на всех тех идиотов, которые живут припеваючи, тогда как твой любимый человек уже умер. Нет, это что-то такое, к чему приспосабливаешься постепенно. Как к дыре в душе. — Знаешь, смерть близких всегда сопряжена с чувством вины, — заметила я. — Или почти всегда. Мы чувствуем себя виноватыми, что не вели себя как должно, что не уберегли, что не ушли вместе с ними. Наверное, люди так устроены. На самом же деле никто не всесилен. И, несмотря на всю нашу неидеальность, близкие люди знают, что любимы. Отчего-то я чувствовала пустоту и одиночество, словно очень долго шла сквозь поле; это было настолько необычное состояние, что я забыла обо всём остальном, в том числе и о постоянном в последние месяцы ощущении приближающейся смерти, которое уже потеряло остроту и стало просто фоном для всех остальных мыслей. — Анри… — Северус надел сюртук и подошел ко мне. — Послушай… обещай, что не умрешь раньше меня! — Северус… — я привстала с кровати и босыми ногами подошла к нему. — Мне не важно, чем ты будешь заниматься, куда поедешь, каким образом решишь исковеркать свою жизнь… просто — живи! Не умирай раньше меня, пожалуйста! — С чего ты взял, что ты умрешь? — опешила я. — Лучше умереть, спасая жизни, чем жить, отнимая их, — ответил спокойно Северус и обнял меня. Его не было пару дней после этого, я не находила себе места. Блуждала по дому, как привидение. Я задремала, кто-то прошел мимо, слабое дуновение ветерка от его тела и шелест одежды. Тихо звякнула посуда, снова шелест и тишина. Я приоткрыла глаза. — Северус, — позвала я его. Он вышел из кухни. Он был бледнее, чем всегда. — Где мои газеты? — уточнила я. — Тебе самой не надоели твои капризы? — спросил Северус и кинул на диван стопку газет. — Как же они могут надоесть, если ты их исполняешь, — язвительно ответила я. — Это ты пролила кофе на мою книгу? — заметил он, когда подошел к столу, на котором лежали книги, прочитанные мной за все время пребывания в доме у Северуса. — Нет, я внесла интригу в скучный сюжет, — усмехнулась я, поцеловав его в щеку, и, взяв в охапку стопку газет, удалилась из гостиной. Я проснулась ночью, опять приснился кошмар. О ком мы горюем, когда уходят наши близкие? Наверное, о себе. Мы не представляем жизни без близких, любимых. Вот они, только что были рядом, и вдруг… Нет их. Они не поговорят больше с тобой, ты не сможешь обнять их … Им, лежащим в земле, уже все равно. Плохо — тебе, и ты оплакиваешь не их, себя. Себя без них. Исключения бывают, когда умирает, гибнет тот, кому бы ещё жить и жить, чья смерть нелепа и несвоевременна. Хотя разве смерть может быть своевременной или умной? Тогда да, мы жалеем не только себя, но и того, кто так рано ушел. Но себя все равно жалеем больше. Стоя у могилы, зная, что их тела, глаза и волосы еще существуют, правда уже изменившись, но всё-таки еще существуют, и что, несмотря на это, они ушли и не вернется больше. Это было непостижимо. Мой «маленький щит» мне больше не нужен… Полнолицая луна виднелась через шторы. Рядом Северус вкусно посапывал. Смотрю на него, и во мне все сильнее пробуждаются безудержное, томное, похотливое, зовущее, требовательное, жаждущее желание. Вот почему так тревожно и сладостно! Я нежно, сначала еле прикасаясь к нему, гладила его живот: просто еле уловимые прикосновения, очень нежные и бережные. Прикосновения становились более настойчивыми, и у Северуса изменился ритм дыхания: сначала оно пропало, потом, как бы прислушиваясь, становилось тихим и прерывистым. Северус все больше напрягался, изгибался, изнывал и умолял: — Анри, прекрати… Я гладила, целовала его. Северус откликался на каждое моё прикосновение, на каждое движение пальцев. У него участился пульс, мышцы напряглись до такой степени, что любое прикосновение вызывало судорогу. Наконец Северус не выдержал, встал и вошел в меня, закинув мои ножки себе на плечи и глядя мне в глаза. Входил он требовательно, где-то даже грубо. Я вздрагивала, но не от боли, а от блаженства: — Родной мой! Мы меняли положение с быстротой движения наших рук и губ, и уже ни один участок тела не оставался без буйных ласк. Движения становились настойчивыми. Подложив подушку под мои бёдра, Северус становился всё более настойчивым: глубже, ещё, ещё! И