***
Белоснежные стены психиатрической клиники вызывали желание поежиться, а резкий запах лекарств и вовсе убежать куда подальше. Но Билл решительно шел по коридору в сопровождении высокой женщины средних лет. Путь, к счастью, был недолгим и вскоре они остановились возле двери в палату, такой же белоснежной и стерильной, с маленьким стеклянным окошечком в самом верху. И все бы хорошо, если бы не толстые прутья стальной решетки на этом самом окне. Женщина-врач перевела серьезный взгляд синих глаз на юношу. — Пациентка все еще в тяжелом состоянии, — негромко сказала она. — Ей противопоказаны любые громкие звуки, любые напоминания о прошлом, имена и прочее. Вы можете поговорить с ней, хотя я сомневаюсь, что разговор будет двусторонним. Никаких резких движений, герр Каулитц, вы должны понимать, что любое неверное действие может спровоцировать новую истерику! — Я понял, фрау Майер. — кивнул Билл. — Есть ли улучшения? Женщина вздохнула, с жалостью посмотрев в окошко больничной палаты. — Если можно считать улучшением то, что она прекратила попытки самоубийства, то да. Пациентка находится под действием тяжелых транквилизаторов, это лучший способ сохранить ей здравый рассудок. Однако такие тяжелые случаи так просто не лечатся, на это может потребоваться много времени, — врач снова тяжело вздохнула. — Вплоть до нескольких месяцев, а то и лет. Мы делаем все возможное для скорейшего восстановления ее психики. Билл молча кивнул, не сводя глаз с зарешеченного окна больничной палаты. Слегка помедлив, фрау Майер достала ключи из кармана халата, такого же белого, как и все вокруг, а затем открыла замок. — У вас есть пятнадцать минут, герр Каулитц, — сказала она. — Долгие визиты противопоказаны. — Спасибо, фрау Майер. — кивнул Билл и решительно вошел в палату. Замок лязгнул металлом, закрывшись следом за ним, и юноша поежился. Слишком похоже. Слишком. Мурашки неприятной волной пробежали по спине, но Билл лишь встряхнул головой, подходя к узкой больничной кровати, на которой, ссутулившись, сидела девушка в светло-голубой больничной рубашке. Светлые короткие волосы падали на лицо, слегка спутанные, но густые и ухоженные. Услышав лязг замка и мягкие шаги, девушка напряглась и медленно подняла голову. На Билла уставились темно-карие глаза, некогда живые, с лукавыми искорками, теперь же погасшие и абсолютно пустые. Бледное личико было осунувшимся, под глазами пролегли глубокие тени, а на шее, портя белизну кожи, краснела широкая ярко-красная полоса. Билл сглотнул, борясь с острым чувством жалости и пытаясь избавиться от колючего комка в горле. — Здравствуй, Алексис. — тихо сказал он, пытаясь выдавить улыбку дрожащими губами. Темнота в карих глазах не дрогнула, и ответная улыбка не коснулась искусанных губ. Алексис Трюмпер все еще пребывала в мире своих кошмаров.***
Берлин, Апрель 2014 Том с легкой жалостью смотрел на Саманту, сидящую напротив него. Как ни странно, выглядела она совсем иначе, чем в прошлую встречу. Вульгарное и откровенное платье сменили скромные джинсы и мягкий вязаный свитер. Длинные, золотистые волосы были заплетены в толстую косу, переброшенную на перед, а на красивом лице ни грамма косметики. И растерянность в светло-серых глазах, вспыхивающих иногда искорками легкой боли. Беседа, для которой они встретились, была не самой приятной, ведь Том решил сказать ей о своем решении. Томас Трюмпер собирался подать на развод. Этому предшествовал долгий разговор с Алекс, но девочка на удивление спокойно восприняла эту новость, лишь попросив отца не лишать ее возможности видеться с матерью. Тома это, с одной стороны слегка удивило, а с другой он понимал, что Алексис любит мать, несмотря на грубые слова, сказанные ей некогда Самантой. Впрочем, он и не собирался отказывать жене в праве видеться с дочерью. Саманта не демонстрировала больше аморального поведения, хотя растраты ее не уменьшились. Иногда Том задавался вопросом, куда она девает деньги, но вникать в это особо