Хвостом не дергать

- Хвостом... не дергай, - просьба выходит жалкой, вымученной, и Джеймс поражается тому, как неуверенно звучит собственный голос. Дрожит, срывается, как у малолетки во время первого снюхивания. Вот ведь глупость. Но вести себя как-то по-другому не получается: Стив смотрит на него из-под ресниц, и губы у него такие нежные и розовые, приоткрытые в идеальном "о" - только и ждут джеймсова поцелуя. Роджерс тычется носом в его подбородок, шею, трется, как маленький, и как справиться со всем этим, Барнс не знает. Не привык к нежности, не помнит, что такое нежность, но учиться приходится, притом немедленно. - Нужно обработать раны, - это Стив говорит ему в рот, поэтому Джеймс не сразу понимает смысл сказанного, и только когда горячий язык проходится по вспоротой чужими когтями щеке, замирает как вкопанный. Господи, Роджерс, во имя всего святого, ты же несерьезно? Нельзя подставлять свой хвост под чужой, нельзя позволять кусать свои уши, нельзя, нельзя, ни в коем случае нельзя быть таким открытым и искренним, ведь люди, они обманывают, они разбивают сердца, бросая тебя с осколками, застрявшими за грудиной, неужели ты не понимаешь, глупая ты морковка. Но Джеймс не озвучивает это вслух, молча притягивает Стива ближе и шепчет, и снова выходит жалко до озверения: - Ты не обязан, - но Роджерс лишь упрямо мотает головой, а после Барнс чувствует прикосновение горячих пальцев под рубашкой, которая сползает по израненным плечам и падает на пол. Все это слишком похоже на кадр из порно-фильма: Стив опускает его на диван, устраиваясь на его коленях, и если бы не топящая с головой нежность, Джеймс не позволил бы себе больше ни секунды промедления, только вот он, полностью погруженный в эти новые, странные и неожиданные ощущения, полностью отдает себя во власть ласковых прикосновений и лишь стонет сквозь зубы, когда Роджерс принимается вылизывать его раны. Это слишком интимно, этого слишком много, и волосы на его хвосте так крепко стоят дыбом, что вот-вот заискрит между ними от напряжения. Роджерс на пробу трогает языком глубокий порез на его руке, и Джеймс шипит: рану щиплет от слюны, тело вздрагивает от прошивших его ощущений. Ему хочется прочитать Роджерсу лекцию на тему того, как в большом и жестоком взрослом мире маленькие зайчата страдают от страшных незнакомцев, которые их используют и после выкидывают, как ненужную ведь, в надежде, что Стив одумается и прекратит делать то, что делает, но он медлит, потому что в его жизни было слишком мало тепла, и даже если Роджерс потом поймет, что делал что-то не то, и сбежит, что ж, у Барнса останутся воспоминания о том, как много дал ему этот странный парень. - Ты не понимаешь, что делаешь, да? - он зарывается пальцами в чужие волосы, лаская кончики ушей, и Стив ерзает на нем, вытягиваясь в немой просьбе продолжить эту ласку, а после Джеймс чувствует коготки, вжимающиеся в его живот. Во рту пересыхает от возбуждения: вонзит, нет? Но Роджерс предугадываемо замирает, и Барнс убеждается окончательно: маленький полицейский, случайно забредший в грязный опасный бар, действительно неопытен совершенно и действует только на инстинктах, не понимая, что делает и к чему это может привести. Коготки щекочут его своими прикосновениями, и он решается прервать их странные брачные танцы, потому что происходящее ну просто ни в какие ворота, и если обычно ему плевать на чувства тех, кто просыпается в его постели, исчезая еще до утреннего кофе, то в этот раз все не так: дурацкое желание уберечь, позаботиться, удержать от ошибки, даже если этой ошибкой будет сам Джеймс, перевешивает в нем жажду секса. - Так не пойдет, кочерыжка, - говорит он, отвечая улыбкой расползающемуся по чужому лицу выражению обиды , - ты творишь со мной соверешенно незаконные вещи, и я не буду спать спокойно, пока не просвещу тебя на тему того, к чему это может привести во взрослом мире. А после выпускает когти, ощутимо больно даже для себя самого впиваясь ими в чужой живот.