тут он нажал на низ живота: я вся взвилась от блаженства. — О боже, не останавливайся! Но Северус вышел из меня. Он зарылся в мое лоно и просто начал его терзать, но ласково, нежно, с жаждой и желанием. Я — на грани полуобморока. Я начала громко стонать и вскрикивать. Северус, не останавливаясь, доводил меня до оргазма. Пытался войти в меня, но это немного сложно: мышцы, как всегда, свела судорога. Движения стали вращательными, глубокими. Опять нажал на низ живота. Я просто млела, спинка выгнута, глаза полузакрыты. И только полустон, полушепот выдает, что я — ещё здесь, на этом свете. Северус опять вышел. Лег на спину и поманил меня к себе. Я поняла его без слов и просто села него. Я вся извивалась на нем, под его поцелуями и ласками. Северус сильно держал меня за бёдра, не давая мне встать. У Северуса уже не было сил даже стонать: глаза полузакрыты, взгляд — полубезумный, блуждающий. Его движения становились настойчивыми и более быстрыми. Эта скачка меня заводила. Крик блаженство и восторга вырвался из моей груди. У меня не было сил. Только стон блаженства вышел из моей груди. Стоны и крики из его груди завершили эту неистовую скачку. Я прижала его руки к кровати и любовалась его конвульсиями. — Это так прекрасно, когда ты кончаешь, — прошептала я. Северус крепко обнял меня, шепнул на ушко: — Девочка моя, родная. — Мыться пойду утром, -прошептал он. — Хочу проснуться и услышать запах удовлетворенной похоти. — Старый извращенец, — ударила я его по груди. Утром я проснулась раньше него. — Ну, давай просыпайся, — потянула я на себя одеяло. — Женщина голая лежит перед тобой, а ты даже глаза открыть не можешь. — Женщина? Голая? Где? — не открывая глаза, сонно спросил Северус. — Самовлюбленный мерзавец, — фыркнула я и отвернулась от него. Пальцы Северсуса, то по одному, то все вместе, начали свой зажигательный танец у меня по спине. Спина непроизвольно изогнулась в удовольствии в такт танцу пальцев. «Боже, как приятно», — подумала я. — Северус, много у тебя было женщин? — Достаточно, — ответил он и поцеловал мою шею. — Достаточно для чего? — Чтобы ты оказалась последней, — сказал он и повернул меня к себе.— Как тебе спалось, Анри? — С тобой слаще, — улыбнулась я. — Как твоя рука? — спросил Северус и поцеловал мое плечо. — Немного побаливает, — ответила я и провела пальцем по его носу. — Попьешь еще неделю отвара, и все пройдет, — сказал он и поцеловал меня.— Как вкусно ты пахнешь. — Чем? — Мною, — ухмыльнулся Северус. — Как все сложно и запущено, — съерничила я. — С другими всегда было проще, чем с тобой. — Чем проще? — Я их не любил. Я посмотрела ему в глаза, и вспомнились школьные годы. Когда я тайком пробиралась в его спальню. Как мы проводили вместе ночи, как любили друг друга. И сейчас что-то похожее возрождалось между нами. — Кофе сваришь? — У меня нет никакого настроения варить тебе кофе, — саркастично произнес он. — Разве это так сложно? — Сложно, — отрезал Северус. — Что ты все время со мной споришь? Не надо спорить с женщиной, особенно с утра. — А что мне остается делать? — Целовать. Проснулась я, когда Северуса уже не было. Зато на подносе возле кровати стояла кружка. Прозрачный пар подымался над белоснежной кружкой. Он подымался вверх, искрился и растворялся. Я села, взяла в ладони кружку, вдохнула и замерла. Кофе, этот незабываемый аромат, он такой горько-сладкий. Я еще раз вдохнула его, носит вздернулся, и я взглянула на шторы, за которыми начало восходить солнце. Что может быть лучше утреннего кофе! Только кофе. Не спеша выпив его, никто не мешал, в доме было тихо, я поняла, что вставать совсем не хотелось. Жизнь и смерть. Энергия и покой. Если я остановилась сегодня, это все же того стоило, и даже ошибки, которые я сделала и которые я бы исправила, если бы могла, боль, что сжигала меня и оставила шрамы в моей душе — это все стоило того, чтобы мне позволили идти туда, куда я шла: к этому аду на земле, к этому раю на земле и обратно, внутрь, под, между, сквозь них, в них и над ними… Я встала и набросила на себя одеяло. Села на пол, обняла ноги, подтянула колени поближе к себе, положила на них голову и закрыла глаза. Туман, слегка голубоватый свет, легкая прохлада и простор, просто