***
Берлин Германия. Март 2015. Саймон Шпиц был в замешательстве. Запись, которую ему оставил Томас Трюмпер оборвалась на самом неожиданном месте, оставив детектива в недоумении. Ничего такого, что могло бы приблизить его к разгадке личности Берлинского потрошителя, в ней не было. Саймон искренне недоумевал, зачем Трюмпер рассказал ему о сложностях взаимоотношений в собственной семье и о своем влечении к мировой знаменитости. Он переслушал запись чертово количество раз, но так и не нашел в ней ни одной зацепки. Описанная смерть Бренды Кляйнер была рассказана абсолютно безэмоциональным тоном, в ней отсутствовали подробности, не было того самодовольства, что присуще подобного рода убийцам. Естественно, Трюмпер стал кандидатом номер один на роль Берлинского потрошителя, Саймон не сомневался, что все эти зверства именно его рук дело, а оставленная ему аудиозапись ничто иное, как насмешка. Какая-то непонятная игра, которую затеял с ним этот сумасшедший. И единственное, что мешало повесить на Трюмпера всех собак было то, что единственное убийство, в котором он сознался — убийство своей собственной жены. Саймон собрал всю возможную информацию о Томасе Трюмпере, но в ней тоже не обнаружилось ничего смущающего или криминального. Трюмпер был очень богат, его состояние составляло почти шестьдесят два миллиарда долларов, ему принадлежало множество самых разных компаний: от строительства недвижимости до звукозаписывающей студии, а кроме того, он был владельцем такого мирового гиганта, как АТС. Его характеристика была неизменно положительной, он никогда не нарушал закона, никогда не жаловался на психическое здоровье, регулярно посещал своего психолога Георга Листинга. Листинг считался крупным специалистом в области психологии и в свои тридцать два года успел многого достичь. И он наотрез отказался сотрудничать со следствием, объясняя это тем, что он не разглашает информацию о своих клиентах, но может со всей ответственностью заявить, что Томас Трюмпер является абсолютно здоровым, в психическом плане, человеком. Взбешенный Саймон перерыл весь особняк, исследуя буквально каждый миллиметр и результат не заставил себя ждать. Следы крови были обнаружены абсолютно везде, кровь была в спальне, на кухне, кровь была на полу в гостиной и на широкой лестнице. Но самая страшная находка была обнаружена не в самом доме, а во дворе. Их привлек кусочек участка, который немного выделялся тем, что выглядел так, словно здесь недавно разгребали снег. Повинуясь интуиции, они принялись рыть мерзлую землю и практически сразу наткнулись на мертвое тело. Криминалисты перерыли весь двор, сад, весь участок земли вокруг особняка и извлекли на свет останки двадцати трех жертв. Саймон смотрел на изувеченные тела, находящиеся в разной стадии разложения, и почувствовал, как мороз прошел по коже. Снег валил крупными хлопьями, покрывая тела словно белоснежным саваном, у многих отсутствовали части тела и внутренние органы, от некоторых, наоборот, была только рука или нога, но отсутствовало само тело. Официально, Берлинскому потрошителю приписывали восемнадцать жертв, но, как выяснилось, далеко не всех убийца выставлял на показ. Вместе с обнаруженными останками получалось, что на счету убийцы сорок одна жертва. И это за сравнительно небольшой промежуток времени — полтора-два года. Сколько же несчастных, пропавших без вести сгинули в лапах у этого садиста? Сколько времени убийца измывался над беззащитной жертвой, спокойно находясь в собственном доме? Саймон содрогнулся, представив, как маньяк, поиздевавшись над очередной жертвой, спокойненько