не хотелось. В последнее время он начал доверять жене несколько больше и даже отпускал дочь с ней на прогулки. И вот сейчас, сидя в уютном кафе, он с некоторым напряжением ждал реакции жены на свое решение. На удивление, никаких оскорблений и угроз не последовало, Саманта как-то слегка съежилась и отвела взгляд в сторону. — Значит, ты уже все решил. — тихо сказала она. В голосе сквозила почти осязаемая горечь. — Да, Сэм, все уже решено. — мягко сказал Том. — Ты же понимаешь, что дальше нет смысла находиться в подвешенном состоянии и нужно что-то решать. — Жаль, что решение именно такое, — усмехнулась Саманта. — Но неужели нельзя ничего исправить? Том вздохнул. Разговор давался на удивление тяжело. — Что ты имеешь в виду под «исправить»? — спросил он и Саманта вскинула на него полные отчаяния глаза. — Все давно уже кончено, Сэм. Я признаю, что мы оба были виноваты в том, что случилось, но оставлять все, как есть не самый лучший выход. — Я все еще люблю тебя, Том. — неловко улыбнулась Саманта. — Я просто хочу, чтобы ты это знал. Я не держу на тебя зла, я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Пусть даже и с ним, раз уж у меня не получилось это сделать. И еще, пожалуйста, позволь мне чаще видеться с Алекс, я безумно скучаю. — Хорошо, — кивнул Том. Искренние переживания Саманты затронули его, злость на поведение жены отступила на второй план. Сейчас перед Томом сидела растерянная женщина, которая понимала, что ее надеждам приходит конец. Женщина, с которой он прожил четырнадцать долгих лет и которая стала для него практически родной. И расставаться врагами Трюмперу категорически не хотелось. — Я не буду тебе запрещать видеть Алекс в любое время, но с условием, что подобного больше не повториться. — А она знает о твоих отношениях с… Биллом? — слегка запнувшись, спросила Саманта. Том слегка помедлил с ответом. — Нет, не знает, — протянул он, слегка прищурившись. — Я сам расскажу ей, когда придет время. — Значит это все действительно серьезно, — грустно улыбнулась Саманта. — Что же, я не буду тебя уговаривать, раз твое решение окончательное. Поступай так, как считаешь нужным. — Сэм, — начал Том, ощутив, как кольнуло в груди. — Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь. Любую. — Том, пожалуйста, уходи. — беспомощно прошептала Саманта. — Не мучай меня. Том тяжело вздохнул и поднялся на ноги. Он чувствовал себя абсолютно вымотанным. — До встречи, Сэм! — мягко сказал он, кинув последний взгляд на поникшую жену. А затем направился к выходу. Саманта закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Молодая пара, сидящая по соседству, кинула на нее любопытный и сочувствующий взгляд. Глухие рыдания продолжались недолго. Затихнув, Саманта медленно убрала ладони от лица и, взяв салфетку, вытерла мокрое от слез лицо. Светло-серые глаза стали неожиданно ледяными и абсолютно спокойными. — А пошел ты к черту, Трюмпер! — зло прошептала она, а затем достав из сумки пачку сигарет, подкурила и затянулась горьким дымом. Не до конца выкуренная сигарета еще тлела в пепельнице, а Саманта уже покинула кафе и быстрым шагом направлялась к машине.***
Билл тщательно репетировал предстоящее выступление. Пусть до него был еще месяц с лишним, но долгий перерыв и последующие события слегка выбили его из колеи, а потому лишний раз потренироваться не помешало. Дэвид был с ним полностью солидарен, однако он же был тем, кто яростно восстал против возвращения Билла к работе в ближайшее время. — Билл, нужно разобраться с твоими проблемами! — раздраженно сказал он. — Альбом подождет! Да все подождет, еще не хватало сейчас лишний раз нервы трепать! Ты мне живым нужен! И здоровым! Сказать, что Билл был удивлен, значит ничего не сказать. Он и представить не мог, что строгий Дэвид, гонявший всех и вся, скажет ему нечто подобное. Сеансы гипноза пока не давали каких-то результатов, воспоминания были нечеткими и размытыми, однако Георг не рассказывал ему о том, что именно