огромный простор. Мне хотелось оглянутся, но везде сплошная бесконечность. Где-то там, в тумане, скрывается нечто, что-то загадочное и обыденное. Меня мои мысли убаюкивали. Я протянула руку, взяла подушку с кровати и положила около себя. Я лежала и смотрела в потолок, на потухшую люстру и световые пятна, что медленно перемещались по стенам. Я смотрела на себя, на свое отражение в мире, на то, что за этим мигом наступает следующий и что все мы живем этим моментом жизни; прошлого нет, нет и будущего, только настоящее. Я улыбнулась сама себе. Мне хотелось жить, почувствовать жизнь, насладится каждой ее частичкой, ведь завтра этого уже не будет, а сегодня? Я сбросила с себя груз тоски, груз пустоты и безмолвия. Встав с пола, я нашла свою одежду. Одевшись, я вышла в коридор, по пути взяв свою палочку, которую на днях отдал мне Северус. Никого. Совсем никого. Как будто и вправду никого здесь и не было, ни сегодня, ни вчера. Я обула свои ботинки, что аккуратно стояли у самой двери, нажала на ручку двери, и она открылась. Я не оглянулась, а просто пошла по ступенькам. Заскрипели петли, и дверь за моей спиной с шумом захлопнулась. У меня было чувство, будто я ему что-то должна, а я не люблю ходить в должниках. Возможно, мне было бы легче, если бы я хоть поблагодарила его. Я и вправду хотела, просто возможности не подвернулось. Теперь поздно. Действительность стала меняться. Необъяснимо все стало странным, запутанным. Словно туман проник всюду, и все потеряло смысл. Как будто люди заблуждались в чаще и забыли, кто они и что ими движет. Но тщетно искали цель, чтобы жить дальше. Я действительно устала терять людей. Я никогда не верила ни в богов, ни в их могущество. Но, кажется, именно в таких ситуациях люди говорят: «Бог отвернулся от меня». Я не умру. Мне ведь было приказано выжить. Весна 1998 года. Пришлось месяц скитаться по Лондону, пока я не нашла небольшой дом на окраине Тинворта возле моря. Дом был пуст, видимо, там уже как лет двадцать никто не жил. Он стоял на отшибе, на самом краю прибрежных утесов. Безлюдное место и очень красивое. И в доме, и в саду постоянно был слышен шум моря, точно сонное дыхание какого-то огромного существа. Только в марте мне улыбнулась удача. Впервые за долгое время у меня появилась связь с внешним миром. Вредноскоп на столе засветился и начал вращаться. Все ближе слышались голоса — грубые, возбужденные. Я склонилась над крошечным приемником, откуда доносился очень знакомый голос. «Просим прощения за временное отсутствие в эфире. Это было связано с участившимися визитами в наши края очаровательных Пожирателей смерти…» «Теперь мы нашли для себя новое укрытие, — говорил мужчина, — и я рад представить вам двух постоянных участников нашей передачи. Добрый вечер, ребята!» «Привет». «Добрый вечер, Бруно». «Однако прежде чем мы послушаем Ромула и Равелина, — продолжал диктор, — позвольте на минутку отвлечься, чтобы сообщить о потерях, которые не считают нужным освещать в программе новостей Волшебного радиовещания и в „Ежедневном пророке“. К огромному сожалению, мы должны сообщить нашим слушателям о гибели Теда Тонкса и Дирка Крессвелла». «Также был убит гоблин по имени Кровняк. Предположительно, путешествовавшие вместе с Тонксом, Крессвеллом и Кровняком волшебник из семьи маглов Дин Томас и еще один гоблин спаслись. Если Дин нас сейчас слышит или если у кого-нибудь есть о нем известия, его родители и сестры будут рады любым новостям. Между тем в Гэддли найдены мертвыми в своем доме семья маглов из пяти человек. По утверждению магловских властей, причиной смерти стала утечка газа, но члены Ордена Феникса сообщают мне, что истинная причина — Убивающее заклятие. Еще один пример, подтверждающий то, что давно уже стало общеизвестным: убийство маглов стало при новым режиме одним из способов проведения досуга. И наконец, мы с сожалением сообщаем радиослушателям, что в Годриковой Впадине обнаружены останки Батильды Бэгшот. Судя по их состоянию, Батильда умерла несколько месяцев назад. Орден Феникса сообщает, что на ее теле обнаружены явные признаки применения темной магии. Дорогие радиослушатели, я приглашаю вас вместе с нами провести минуту молчания в память Теда Тонкса, Дирка