***
Леон был на последнем году обучения — как раз то время, когда хочешь вписать в личное дело побольше хорошего, стараешься меньше лажать и учишься до посинения, — когда как Грей только поступил. У Леона шкафчик рядом с Греем. Грей никого знать не хочет в этой школе, кроме Леона, конечно же. У них странная и неудобная форма, которую хочется снять — выкинуть блейзер (пиджак? он не разбирается в этом), ослабить такой обязательный галстук и расстегнуть верхние пуговицы рубашки. У Бастии под кожаной курткой всегда рубашка на все пуговицы, а верхняя часть формы спрятана в шкафчик. Единственное, к чему пришёл Фуллбастер за год знакомства с ним — Леон противоречив. Противоречивый Леон часто чувствовал себя если не педофилом, то извращенцем уж точно, потому что, чёрт, ему было только четырнадцать, когда они познакомились, но он сам купил для него запасной шлем. Просто это было так неудобно, встречаться лишь на своей отвратной подработке — да, Леон не любил чужие взгляды на себе, чужие прикосновения, чужие голоса и вынужденное общение, он людей чужих не любил до отвращения, но терпел, — поэтому им пришлось поездить по городу. Грей был интересным. Грей был слегка похожим на него, не переносил чужих и не вызывал отвращение как человек. Он был начитан, умён, в нужные моменты саркастичен и не давал спуску. Они были равны. Для необщительного (скорее скрытного и слишком "в себе") парня, который половину денег на учёбу зарабатывал сам, этот ребёнок стал глотком чистого воздуха и спокойствия, помноженным на душевное равновесие. Да и не такой уж он ребёнок. Леон Бастия в этом году закачивал Частную школу совместного обучения, когда как Грей Фуллбастер в неё только поступил. И где тут справедливость? Они могли учиться вместе только год. Грей подкинул волейбольный мяч и кинул его об стенку. Мяч, крутясь и смешивая жёлтые полосы с синими, прилетал обратно в руки лежащего на не своей кровати юноши. — Лео-о-он, — Грей буквально свесил свою голову с кровати и вверх-тормашками пытался наблюдать за другом, сопротивляясь удару крови в голову. — Ты раньше волейболом занимался? Не представляю, чтобы тебя интересовало нечто постороннее, кроме твоего собственного байка. Самый старший в комнате с настоящим удивлением на лице обернулся на голос, отворачиваясь от учебника по современному искусству на письменном столе, и поджал ноги под себя. Грею он такой нравился. В обычных джинсах, жёлтой футболке и серой кофте, с учебником в руках и с прямоугольными узкими очками. А когда Леон ерошит свои белёсые волосы, которые всегда приподняты вверх, то, готов поклясться, до него доносился запах свежесорванной мяты. — Я в детстве много чем увлекался. Вот в пятнадцать... — мяч со всей силы полетел в лицо "такого взрослого и самостоятельного" парня. Парень увернуться с такого маленького расстояния смог только потому, что Грей сам бы не пережил потерю красивого лица. — Пятнадцать, значит, детство?! — лежащий зло рыкнул, перевернувшись на живот и натирая перекрученной футболкой бок. — А почему нет? Восемнадцать тоже ещё детство, — Леон вставил один из вакуумных наушников обратно для заглушки звуков с улицы, что доносились через открытое окно. — Ну и где же твоё детство заканчивается? — школьник вновь перевернулся на спину и свесил голову, получив мячик обратно. — Как только думаешь, что хочешь быть ещё ребёнком, детство заканчивается, — Бастия поучительно улыбнулся и вновь обратил внимание на свои любимые учебники. — Тц. Леон противоречивый. Грей, на самом-то деле, очень рад, что многие разговоры заставляют его думать над своим поведением, переосмысливать ситуации, глядеть с другой точки зрения на свои поступки. Что не скажет этому придурку ещё минимум годик. Если он интересен другу только как ребёнок, о котором можно заботиться и которого можно наставлять на жизненный путь, то он хочет оставаться ребёнком подольше. Но такой образ мышления значит, что его детство уже закончилось? Или то, что он задаётся этим вопросом, означает, что он не до конца прошёл детскую стадию? С противоположной стороны послышался еле сдерживаемый смех. Действительно, лицо размышляющего Фуллбастера, который так напряжённо думал, должно было выглядеть смешно, ещё и кровь к лицу прилила, добавляя красноты. — Да не грузись ты так. Если хочешь, можем потом мяч через сетку покидать. Ты же был связующим³ в младшей школе, да? Грею ни капельки не смешно. Пока он интересен Леону, он готов быть ребёнком. Что в его поведении может быть смешного? Грея свои позиции пугали, а этому смешно. Этому смешно, а у Грея когда-то принципы были. Страшно это. Принципы менять ради другого человека. — Ну, в школах всегда больше распространён баскетбол, ещё футбол⁴ популярен. А волейбол... — Фуллбастер подкинул мяч в воздух лёгким движением, — не айс заниматься этим в старшей школе. В баки, конечно, не полечу, но и к этому спорту уже остыл, — он мягко принял мяч обратно на кончики пальцев и вновь подкинул спортивный снаряд. Леон любил вид задумчивого Грея. У него глаза были в некуда, а лицо сосредоточенное, всегда незнакомого могло напугать. Движения плавные и быстрые, не рваные, словно продуманные заранее со знанием дела. Это было тем, чем можно наслаждаться, к чему нельзя прикоснуться, потому что концентрация спадёт, нападёт неловкость, затем все пожалеют. — Зря ты так, — Бастия