садился ужинать, прекрасно осознавая, что в его доме находится обреченный человек, воющий от ужаса и боли. И была еще одна странность в этом особняке. Это единственное имущество семьи Трюмпер, владельцем которой являлся не Томас, а Саманта. И непонятно зачем нужно было покупать дом на имя жены, чтобы потом использовать его вот таким жутким способом, да еще и не особо утруждаясь сокрытием улик. И в довершении всего Томас Трюмпер пропал. Исчез. Словно сквозь землю провалился, и попытки найти его оборачивались полным провалом. Саймон подозревал, что Томас находиться не в Германии, но попытки проследить его перемещение ни к чему не привели. Так же, как и попытка поговорить с его дочерью, Алексис Трюмпер. Девушка находилась на лечении в одной из престижнейших психиатрических клиник и единственное, что Саймон смог узнать было то, что недавно Алексис перенесла тяжелейшее нервное потрясение и к ней доступ был строго ограничен. От бессилия хотелось кричать. Саймон метался, как раненый зверь, он дневал и ночевал в своем кабинете, пытаясь найти хоть какую-то ниточку, которая могла бы привести его к убийце, но все было тщетно. Он понимал, что вышел на правильный след, но чувствовал себя скованным по рукам и ногам, ведь дотянуться до людей, подобных Трюмперу, было крайне тяжело. Наличие денег и связей делало его практически недосягаемым. Так бы Саймон и метался, если бы в один прекрасный день в его кабинете не появился неожиданный гость. Саймон сидел за своим столом, внимательно рассматривая сидящего напротив юношу. Билл Каулитц. Юноша спокойно и пристально смотрел ему прямо в глаза. Саймон, послушав откровения Трюмпера, несколько раз заинтересованно смотрел выступления и интервью Каулитца и он произвел на него впечатление несколько застенчивого и немного наивного юноши, что для мира шоу-бизнеса крайне большая редкость. Тот Билл Каулитц, что сидел сейчас в его кабинете, был совсем другим. Длинные волосы, собранные в хвост, ни грамма косметики на красивом лице с тонкими чертами, широкий, даже бесформенный свитер подчеркивал хрупкость фигуры. Внимательный взгляд Саймона отметил длинный и глубокий шрам, явно не очень старый, пересекавший правую щеку Каулитца, он слегка портил правильные черты лица и невольно притягивал взгляд. И глаза. Взгляд карих, слегка раскосых глаз был колючим, в нем чувствовалась некая пронзительная холодность и в тоже время скрытая беззащитность. Саймон знал, что он означает. Это взгляд человека, который прошел через свой личный ад. — Вы, наверное, удивлены, герр Шпиц? — слегка усмехнулся Билл. — Не скрою, удивлен! — ответил Саймон. — У вас есть для меня информация? — Да. — Билл слегка моргнул ,— Это ведь вы ведете дело о Берлинском потрошителе? — Угу. — кивнул Саймон, — Вы имеете к этому какое-то отношение? — Хотелось бы не иметь! — горько усмехнулся юноша, — Но, видите ли, я — его жертва. Шпиц опешил. — Почему вы не заявляли об этом в полицию? — медленно протянул потрясенный Саймон. Это стало для него полной неожиданностью. Перед ним сидела живая жертва, да еще и ценный свидетель. — У меня были на то свои мотивы. — в голосе Билла прозвучала сталь, а красивые, янтарные глаза похолодели еще больше. Казалось, его взглядом можно заморозить. Саймон невольно поежился. Билл отвел глаза и потянулся к своей сумке, висящей на спинке стула. Шпиц внимательно посмотрел на его руки. Затянутые в черные кожаные перчатки, они двигались как-то неестественно. Билл, покопавшись немного, вытащил пухлую папку и небольшой черный ежедневник и бросил это все на стол к Саймону. Тот с любопытством