Крессвелла, Батильды Бэгшот, Кровняка и неизвестных маглов, убитых Пожирателями смерти». Наступила тишина. «Спасибо, — сказал голос. — А теперь я обращаюсь к нашему постоянному участнику Равелину за последними новостями о том, как новый порядок в волшебном мире отражается на жизни маглов». «Спасибо, Бруно», — произнес голос, который невозможно было не узнать, — низкий, неторопливый, от него сразу становилось спокойнее на душе. — Кингсли! — прошептала я. «Маглы по-прежнему не подозревают, в чем причина их несчастий. Количество пострадавших не становится меньше, — говорил Кингсли Бруствер. — Однако внушает надежду то, что нередки случаи, когда волшебники и волшебницы, рискуя собственной жизнью, защищают своих друзей-маглов и просто соседей, часто даже без ведома самих маглов. Я хотел бы призвать наших слушателей следовать их примеру. Хотя бы обеспечьте защитными чарами жилища маглов на своей улице. Такие несложные меры могут спасти множество жизней». «Равелин, а что ты скажешь тем радиослушателям, по мнению которых в наши опасные времена нужно следовать принципу „волшебники — прежде всего“?» — спросил диктор. «Скажу, что от принципа „волшебники — прежде всего“ один шаг до принципа „чистокровные — прежде всего“, а там и просто „Пожиратели смерти“, — ответил Кингсли. — Все мы люди, верно? Каждая человеческая жизнь бесценна». «Отлично сказано, Равелин! Если мы все-таки выкарабкаемся из этой заварушки, я буду голосовать за тебя на выборах министра магии. А теперь послушаем Ромула в нашей постоянной рубрике „Друзья Поттера“». «Спасибо, Бруно», — послышался другой знакомый голос. — Люпин! «Ромул, ты по-прежнему утверждаешь, как и в каждое свое появление на нашей передаче, что Гарри Поттер до сих пор жив?» «Да, — твердо ответил Люпин. — Я ни на минуту не сомневаюсь, что о его гибели Пожиратели смерти кричали бы на всех углах. Они не упустили бы такой случай подорвать боевой дух противников нового режима. Мальчик, Который Выжил воплощает все то, за что мы сражаемся: торжество добра, силу чистой души, необходимость продолжать сопротивление». «Ромул, а что бы ты сказал Гарри, если бы знал, что он сейчас нас слушает?» «Я сказал бы, что все мы мысленно с ним, — ответил Люпин и добавил после короткого колебания: — И еще я сказал бы ему: всегда следуй своему инстинкту, он почти никогда не ошибается». «И, как всегда, новости о друзьях Поттера, пострадавших за свои убеждения?» — спросил Люпина диктор. «Наши постоянные слушатели уже знают об арестах нескольких наиболее заметных сторонников Гарри Поттера. Среди них — бывший главный редактор журнала „Придира“ Ксенофилиус Лавгуд…» «Также за последние часы стало известно, что Рубеус Хагрид…известный многим хогвартский лесничий, едва не был арестован на территории школы, где он, по слухам, организовал вечеринку в поддержку Гарри Поттера. Тем не менее захватить Хагрида не смогли. Насколько нам известно, теперь он в бегах». «Надо думать, спасаться от Пожирателей смерти намного сподручнее, если у тебя есть сводный братик в шестнадцать футов ростом?» — ввернул диктор. «Это, безусловно, большое преимущество, — очень серьезно согласился Люпин. — Хотелось бы только добавить, что, хотя все сотрудники „Поттеровского дозора“ восхищены отвагой Хагрида, мы настоятельно советуем сторонникам Гарри Поттера воздержаться от подобных мероприятий. Устраивать вечеринки в поддержку Гарри Поттера — не самая разумная линия поведения в настоящий момент». «В самом деле, Ромул, — согласился диктор. — Поэтому мы предлагаем вам, дорогие радиослушатели, выражать свою верность парню со шрамом в виде молнии, продолжая слушать нашу передачу! А теперь перейдем к новостям о волшебнике, столь же неуловимом, как и Гарри Поттер. Мы обычно называем его Главным Пожирателем смерти, и сейчас с нами поделится своими взглядами на некоторые безумные слухи по его поводу наш новый корреспондент Грызун!» «Грызун?!» — послышался еще один знакомый голос. — Фред! — Нет… Кажется, Джордж. Тем временем близнец — который бы он ни был — возмущенно произнес: «Я не желаю быть Грызуном! Я сказал, что буду Рапирой!» «Ну хорошо, Рапира, ты можешь прокомментировать для нас разнообразные истории, которые рассказывают о Главном