подкатился к кровати на крутящемся стуле и старательно пытался не скомкать ковёр под колёсиками. Положив подбородок на спинку, он продолжил: — Мне кажется, тебе бы это подошло, — мяч в воздухе, несмотря на разницу в положениях, перехватить не удалось. Грей касанием, практически нежным, пальцев поддел жёлто-синее пятно, которое дугой отправилось в стенку и отлетело чуть дальше кровати. — Правда? — юноша быстро подскочил на кровати и повернулся к другу, улыбаясь во весь рот, попытался пригладить свои слишком растрёпанные волосы. На секунду Леону захотелось сделать это самому. Самому пригладить эти непослушные, наверняка мягкие, чёрные волосы, вдохнуть их аромат и зарыться носом, ни о чём не думая. — Ты правда считаешь, что мне это бы подошло? Я давно не практиковался, но, если честно, хочется. Очень хочется, — Грей поджал губы и сфокусировал взгляд на мяче. — Правда. Я ради тебя даже учебники отложу и сетку поставлю. Пошли, выйдем во двор, — сейчас было так естественно улыбнуться в ответ и потрепать по голове, что произошло всё по велению момента. — Спасибо! — бывший связующий засиял. Грей — определённо ребёнок. Ребёнок, слишком поддающийся чужому влиянию. Ребёнок, принимающий скоропостижные решения и поддающийся своему настроению. Им обоим, определённо, надо быть спокойнее. Но Леон беспокоился за друга. Насколько он знал, у этого ребёнка не было каких-либо увлечений, которые могли бы стать его основой для профессии или хотя бы определиться с жизненным выбором, поэтому это всё вызывало беспокойство. Конечно, у него ещё вполне много времени впереди — чёрт, да кого он обманывает, мало, мало, эти несчастные года пролетят за один миг, времени ничтожно мало, — поэтому определяться надо уже сейчас. Пробивая подачу, Леон размышлял, сколько в этом мальчишке нераскрытых талантов, которые зарылись под давлением обстоятельств.***
Лиссана очень любила свою сестрёнку, у которой сейчас лицо в воспоминаниях размыто, а в могиле череп насквозь продавлен. Она очень любила её тёплые руки, которые лежали рядом с телом в поистине роскошном гробу, что обвивали её плечи в знак заботы и поддержки. Очень любила её ясный голубой взгляд на своих волосах и вдохи, как же она напоминает братика Эльфмана. Ни родителей, ни странного братика Эльфмана она не помнила, не знала и в помине, зато отлично знала и любила Миру, которая умирала, пытаясь протянуть руку к ней в попытке защитить, истекая не только кровью. Она видела, как вытекал один ясный цвета неба глаз из лица, как вытекало нечто из дыры в голове сестры, слышала, как хрустела её грудная клетка, впитала тошнотворный запах сырого мяса человека. Родного человека. Лисанна стала Лиссаной, чтобы легче сокращать было. Она стала улыбаться, всегда хитро сглаживая ситуации и увиливая, и просыпалась от своих криков по ночам. В соседних комнатах либо рыдали, либо кричали ещё более отчаяннее, чем она сама. Лисс уважала Люси и её выбор отдать своё будущее ради таких обуз-детей. Они ведь ей даже не родные. Лисс любила Грея как младшего брата — Грей старше её на год — и подкалывала постоянно. Грей был более замкнутым, не помнящим всего ужаса лиц своих родителей, но от этого Лиссана старалась только больше. Ей надо было стараться за двоих. Она очень старалась. Неважно, каким образом. Главное — добиться результата. Лисс улыбалась, медленно вписываясь в команду к этим безмозглым качкам, чтобы Грей почувствовал себя как в детстве, когда у них было одно дело на двоих. Фуллбастер втянулся, придумал кличку себе, ей, и они стали выступать на пару. А затем... Лиссана восхищалась своим сводным братом. Его стратегии по захвату новых территорий, как разгромить с большим отрывом соперников — всё это восхищало своим холодом и вызывающим ответным адреналином в крови. Они, конечно, иногда влипали по полной программе в такие неприятности, которые были непереносимы для обычных детей. Лисс вспоминала лица из ран, подбадривала брата холодными словами, что впитывались в вены вместо крови и становились его собственным холодом, и они вновь выпутывались из очередного дерьма. Лисс задумчиво оттирала белым порошочком пятна по краям дырок в джинсах. Фуллбастер впрямь был Отмороженным, особенно на тренировках. Дырки можно не зашивать, а вот джинсы постирать надо было. Такое в корзину с грязным бельём не бросишь. Холодная вода обжигала кожу ладоней. Сегодня у Грея не было настроения делать хоть что-то, и он поплёлся по привычке к Леону. Лисс, конечно, была его правой рукой, но не настолько же, чтобы решать в одиночку такие важные вещи! На их территории торговали наркотой. Они не знали точек, не знали товара, знали, что портит им репутацию кто-то из своих же. И это было обидно до надутых щёк — они так старались, чтобы всем им угодить, брали всех в группу и тренировали, были общительными и вежливыми, хвалили, давали полную свободу в плане баттлов, но в итоге получили это! Ещё под ногами мешается — пока не вертится, но они же, уличные коты, всегда настырные и слишком любопытные, всё может быть, — этот Нацу. Он, может быть, и был хорошим, но точно ненужным. Будет вмешиваться, портить, наставлять. Они привыкли к свободе. Взрослые, которые дети — такая помеха! Думают так же, как они сами, поэтому понимают и используют в своих целях. Лисс сплюнула в раковину и кинула в корзину мокрые джинсы. Не отстирать.