покосился на предметы и придвинул к себе папку, которая оказалась больничным делом. Кристина Штейфер — гласило имя пациентки. Саймон нахмурился и перевел взгляд на внимательно наблюдающего за ним Каулитца. — Что это? — полюбопытствовал Шпиц. — Улики. — усмехнулся Билл, — Вам нужно многое узнать, детектив! И именно поэтому я здесь. — Каулитц слегка нервно дернул уголком губ. — Герр Шпиц, у вас можно курить? — Да, конечно! — Саймон придвинул к юноше пепельницу и снова перевел взгляд на его руки. Билл, с явным трудом сгибая пальцы, вынул из пачки сигарету и несколько неуклюже закурил. Заметив внимательный взгляд детектива, он искривил губы в улыбке. — Что у вас с руками? — прямо спросил Шпиц. — Подарок на память от Берлинского потрошителя. — ответил Билл и на мгновение прикрыл глаза. А потом, зажав зубами кончик одной из перчаток, резко стянул ее. Саймон охнул. Маленькую, изящную руку покрывали жуткие рубцы, кожа на тыльной стороне ладони и тонких запястьях была ярко-красного цвета. Изуродованная кожа на пальцах деформировалась, ногти полностью отсутствовали. Саймону хватило пары секунд, чтобы все понять. — Кислота? — спросил он. Билл кивнул, перехватывая обнаженной рукой сигарету и затягиваясь. Шпиц смотрел, как двигаются эти изуродованные пальцы и содрогнулся, представив, что перенес Билл, пока заживали эти страшные ожоги. И ему совсем не хотелось представлять, как именно он их получил. — Мне назначили четыре пластических операции. — глядя куда-то в сторону, сказал Каулитц, — Возможно будет больше, ведь у меня не поверхностные, а глубокие ожоги. Повреждены сухожилия и мышцы. Так что четыре — это только начало! — он усмехнулся. — Вы расскажете мне все? — тихо спросил Саймон. Билл посмотрел ему в глаза и кивнул. — Да. — ответил он твердо, — Но для начала я хочу, чтобы вы закрыли дело Берлинского потрошителя. — А на каком основании? — прищурился Шпиц. — Видите ли, детектив, дело в том, что Берлинский потрошитель мертв. Билл усмехнулся, глядя на ошарашенного детектива. Такого поворота Саймон не ожидал.***
Берлин. Германия Август 2013 «ОН наслаждался абсолютной, пьянящей свободой. Стены ЕГО тюрьмы рухнули окончательно, растворились, исчезли, словно их и не существовало никогда. ОН кружился по комнате в приступе эйфории, хотелось смеяться и петь. После того раза, когда ЕМУ удалось вырваться из своей ненавистной тюрьмы, ОН думал, что ЕГО запрут там окончательно, но Тот, кто владел этим телом, неожиданно дал ЕМУ полную волю. И это хорошо. Это означало, что теперь ОН может играть, когда захочет. Но ОН не хотел спешить, ОН хотел сделать все неспеша, насладиться игрой. ОН гулял по вечерним улицам, наплевав на то, что прохожие шарахались от ЕГО безумной счастливой улыбки. ОН искал того, с кем можно поиграть. И нашел. В этот раз ОН тщательно готовился к игре, обдумывая последовательность своих действий. А еще в какой-то момент из глубины ЕГО безумной памяти выплыло имя. ЕГО имя. Ленц. Да именно так его зовут. Ленц Крейвитц.» Кантор Фрессон развалился на диване, откупоривая шестую по счету бутылку пива. Зашвырнув пробку куда-то в угол своей комнаты, он сделал большой глоток из бутылки и довольно рыгнул. По телевизору шел концерт какой-то молодой певички, которая соблазнительно выгибалась под музыку, усердно открывая силиконовый рот под фонограмму. — Эй, малышка, твой рот создан только для больших и толстых хуев продюсеров! — со всезнающим видом сказал Кантор, тем не менее продолжая заинтересованно пялится в экран. Язык заплетался, комната потихоньку начала плыть перед глазами. — Давай, детка, покрути