Пожирателе смерти?» «Да, конечно, Бруно, — сказал он. — Как известно нашим радиослушателям — если они не прячутся от жизни на дне садового пруда или где-нибудь вроде этого, — Сами-Знаете-Кто предпочитает оставаться в тени и тем успешно создает панику среди населения. Правда, если верить всем слухам о его появлениях, выходит, что по нашей стране разгуливают не меньше девятнадцати штук Сами-Знаете-Кого». «Это его вполне устраивает, — сказал Кингсли. — Атмосфера тайны наводит куда больший ужас, чем открытые появления». «Согласен, — ответил один из близнецов. — А потому, народ, давайте-ка немножко поспокойнее. Все и так довольно скверно, ни к чему еще придумывать разные страхи. Например, эта новая идея, якобы Сами-Знаете-Кто умеет убивать взглядом. Дорогие мои, это василиск! Простая проверка: посмотрите, есть ли ноги у существа, которое сверлит вас взглядом. Если есть — можете смело смотреть ему в глаза, хотя, если вы и вправду столкнулись Сами-Знаетес-Кем, это, возможно, окажется последним, что вы увидите в своей жизни». «А слухи о том, что его несколько раз видели за границей?» — спросил ведущий. «Кому не захочется устроить себе небольшой отдых от трудов праведных? — отозвался близнец. — Главное, люди, не поддавайтесь ложному чувству безопасности: он, мол, далеко, и все в порядке. Может, он и далеко, но не надо забывать, что он умеет перемещаться быстрее, чем Северус Снейп от шампуня, так что избегайте ненужного риска. В жизни не думал, что могу сказать такое, и все-таки: безопасность прежде всего!» «Спасибо тебе за эти мудрые слова, Рапира, — сказал ведущий. — Дорогие радиослушатели, вот и подошел к концу очередной выпуск „Поттеровского дозора“. Мы не знаем, когда удастся снова выйти в эфир, но не сомневайтесь — мы обязательно вернемся. Крутите ручки! Пароль следующего выпуска: „Грозный Глаз“. Берегите друг друга! Не теряйте веры! Спокойной ночи». Ручка настройки завертелась, огоньки на шкале погасли. Я почти не выходила из дома, все мне приносил Добби, который нашел меня пару недель назад. — Добби к вашим услугам, мисс Дамблдор, — поклонился эльф. — Принеси мне обед, — попросила я. После обеда я сидела возле окна и читала книгу. Читала я без интереса, поэтому вскоре отбросила ее. За окном было море, весенний воздух был так свеж и сладок. Мне страстно хотелось пойти подышать им. Внезапно, без предупреждения, мой желудок сжался и к горлу подступила тошнота. Я повернулась и шатающейся походкой подошла к окну. Я держалась за открытые занавески руками, пока меня не стошнило на зеленые листья молодой магнолии во дворе. Я ослабла, мое лицо покрылось слезами и холодным потом, тело сползло на пол. Я вытерла рот тыльной стороной руки, но слабый жест не удалил кисло-горький вкус во рту. «Я, должно быть, съела что-то вчера», — подумала я. Мой желудок сжался в ответ. Я зарыдала. «Я помру здесь, как собака». Я часто дышала. Никогда в жизни мне не было так плохо. Я слышала шаги, затем открылась дверь, и я увидела Добби. — Мисс Дамблдор, что с вами? — Домовик подбежал ко мне и помог подняться. Я стиснула зубы, поднимаясь. — Позвольте Добби усадить вас. Он поднял меня прежде, чем я и слово успела сказать, и посадил на стул, который быстро подвинул ближе к камину. Через несколько секунд я уже обнаружила подушечку у себя под ногами и чашку чая в руке. Слезы вновь выступили у меня на лице. Слезы слабости и счастья. «Слава Богу, у меня все в порядке, — подумала я. — Даже от заклятий Тома уже не осталось следа, иначе я не смогла даже шевелиться». Когда на горизонте появились первые проблески рассвета, я внезапно проснулась и в страшной спешке неуклюже помчалась в маленькую уборную, примыкающую к моей спальне. Я упала на колени перед унитазом и извергла все содержимое желудка. Я не находила объяснения случившемуся. Медленно-медленно я подняла склоненную в изнеможении голову. Мой рот и глаза широко раскрылись от мелькнувшей догадки. Волнение, горячее и бодрящее, стремительно охватило меня, и я засмеялась глубоким гортанным смехом. «Я беременна. Я беременна!». Я откинулась к стенке, широко раскинув руки, и с ужасом прошептала: «Доигралась». Неожиданные слезы полились по щекам, а руки охватили живот, как бы прикрывая