○
Вселенная безгранична и невообразима, и на её необъятных просторах умирают звезды. Но Бобби — чёрная дыра, и Ханбина засасывает, пока тот не превращается в элементарную частицу, в ничто.○
Он теряет. Он теряет, и так происходит далеко не в первый и не в последний раз, но именно эта потеря отдаёт жуткой болью. Кажется, что между ним и Бобби распростёрся огромный океан, который с каждым днём становится всё шире и шире. Теперь Ханбин не уверен, что вообще сможет увидеть Бобби. Эта потеря одинока, он не может ни с кем ей поделиться. Ханбин знает, какова утрата на вкус — это напряжённый брак родителей, постоянное отсутствие отца, и когда на сцене говорят, что ты недостаточно хорош. Как будто во рту держишь прокисшее молоко. Ноют. Разбитые колени и вывихнутая лодыжка, синяки под глазами, бесконечные ошибки. Колет. Сердце Ханбина разрывается. На сцене Бобби сияет, излучает свет, и Ханбин понимает – нельзя смотреть на солнце, но все равно пытается и, кажется, слепнет. Он теряет, прекрасно осознает вкус потери, может проглотить горький ком из разочарования и поражения, но всё равно сгорает. Это не вина Бобби, убеждает себя Ханбин. Когда они едут домой, в машине стоит тишина, Бобби тихо сидит рядом, но их плечи и бёдра не соприкасаются, словно между ними кто-то прочертил незримую границу. Ты не можешь коснуться солнца. Это напоминание — Ханбин несовершенен. Недостаточно хорош для победы своей команды, для участия в реалити-шоу, и, наверное, настанет тот день, когда он будет недостаточно хорош для iKON. Завтра Ханбин будет возмущаться, всё-таки он отлично себя знает. Завтра он будет гореть, и ему интересно, как долго это продлится и утихнет ли боль. Ханбин мерцает, а Бобби сияет. И Ханбин надеется, что это сияние не проглотит его целиком, живьём, что он сможет сказать, как гордится, что не будет скапливаться комок в горле - слишком тяжелый, чтобы его проглотить. Он думает о победе, о тепле кровати. Он проиграл. Он чувствует себя разбитым, снова ощущает дыру в животе и медленно рассыпается. «Ты забыл свои слова», — говорит Ханбин сам себе, голова неловко откинулась назад, а глаза закрыты. Потом он поворачивается и смотрит на Бобби, на то, как его профиль вырисовывается на фоне ночного Сеула, а мерцающие огни поглощаются темнотой. Бобби не оборачивается, и Ханбин благодарен, он не уверен, что делать со страданием и раздражением. У него есть ужасная привычка: выплескивать всё плохое на других. — Ты должен выиграть, — Ханбин шепчет эти слова так тихо, что даже сам не уверен, были ли они произнесены вслух. Бобби выглядит пораженным, будто вообще не ожидал, что Ханбин нарушит тишину. И он не ошибся. — Ты должен, — добавляет Ханбин. И это единственный известный ему способ, чтобы сказать: «Я верю в тебя, прости меня…» Плечи Бобби опускаются, и он улыбается. Эта улыбка разрушает всё то, что Ханбин успел построить внутри себя. Превращает в ничто. Ханбину интересно, сколько еще раз Бобби сможет уничтожить его. — Ты не… — Нет, я проиграл, — обрывает Ханбин. Сейчас не время для бесполезных утешений, для жалости. — Я не справился. Всё нормально. Но на самом деле это не так. Неудачи всегда разъедают Ханбина изнутри, глубоко проникают под кожу, умножают страхи и оставляют напуганным и дрожащим. У него есть и другие обязанности, ему нужно провести группу через тьму неудач к светлому лучику успеха. Каждое поражение — его собственное, каждое замечание оставляет в сердце глубокий шрам, который сохранится до самой смерти. Но Бобби другой — он парит в вышине, летает, а Ханбин прикован цепями к земле. Ханбин справлялся раньше, поэтому и сейчас должен выдержать. Он не рассыплется, будет жить, чтобы бороться дальше. Бобби напоминает радугу, и Ханбин горит. То, что он чувствует, — любовь? — Я буду ждать, хён.○
В руках Ханбина зажат телефон, он специально не обращает внимания на голову Бобби на своих коленях. Все собрались в гостиной. Донхёк настоял проводить время вместе, как будто они не заперты в тренировочном зале круглыми сутками. Бобби как всегда растянулся на коленях Ханбина и Джинхвана, периодически ёрзая и устраиваясь удобнее. Сначала Ханбин был рад жить в одной комнате с Бобби, но потом осознал, что Бобби всегда рядом, всегда маячит в поле зрения, и нет даже секунды, чтобы перевести дух. Всегда только Бобби, растущий, увеличивающийся, занимающий все свободное пространство. И Ханбин задыхается, но не может сбежать. Трудно выдавать свои чувства за другие, трудно игнорировать боль в сердце каждый раз, когда Бобби мягко улыбается и в шутку называет милым. Ханбин не знает, сколько ещё получится скрывать и удаётся ли это вообще. Он прочитал где-то, что любовь на расстоянии напоминает проколотый воздушный шарик: воздух медленно выходит из тебя, и с каждым потерянным атомом кислорода тебя охватывает тоска, пока ты весь, до самой последней клеточки, не начинаешь дышать в одном ритме с объектом страсти. Тебе больно. Тогда Ханбин