своей задницей! — снова сказал он и пьяно засмеялся. Объем выпитого пива давал о себе знать и Кантор, кряхтя, встал с дивана, направляясь в сторону туалета. Слегка пошатываясь, он уже почти добрался до вожделенной комнаты, но неожиданный звонок в дверь заставил его застыть в недоумении. — Какого еще урода черти принесли? — недовольно пробормотал Фрессон. Гостей он терпеть не мог, за исключением соседа и парочки старых друзей-собутыльников. Недовольно бормоча под нос, он направился к входной двери, по пути запнувшись о пустую бутылку и громко выматерившись. — Эд, старый ублюдок, тебе, что ли, не спиться по ночам? — пробурчал он, распахивая дверь. Пустота. Удивленно поморгав глазами, Кантор уставился на пустое крыльцо. Слабый свет запыленной лампочки освещал пару ступенек, все остальное терялось в темноте. Фрессон никогда не заморачивался с освещением своего двора. Пожав плечами, он захлопнул дверь и, почесав подбородок, снова направился к туалету. Настойчивый звонок застал его в полпути от цели и Кантор, подпрыгнув от неожиданности, разозлился. — Эд, это нихера не смешно! — пьяно заорал он и ринулся к двери, путаясь в ногах. — Я тебе сейчас, блядь, рожу разобью, гондон! За дверью снова никого не оказалось, и Кантор, грязно матерясь, вышел на крыльцо и прищурился, внимательно оглядываясь по сторонам. Никого. — Че еще за хуйня? — пробурчал он, спустившись по ступенькам и вглядываясь в темноту перед собой. Он прошел вперед и, подойдя к высокому забору, задвинул массивный засов на калитке. Удовлетворенно кивнув, он направился к дому, слегка покачиваясь. Наверное, малолетние сопляки Агнет — соседки. Совсем от рук отбились, с такой-то мамашей. Он еще раз огляделся, а затем начал неспеша подниматься по ступенькам, попутно похлопывая себя по карманам в поисках сигарет. Нащупав пачку, он выудил одну и сунул в рот, на мгновение застывая на крыльце и пытаясь прикурить. Он стоял, пошатываясь, и упорно крутил колесико зажигалки, но пальцы постоянно соскальзывали. Кантор потряс головой и удвоил усилия. Подкурив, наконец, он потряс зажигалкой и та, упав на пол, подкатилась аккурат под дверь. Матерясь, Фрессон нагнулся, пытаясь нашарить ее на крыльце, но тщетно. Настроения ему это не прибавило. — Блядь! — выпрямившись, выругался он, а затем резко распахнул дверь и обмер. Прямо на пороге его дома стояла непонятная темная фигура в каком-то мешковатом комбинезоне и широком капюшоне. — Это че еще за хуйня? — недоуменно пробормотал он и нахмурился — Эй, ты кто? Какого хрена тебе на... — договорить он не успел, так как стоящий перед ним человек резко вскинул руку и брызнул непонятной жидкостью Кантору прямо в лицо. Глаза обожгла адская боль, мужчина завизжал, судорожно хватаясь за лицо и растирая ладонями странно пахнувшую жидкость. Горящая сигарета вылетела изо рта и упала куда-то за шиворот, резко обжигая голое тело. Уже не понимая, где у него больше болит, Кантор задергался, пытаясь вытереть глаза от непонятной дряни и одновременно вытряхнуть горящую сигарету. И тут же ощутил сильный удар в пах. Согнувшись в три погибели, он пытался ухватиться за дверной косяк и одновременно вдохнуть неожиданно пропавший, непонятно куда, воздух. И ощутил, как его, схватив за шкирку, затаскивают в дом. Сильный удар по голове абсолютно дезориентировал его, обожженные чем-то глаза дико жгло, и Кантор, подвывая, пополз вперед. Еще один удар по голове и в глазах потемнело. Он почувствовал, как тоненькие струйки крови текут по шее и лицу, но все равно упрямо полз вперед, сам не понимая зачем. Его шатало, слезящиеся