и защищая новую жизнь, зарождавшуюся во мне. — О Боже, — громко прошептала я. — Мама умерла, пытаясь родить. А вдруг этот ребенок убьет меня? О Боже, пожалуйста, не дай мне умереть именно тогда, когда я наконец получаю смысл жить дальше. Затем сердито тряхнула головой. Что я делаю? Глупая. Я крепкая и здоровая. У меня будет ребенок. И вся моя жизнь будет замечательной. Мы будут самой счастливой и любящей семьей в мире. И тут же я вспомнила о Северусе. «Ребенок Северуса. Наш ребенок. Представляю, как он отреагирует на это. А вдруг он не захочет его признать?» Я нежно положила руки на живот. О нет, я не буду избавляться от этого малыша. Все это было слишком запутано, и у меня разболелась голова. Мне не стоило вспоминать прошлое. Гораздо приятнее было думать о малыше, о настоящем и грядущем счастье. Пасхальные дни тянулись спокойно. За все время, проведенное здесь, я часто смотрела с утесов на просторное небо и огромное пустынное море, подставив лицо холодному соленому ветру. Частенько смотря в зеркало, я наблюдала как день за днем появляется живот. Добби где-то раздобыл магловскую книгу для будущих мам, так что мне было чем заняться. Я закрыла книгу, потом встрепенулась, оторвал взгляд от книги, я взглянула в трюмо возле шкафа. И я увидела блеск ярчайшего голубого… Из зеркала на меня смотрел глаз Дамблдора. — Помоги ему! — закричал Альбус, словно обезумев. — Они в подвале, в доме Малфоев, помоги им! — Добби…. Добби вовсю таращил глаза, похожие на теннисные мячики, и дрожал от пяток до кончиков заостренных ушей. — Мисс Дамблдор! — пропищал он тоненьким голоском. — Вы звали Добби! — Добби, ты должен спасти Поттера, — уточнила я. — Гарри Поттера? — удивлено пропищал он. — Он сейчас находится в доме Малфоев, — сказала я. — Ты можешь трансгрессировать оттуда? — спросила я Добби. Тот кивнул, хлопая ушами. — И забрать с собой людей? Добби опять кивнул. — Хорошо! Добби. — Куда Добби должен их перенести? — спросил домовик. — Сюда, — ответила я. Домовик кивнул в третий раз. — Сможешь? — Конечно, Мисс Дамблдор! — прошептал Добби и тут же исчез. Раздался громкий треск, Добби появился с очень измученной девочкой, дочерью Лавгуда владельцем газеты «Придира», с Крюкохватом и Олливандер. Я бросилась к ним. Добби сообщил, что там еще остались Поттер, Рон и Гермиона и ему нужно вернуться за ними. Пришлось разместить всех их в свободных комнатах на втором этаже дома. Крюкохват был измучен и почти не мог идти. Пришлось дать ему «Костерост». Остальным тоже пришлось дать отвар и успокоительное зелье. «Слава Мерлину, пару нужных зельев у меня было в запасе» -подумала я. — «Ну точнее, когда я бежала от Северус захватила несколько флакончиков с зельями». Уже на небе появились звезды, а Добби все не было. — Добби… нет… помогите! — заорал кто-то на улице.— помогите! Я выбежала и направилась в сторону крика. Я подлетела к Добби, заметив серебряную рукоятку кинжала, торчавшую в тяжело вздымающейся его груди . Домовик покачнулся, и звезды отразились в его огромных блестящих глазах. Подхватив эльфа, я уложила его на бок на траву. — Добби, не надо, только не умирай, только не умирай… Глаза домовика встретили мой взгляд, губы задрожали, с усилием складывая слова: — Мисс… — Помогите мне, — крикнула я Поттеру. Поттер тут же очнулся и упал на колени перед Добби. — Зажмите рану, когда я вытащу кинжал, — попросила я его и осторожно вытянула тот. — «Вулнера Санентур», -прошептала я и направила палочку на рану домовика. — «Вулнера Санентур», — повторила я еще несколько раз, пока кровь не унялась и рана полностью не затянулась. — Мисс Монфор-лʼАмори, — напугано произнес Поттер. — Он будет жить? — Надеюсь, — ответила я и убрала свою палочку от тела эльфа. — Потерь и так предостаточно. Домовик дернулся и приоткрыл глаза. — Мисс… — Добби, ты молодец! — перебила я его. — А сейчас тебе нужно отдохнуть. Поттер взял Добби, и вместе мы направились в сторону дома. — Мне нужно поговорить с Крюкохватом и Олливандером, — сказал Поттер, когда мы уже были в доме. — Нет, — сказала я. — Придется подождать, Поттер. Они больны, измучены… — Мне очень жаль, — без нажима ответил Поттер, — но я не могу ждать. Я должен поговорить с ними сейчас. Наедине… с