он говорил, будучи в гипнотическом трансе. И все же, после одного из сеансов, он увидел на лице Листинга откровенную тревогу. И даже легкое удивление. Но психолог быстро исправил оплошность, вернув на лицо маску участия и доброжелательности. Устав маяться в догадках по поводу прошлого, Билл почувствовал, что ему отчаянно нужно отвлечься, а потому война с Дэвидом была им выиграна. Том же к рвению Билла к музыке отнесся спокойно, он лишь жалел, что они меньше времени будут проводить вместе. Но Том абсолютно не собирался вставать между Биллом и сценой, справедливо рассудив, что может прилететь в любую точку мира, если сильно соскучится, да и творчество Билла ему по-настоящему нравилось. Он часто приходил к нему в студию и наблюдал за процессом записи альбома, иногда с слишком красноречивым взглядом, от которого у юноши подгибались колени. Их отношения укреплялись с каждым днем, проведенным вместе, с каждым днем они все больше узнавали друг друга и все больше крепли чувства между ними. Однако, наслаждаться свалившимся на них счастьем мешал ряд вещей. Одной из них были те самые злосчастные фотографии. Дэвид категорически запретил обращаться в полицию, поскольку это могло создать излишний шум и ажиотаж, что могло быть на руку преследователю. Вместо этого, он усилил охрану Билла и нанял частного детектива, который в строгой секретности расследовал это дело. Изначально подозрения пали на Салли, которая передала ему фотографии. Детектив Родерик Брикс — высокий широкоплечий мужчина, с умными зеленовато-карими глазами, подозревал, что она замешана во всем этом деле. Но когда стало известно о том, что Салли мертва, а виновный подозревается еще в двух убийствах, дело приобрело совсем другой окрас. А кроме того, первая жертва — Бренда Кляйнер, была подругой дочери Тома. И все это сплелось в тугой, непонятный клубок, приводивший в недоумение детектива Брикса, а вместе с ним и Тома с Биллом. Парень, который был изображен на фотографиях, в жертвах не числился, однако установить его личность удалось. Как выяснилось, он был совершенно не знаком с Салли Каллер, однако он тоже послужил посыльным и доставил Биллу весьма неприятный подарочек. А это значило, что за Биллом кто-то внимательно наблюдает, отслеживая всех, кто так или иначе вхож в его круг. И это заставляло нервничать. А за последние пару месяцев убийца, которому дали прозвище Берлинский Потрошитель, убил еще двух человек. И они не были никак между собой связаны. Оставалось неясным, какое отношение к этому имеет Билл. Убийство Бренды, подруги Алексис, могло быть чистой случайностью, но в случае с Биллом ситуация была совсем иной. Билл нервничал, но отказываться от своих планов не собирался. Он упрямо ездил на студию в окружении охраны, и планомерно готовился к концерту, который должен был пройти в Берлине в середине мая. Том, хоть и переживал, но не препятствовал, правда все чаще сопровождая Билла и присутствуя с ним в студии. Германия была встревожена и Том с Биллом были встревожены вместе с ней. Билл устало опустил микрофон и выдохнул. Репетиция закончилась, пора отправляться домой. Попрощавшись с ребятами из группы, он кивнул Майклу и тот направился вместе с ним к выходу. К ним присоединился еще один мужчина по имени Гюнтер, которого Дэвид нанял для охраны. Они молча сели в машину и направились к дому юноши. Билл задумчиво смотрел в окно, глядя на проплывающие мимо дома и серые улицы, мокрые от недавнего дождя. Весна в этом году рано вступила в свои права, принося с собой неожиданное тепло и множество осадков. И это не приносило апрелю ярких красок, наоборот, заливало улицы какой-то муторной серостью. Резкий звонок телефона вырвал Билла из задумчивости. Однако, стоило ему бросить взгляд на яркий дисплей, как улыбка против воли расплылась на лице. — Алло! — Ты где? — голос Тома был слегка уставшим. — Еду домой, — ответил Билл. — А ты? — А я приехал к тебе в студию, а тебя там нет. — усмехнулся Том. — Сбежал от