глаза невидяще смотрели вперед. За спиной раздался визгливый, совершенно сумасшедший смех. — Как чудно ты ползаешь! — звук этого голоса вызвал озноб. Совершенно нечеловеческий, какой-то неестественно веселый, словно женщина изображает мужчину или наоборот, мужчина женщину. — Я так рад, что решил поиграть именно с тобой! — снова засмеялся человек, — Ты, оказывается, такой веселый! Кантор, вне себя от ужаса, все еще пытался уползти, голова кружилась, а глаза окончательно ослепли. Сзади на него навалилось чье-то тело, и непонятный псих засмеялся ему прямо в ухо. А затем Фрессон заорал от дикой боли в правой руке. Попытавшись дернуть ею, он с ужасом понял, что ее проткнули чем-то и буквально пришпилили к полу. Человек снова засмеялся. — Мы поиграем, поиграем, поиграем с тобой! Мы сыграем в такую чудную игру! — пропел он на ухо мужчине. Кантор Фрессон обмочился. ... Он стоял на четвереньках, дрожа от боли и ужаса. Слепые глаза невидяще смотрели вперед, в израненные колени впивались мелкие камушки, но его мучитель снова дернул за поводок, пристегнутый к широкому ошейнику, надетому на его израненную шею. Кожа на ней была полностью содрана так же, как и на спине, и Кантор, повинуясь молчаливому приказу, снова пополз вперед, неловко подволакивая искалеченную ногу. Что там было с ней, он не хотел думать, прекрасно понимая, что вряд ли доживет до утра. Грубая кожа ошейника снова впилась в обнаженные мышцы шеи, причиняя дикую боль, и он снова пополз, подвывая на какой-то одной, монотонной ноте. — Собачка! — радостно захохотал псих, — Какая хорошая собачка! Давай-ка погуляем с тобой во дворе! Он снова дернул за поводок, заставляя мужчину замычать. Кантор пополз вперед, из его приоткрытого рта текла струйка крови, тот жалкий обрубок, который некогда был его языком ужасно кровоточил. Он полз, оставляя за собой кровавую дорожку. — Ну же! Беги! — недовольно крикнул мучитель, с силой дергая за ненавистный поводок. Кантор, повалился вперед, покалеченные ладони заскребли по земле, силясь поднять непослушное тело. — Ах так! — обиделся человек, — Ну что же, сам напросился! Раздались шаги и Фрессон ощутил, что его мучитель стоит совсем рядом. Пару минут ничего не происходило, а затем на его спину, прямо на глубокие раны и содранную кожу полилась какая-то жидкость и Кантор жутко захрипел, не в силах вздохнуть от оглушающей боли. Резкий запах уксуса заставил заслезиться и без того полные слез глаза, он извивался, пытаясь хоть как-то стряхнуть с себя жидкость, причиняющую такую боль. — Беги! — в голосе его мучителя прозвучал металл, — Беги, и мне не придется тебя снова наказывать! Поскуливая от боли Кантор побежал. «Ленц стоял на улице и внимательно смотрел на огромный плакат. Он чувствовал себя превосходно, в крови еще бурлила эйфория. Он просто потрясающе поиграл сегодня, и поздравлял самого себя с удачным выбором. Его сегодняшняя игрушка подержалась невероятно долго, не то что та малолетняя потаскушка, которая оказалась совсем не такой выносливой, как ему хотелось. И уже направляясь домой, он неожиданно увидел лицо на плакате, которое вызвало странную волну смешанных ощущений: от приятного волнения и восхищения, до неожиданной злости. Он смотрел и смотрел на улыбающееся лицо темноволосого юноши, и понял, что просто ужасно хочет поиграть с ним. — О, как же я хочу поиграть с тобой! — пробормотал Ленц и, раскинув руки в стороны громко засмеялся, — Мы непременно должны встретиться! Да, они встретятся. Ленц кивнул своим мыслям. Непременно, они обязательно поиграют. Теперь у него есть цель. Это было просто чудесно.»