каждым по отдельности. Это срочно, — уложив домика на диван, закончил он. — Проклятье, Поттер, что происходит? — не выдержала я. — Вы являетесь ко мне с полуобморочным гоблином, у мисс Грейнжджер такой вид, как будто ее пытали. — Мы не можем рассказать, чем мы заняты, — напрямик объявил Поттер. — Вы из Ордена, мисс, вы знаете, что Дамблдор завещал нам дело и велел никому больше об этом не рассказывать. — Хорошо, но только в моем присутствии, — наконец сказала я. — С кем вы хотите говорить первым? Поттер заколебался. — С Крюкохватом, — сказал он. — Сначала я поговорю с Крюкохватом. — Тогда за мной, — сказала я и первой пошла вверх по лестнице. Я провела Поттера, Рона и Гермиону на второй этаж. На тесную лестничную площадку выходило три двери. — Сюда. Я открыл дверь в комнату. Поттер остановился у окна, повернувшись спиной к нему, и скрестил руки на груди. Гермиона устроилась за туалетным столиком, Рон присел на ручку ее кресла. — Я приведу Крюкохвата, — сказала я и вышла из комнаты. Через пару минут я появилась уже вместе с маленьким гоблином. Крюкохват присел на постель. — Простите, что пришлось вас вытащить из кровати, — сказал Поттер. — Как ваши ноги? — Болят, — ответил гоблин. — Но заживают, мисс Монфор-лʼАмори, дала мне чудное зелье. Гоблин сжимал в руках меч Гриффиндора, и выражение лица у него было странное: наполовину задиристое, наполовину любопытное. Поттер и гоблин оценивающе присматривались друг к другу. — Вы, наверное, не помните… — начал Поттер. — Что именно я сопровождал вас к вашему банковскому сейфу, когда вы впервые посетили «Гринготтс»? — договорил за него Крюкохват. — Я помню, Гарри Поттер. Вы очень знамениты, даже среди гоблинов. — Крюкохват, я должен спросить… — Также вы спасли гоблина. — Что? — Вы перенесли меня сюда. Спасли от смерти. — Надеюсь, вы не против? — теряя терпение, спросил Поттер. — Нет, не против, Гарри Поттер, — ответил Крюкохват, закручивая на палец тощую черную бородку, — но вы крайне необычный волшебник. — Вот и ладно, — сказал он. — Так я говорю, мне нужна помощь, Крюкохват, и вы можете мне помочь. Гоблин никак не отозвался на этот призыв, только хмурился на Поттера, как будто видел перед собой какую-то диковинку. — Мне нужно проникнуть в банковский сейф в «Гринготтсе». Все смотрели на Поттера, как на сумасшедшего. Я была удивлена просьбой Поттера, но, видать, не я одна. — Поттер… — начала было я, однако меня прервал Крюкохват. — Проникнуть в сейф в «Гринготтсе»? — Гоблин чуть поморщился, устраиваясь поудобнее на кровати. — Невозможно! — Возможно, — тут же возразил Рон. — Были случаи, когда проникали. — Вот-вот, — подхватил Поттер. — В тот день, когда мы с вами познакомились, Крюкохват. Мой день рождения, семь лет назад. — Тот сейф был уже пуст, — огрызнулся гоблин. — Он не так строго охранялся. — А тот сейф, куда нам нужно попасть, — не пустой, и охраняют его, наверное, будь здоров, — сказал Поттер. — Это сейф Лестрейнджей. — Без шансов, — твердо сказал гоблин. — Абсолютно исключено. «Если пришел за чужим ты сюда»… — «Отсюда тебе не уйти никогда» — я помню, — сказал Поттер. — Только я не за богатствами туда собираюсь. Мне нужен этот сейф не ради выгоды — можете вы мне поверить? Гоблин искоса посмотрел на Поттера. — Если есть на свете волшебник, которому я мог бы поверить, что он не ищет для себя выгоды, то это вы, Гарри Поттер, — произнес наконец Крюкохват. — Гоблины и домовые эльфы не привыкли к тому, чтобы им оказывали уважение, как это сделали вы нынче ночью. Мы не привыкли к такому от носящих волшебные палочки. — Носящих волшебные палочки… — повторил Поттер. Эти слова произвели на него странное впечатление. Гоблин тихо проговорил: — Волшебники и гоблины давно уже спорят о праве носить волшебную палочку. — Так ведь гоблины умеют колдовать без всяких палочек, — заметил Рон. — Неважно! Волшебники не желают делиться тайными знаниями о волшебных палочках с другими магическими народами. Они препятствуют нам развивать свои возможности! — Гоблины тоже ни с кем не делятся секретами своей магии, — сказал Рон. — Вы никому не рассказываете, как вы делаете мечи и доспехи. Гоблины умеют обрабатывать металлы, как волшебникам никогда не… — Это все сейчас