меня? — И не собирался, — засмеялся Билл. Настроение потихоньку улучшалось. — Ты приедешь сегодня ко мне? — спросил он и слегка затаил дыхание. Он каждый раз переживал, что Том будет чем-то занят и не сможет приехать. Присутствие Тома было необходимо, как воздух, но юноша понимал, что Трюмпер должен уделять время еще и дочери. Девочка и так переживает из-за разлада в семье, а потому внимание Тома было ей нужно не меньше, чем ему самому. Понимал, и все равно не мог ничего поделать с легким чувством ревности в душе. Однако, рассказывать об их отношениях было еще слишком рано, это понимали оба. — Приеду, — мягко сказал Том, и Билл счастливо улыбнулся. — Я уже в пути! Продолжая разговор с Томом, Билл кинул взгляд за окно. Странно, но почему-то улицы ему больше не казались монотонно серыми, наоборот, он любовался отражением вечерних фонарей на мокром асфальте и недоумевал, как раньше не замечал того, насколько это красиво. А может дело было и не в дождливом апреле, а во внутреннем состоянии.***
«Ленц был доволен собой. Ему удачно удавалось водить за нос Того, кто владел этим телом до того самого момента, как он не обрел достаточную силу. И теперь Тому, кто владел этим телом, приходилось мириться с тем, что он, Ленц, почти так же силен. Он не позволял себе играть слишком много, выбирая всего лишь по одной игрушке в месяц, но этого пока хватало, тем более с последней он поиграл целых две недели. Это пока его личный рекорд. Но с тем, до кого ему так хотелось дотянуться, он будет играть намного дольше. Так долго, как это будет возможно. Иногда Ленц думал, что для него важна не сама игра, а именно то, что эта недосягаемая игрушка будет принадлежать ему и только ему. И это слегка сбивало с толку. Но игрушку надо сначала заполучить, а потом он решит, как именно с ней поиграть. Тот, кто владел этим телом, не противился, и это радовало. Ленц вертел в руках черный, квадратный ящичек, мягко проводя ладонями по пластмассовой поверхности. Здесь то, с чего он начнет свою охоту, то, чем он загонит вопящую от страха игрушку в, расставленный специально для него, капкан. И это не подарок, нет, это прямой сигнал о том, что он, Ленц, здесь. Что никакая охрана, никакие стены не смогут скрыть от него то, что он так отчаянно жаждет заполучить. Пора выбираться из тени. Его игрушка знает о том, что он, Ленц, существует. Ленц с особым удовольствием смотрел новости, где показывали то, как бравые полицейские пытаются выйти на его след, и хохотал до слез. Оказывается, играть с полицейскими тоже весело, правда это не та игра, что он так любит, но тем не менее, удовольствие она доставляла. Они не знали, что перед каждой игрой Ленц бережно обматывал свое тело плотной пищевой пленкой, а затем надевал наверх прорезиненную одежду. Он обматывал пленкой даже волосы, чтобы избежать малейшего риска при игре. А кроме того, он тщательно выбирал своих игрушек, выслеживая их, как гончая, по следу, загоняя в угол и лишая любого шанса вырваться на свободу. Но наблюдать за метаниями полицейских было забавно. А еще, они не знали о том, кто является его главной целью, но Ленц подозревал, что тот, до кого он так хочет дотянуться, не пойдет в полицию. Нет. Он слишком известен и это будет рискованно. И все шло, как по маслу. Но это только начало. Настало время взглянуть на него поближе, Ленц хотел посмотреть в его глаза и увидеть, как они наполняются страхом, как расширяется зрачок в чайно-карей радужке. Хотел почувствовать тот самый, неуловимый запах страха, который чувствовал на каком-то особом зверином уровне. Страх имеет свой запах. Он пахнет металлическим запахом крови, смешанным с потом и легким, слегка уловимым запахом мочи. Руки, лежащие на пластиковой крышке ящичка, слегка подрагивали. Нетерпение. Но так здорово, когда у тебя есть цель. В последний раз проведя руками по пластмассе, Ленц бережно отложил ящик на стол. Еще не время. Цель непременно должна быть достигнута. А иначе в ней нет никакого смысла.»