не понимал этого, поздними августовскими вечерами быстро холодало, а ночное небо затягивало тучами. Ханбин уже может почувствовать вкус боли, грудная клетка разрывается, а в человеке всего четыре литра крови. Пройдет совсем немного времени, перед тем как она вся вытечет. Телефон вибрирует, возвращая Ханбина в реальность: сообщение от Бобби. Как будто это может быть кто-то другой. «Все нормально?» Ханбин медленно моргает, всё внимание Бобби всё ещё сконцентрировано на телевизоре. Он не знает, что нужно ответить. «Да». Ханбин смотрит, как Бобби читает его ответ, и боль вспыхивает с новой силой, подступает к горлу. Когда Бобби поднимает взгляд, Ханбин слабо улыбается, а потом выбирается со своего места. Джинхван внимательно смотрит на него, и Ханбин кивает в сторону ванной, перед тем как уходит. Он не оборачивается. Сердце немного успокаивается, когда он отходит, внутри ослабляется тугой клубок из нервов и напряжения. Ему хочется только быстрее лечь в кровать. Ханбин устал. Не из-за утомительных тренировок или постоянного написания слов, скорее из-за невозможности просто отключиться. Он не может остановиться, словно пытается нагнать и перегнать кого-то, и однажды у него просто закончатся силы. Он не замечает, когда проходит мимо ванной и останавливается рядом со своей спальней, но она не только его. Кажется, что Бобби полностью занимает все пространство, преследует его на каждом шагу. Иногда они спят вместе в одной кровати, и Ханбин не может оправдать тепло чужого тела, как что-то незначительное, даже если Бобби бесплотный, даже если он пытается наверстать упущенное. Ханбин медленно заходит в комнату: сегодня у них был сложный день, и он не будет скучать по нему. Тупо ноют лопатки и мышцы: в этом виновато отсутствие нормальной тренировки или долгое время, проведенное в кресле в студии. Ханбин снимает толстовку, кидает её в корзину с грязным бельем, а телефон на кровать. Везде темно, и только лунный свет проникает сквозь окно и мягко освещает комнату. Ханбин вздыхает и наклоняется, чтобы подобрать ноутбук с пола. Внезапно загорается свет. Это Бобби. Всегда Бобби. Ханбин знает немногое о теории относительности. Ему тринадцать, когда он идет к кардиологу - пульс слишком частый. Мама держит его за руку, и на её лице ясно отпечаталось волнение: на лбу залегла глубокая морщина, а уголки губ опустились. Отец на деловой встрече. Ханбин знает, как Бобби вписался в это уравнение, и, может быть, именно это ухудшает всю ситуацию, делая почти невыносимой. — Это не ванная, — произносит Бобби, заходя внутрь. Ханбину на секунду хочется ударить его, но понимает, что тот так выражает заботу, и не может винить его за это. — С тобой и правда все нормально? — Да, хён, я просто устал. Ханбин не знает, как сказать, что ему хочется побыть одному, подальше от Бобби и всего остального мира. Бобби подходит ближе, кладёт руку на шею, и в любой другой день Ханбин бы только вздохнул и прижался. Само присутствие рядом приносило бы тихое спокойствие. Но Бобби обнимает, гладит по спине, выводя странные узоры и круги. Расстояние между ними едва незаметно, они почти соприкасаются лбами, и Ханбин напоминает себе, что в мире Бобби объятия могут исправить всё что угодно. Он утешает с помощью касаний, одним своим присутствием. — Ты же знаешь, я просто волнуюсь, — бормочет Бобби. Ханбин ненавидит себя за то, как он неотрывно смотрит на чужой рот, и его щеки горят. Бобби притягивает Ханбина, будто они — луна и прилив. Он чувствует себя крошечным, зависимым в чужих руках, и мечтает, что сможет упасть спиной вперед и его поймают. Хуже всего — Бобби действительно не даст упасть. Ханбин связан плотью и кровью, секреты скапливаются внутри грудной клетки и наваливаются всё больше и больше. Он не чувствует уверенности в своих силах, и ему интересно, как в его венах могут быть целые галактики, когда он даже не может посмотреть парню в глаза. — Все хорошо, хён, правда, — Ханбин раздраженно фыркает и отталкивает Бобби. Он боится того, что может значить эта ситуация или возможное падение. Он слишком долго наблюдал, как Бобби увеличивается, растёт, занимает все пространство, горит в сотни раз ярче любой звезды в небе, и теперь Ханбин чувствует себя далёким и крошечным. Как будто он застыл, задрав голову, наблюдая издали за сияющим в небе Бобби. Он не может описать, как это — быть покинутым. — Уйди. Просто уйди. Кажется, что тот готов спорить, но Ханбин отворачивается и отводит глаза — этого знака достаточно даже для Бобби. Тот застывает посередине комнаты и неловко проводит рукой по волосам, наблюдая, как Ханбин укладывается спать. У Ханбина всё сжимается в груди: рёбра, кажется, сейчас сломаются, лёгкие горят, а сердце обрывается. Он уходит, и Ханбин знает: нет причин для боли, но сердце жутко ноет. До тех пор, пока он не просыпается посреди ночи и не чувствует, что Бобби спит вместе с ним, уткнувшись лицом в шею и крепко обнимая руками за талию.