несущественно, — поспешно сказал Поттер, заметив, что лицо Крюкохвата побагровело. — Речь идет не о спорах волшебников с гоблинами и другими магическими существами… — Да нет, как раз об этом! — неприятно засмеялся Крюкохват. — Чем больше власти забирает себе Темный Лорд, тем больше ваш народ притесняет моих сородичей! В банке «Гринготтс» заправляют волшебники, домовиков истребляют, а кто из носящих волшебные палочки протестует против этого? — Мы! — сказала Гермиона. Она сидела очень прямо, глаза ее сверкали. — Мы протестуем! За мной, например, охотятся, как за любым гоблином или домовиком. Ведь я грязнокровка! — Не называй себя так! — крикнул Рон. — А почему? — возразила Гермиона. — Да, я грязнокровка и горжусь этим! При новом порядке мне живется ничуть не лучше, чем вам, Крюкохват! Меня, а не кого-нибудь другого, выбрали для допроса с пытками там, у Малфоев! Она отогнула ворот халата, так что стало видно красную полосу пореза,думаю от кинжала. — Мы не меньше вашего стремимся свергнуть Сами-Знаете-Кого! — Рон смущенно заерзал на ручке кресла. Гоблин воззрился на Гермиону с таким же любопытством, как перед тем на Поттера, и вдруг спросил: — Что вам нужно в сейфе Лестрейнджей? Меч, который хранится там, — подделка. Настоящий — вот. — Он обвел взглядом всех.— Я думаю, вы это и сами знаете. Вы просили меня солгать о нем. Теперь я начинала кое-что понимать из их разговора, стоя, молча облокотясь на дверь. — Но ведь в сейфе не только меч? — спросил вместо ответа Поттер. — Вы не видели, что там еще хранится? Гоблин опять принялся накручивать бородку на палец. — Правила «Гринготтса» не позволяют обсуждать содержимое банковских сейфов. Мы — хранители несметных сокровищ и обязаны оберегать то, что нам доверено, тем более что немалая часть этих драгоценностей создана нашими руками. Гоблин погладил меч. Взгляд его черных глаз перешел с Поттера на Гермиону, потом на Рона и опять на меня. — Вы так молоды, — сказал он наконец, — а сражаетесь против стольких врагов. — Вы поможете нам? — спросил Поттер. — Без вашей помощи у нас нет никакой надежды проникнуть в сейф. Вы — наш единственный шанс. — Я… подумаю, — произнес Крюкохват, словно испытывая их терпение. — Но… — сердито начал Рон. Гермиона ткнула его локтем под ребра, и он замолчал. — Спасибо, — сказал Гарри. Гоблин в ответ наклонил громадную голову, потом согнул коротенькие ножки, снова разогнул и демонстративно разлегся на кровати. — Кажется, действие «Костероста» завершается. Я наконец-то смогу поспать. Вы уж меня извините… — Да, конечно! Выходя из комнаты, я прихватила с собой меч Гриффиндора, лежавший под боком у Крюкохвата. Гоблин не стал возражать, но мне показалось, что в раскосых черных глазах мелькнула досада. Мы все уселись в гостиной, и я предложила им отужинать. — Мелкий пакостник, — прошептал Рон, когда я ему передала тарелку с едой. — Он просто куражится над нами! — Гарри, — заговорила Гермиона, — ты имеешь в виду то, о чем я подумала? Считаешь, у Лестрейнджей в сейфе — крестраж? — Да, — ответил Гарри. — Видели, как перепугалась Беллатриса, когда подумала, что мы туда залезли? А почему? Что еще мы могли там взять? Она до смерти боялась, как бы Сами-Знаете-Кто не узнал. — Так мы вроде искали в местах, связанных Сами-Знаетес-Кем, — озадаченно проговорил Рон. — Разве он когда-нибудь бывал в сейфе Лестрейнджей? — Я даже не знаю, был ли он когда-нибудь в банке «Гринготтс», — вторглась я в их разговор, разливая чай по чашкам. — В молодости он не хранил там золото. Он доверял Беллатрисе и ее мужу, они были его самыми преданными слугами еще до падения, они разыскивали его, когда он исчез. Гарри потер лоб: — Все-таки вряд ли он рассказал Беллатрисе, что это крестраж. Он ведь и Люциусу Малфою не говорил правды про дневник. Наверное, просто велел ей положить в сейф нечто необычайно ценное. Как мне говорил Хагрид: если хочешь что-нибудь спрятать, то «Гринготтс» — самое надежное место в мире, кроме, может быть, Хогвартса. Когда Гарри замолчал, Рон потряс головой: — Здорово ты его понимаешь! — Частично, — ответил Поттер. — Если бы я еще Дамблдора так же хорошо понимал… Ну ладно, это мы посмотрим. А теперь пошлите к Олливандеру, — отстраняя чашку от себя, сказал он.