***
— Шеф, ну что за нахер! — Не могу я, пойми ты! — Я работал здесь, когда мне было двенадцать! Три года! Детский труд использовать можно, а как только хвост подрос, то пинком под зад? — Нацу, Боже помилуй, — устало выдохнул хозяин кафе, потирая лицо. Уши гибрида тут же дёрнулись назад, зарываясь окончательно в розовой шевелюре и не показываясь. Они находились в инвентарном помещении, где милый старикашка обычно проворачивал свои незаконные дела, и то, что его отвели сюда, уже о многом говорило. Раньше можно было устроиться на подработку ночную прямо посреди кафе, а теперь его прятали ото всех посетителей. Хотя, может быть, виноват его голос. Или характер. Или всё же хвост. Мужчина в колпаке и фартуке затравленно выглянул за приоткрытую дверь и закрыл её полностью, отрезая помещение от внешнего мира. — Тут ведут облавы на работающих гибридов. Мы всеми силами прикрываем Кану, потому что она беременна, но ещё одного гибрида, тем более тебя, — небольшая пауза и многозначительный взгляд; Нацу зашипел от недовольства, — спрятать мы не сможем. Тем более бездомного. — Я не бездомный! — ощетинился тот, чуть не ударив кулаком по стене, а потом лишь покачал головой и разжал кулак. — Мне просто нужны деньги, а на стройку я не могу пойти. Хозяин вновь вздохнул, подтянул штаны и сел на маленький табурет, тут же выставляя напоказ свой живот и сверкая лысиной. Но самом деле владелец был действительно приятным человеком, знакомым Сантаны, а это уже о многом говорило. Вот только своя шкура ближе к телу — и Нацу это понимал, не рассчитывая уже хотя бы на мытьё полов. Но, возможно, информация... — О, я с радостью поверю, что ты надел ошейник не совсем благоприятной семьи... — О, заткнись, Август, — Нацу помахал рукой перед носом, намекая, насколько с душком подобные оскорбления. — Так действительно надел, удивительно. Взгляд опустился на запястье, обмотанное чёрным кожаным ремешком с небольшим металлическим медальоном. Медальон с номером, который прожигал заросший затылок до самого мозга, и кличкой, данной каким-то извращенцем-японистом. Нацу пожал плечами: — С некоторых пор с ним легче в центре, новички вообще не чувствуют опасность. — Вот! Даже ты заметил! — Август ткнул в него пальцем, привставая. — С некоторых пор группировка, которая нас крышует, против гибридов, так как здесь слишком большой поток беглецов из приютов. С этим новым законом, где теперь хозяева имеют право писать заявление о пропаже, слишком сильно увеличилось количество арестов. Могу дать тебе пару адресов, которые всё ещё рискуют, — он потянулся за бумажкой и ручкой в карман фартука; пошарив немного, тут же вытащил с победным видом и стал записывать, — но особо не рассчитывай; лучше бы ты был обычным. Нацу недоумённо склонил голову набок и взял бумажку, просматривая адреса. Что-то в центре города, что-то рядом с питомником, но, естественно, ничего рядом с домом. — Обычным? Хозяин сморщился и встал, отряхивая несуществующую пыль с колен: — Ну, знаешь, когда вы не зависите от семьи, всё гораздо проще. Нацу на это мог только презрительно фыркнуть и выйти вон — ещё чего, будут тут ему люди, у которых внутри больше страха, чем даже эгоизма, говорить, что лучше, а что хуже. В этой кафешке было всегда многовато людей, но раньше никого не волновало, кто тебе подносит еду — человек, гибрид или инопланетянин-масон, — а сейчас все с этими правами будто посходили с ума. Кому эти права помогут? Им? Гибридам? Из которых с человеческим интеллектом один из десяти? Ноги сами свернули на кухню, чтобы поздороваться со старыми знакомыми и спереть немного еды. Нацу и раньше задумывался об этом, но теперь, если вдумываться глубже, то лишь поколения гибридов, которые были выведены незаконно в лабораториях, имеют настолько высокий уровень развития. Все нынешние, то есть потомство от самих гибридов и выведенное "моральными" методами, больше склонные к звериной сущности. Так зачем им права? Всё равно первые поколения скоро подохнут в лабораториях, а к следующим нельзя относиться иначе, как к домашним животным. Бессмысленно и беспощадно. — Хэй, народ! Есть какие отходы? — Нацу, боже... — Давно не виделись! — Эй, не разбрасывай свой мех по воздуху! — Мои суши не трогать! Эти ребята были весёлыми. В своё время они не пытались его ударить, и этого хватило, чтобы он стоял здесь и улыбался во всю силу, потихоньку уворовывая тонко нарезанную красную рыбу. Внезапно. Нацу обернулся к специальному окошку, распушив хвост, и ухватил взглядом каштановые волосы. Да ну, бред, быть такого не может. — Слушайте, ребят, — он переживал и сглотнул немного пересоленную рыбу, — а кого хозяин держит здесь? Парни переглянулись между собой, но Хиббики взял главенство, несмело говоря, видимо, боясь, что гибрид обидится: — Она паппи, Кана зовут. Беременная. Деньги нужны. Вот и хозяин помогает, пока может. Китти недовольно шикнул, замечая, как хвост вилял из стороны в сторону, выдавая напряжённость. — А чего сбежала? — Надо — так иди и сам спроси. Нам работать нужно. Утянув ещё парочку уже полностью слепленных суши и даже не получив нагоняй, Нацу вышел в главное помещение и понял, что не ошибся. Эта собака вся провоняла Лаксусом — от блузки до резинки на голове и балеток, абсолютно всё говорило, что оно долго находилось в близком контакте с Дреяром. И зная, как все гибриды ненормально ведут себя во время беременности... Некоторые в камерах умудрялись повеситься на своём собственном хвосте, другие выцарапывали себе глаза, третьи провоцировали выкидыш, четвёртые грызли зубами клетку. Было тогда страшно. ...нынче самонадеянный Лаксус явно нуждался в помощи. Видимо, скоро нервные клетки Люси будут бережно охраняться. Что же, всё не так плохо. Сейчас ещё не так холодно, поэтому транспорт на дальние расстояния ему не нужен, он всё ещё мог устроиться на работу, златоглазая принцесска Вольфганг и его корейский друг практически ничего не содрали за установку жучка, а Люси ничего не заметила, подумав на свою забывчивость. Он мог вполне весело шагать домой, не думая пока что о деньгах, и недовольно теребить золотую серьгу в ухе. Позже, сходив в ещё два места, Нацу понял всю безнадёжность. В центр будет трудно добираться по времени, особенно учитывая пробки, в одном месте ему грозило практически каждый день избиение, в третьем ему предлагали стать проституткой, ведь деньги такому оборванцу явно нужнее. Был бы гибрид более мстительным, поджёг бы к чертям собачьим весь сарай, а так всего лишь нос вышибале сломал. Невелика беда, всё равно заявление не напишут. Он также пытался подловить Лаксуса на работе под видом встречи Люси с работы, но тот, оказывается, взял отпуск по семейным обстоятельствам, в итоге чего все дома оказались голодными и злыми. И как они до него справлялись? В итоге пришлось юзать фейсбук, который китти ненавидел всем сердцем. Даже у месседжеров нулевых и то интерфейс нормальнее выглядит, бе. Потом приходилось успокаивать Грея, потому что "не время, парень, чего тебе у себя в шкафу не сидится" и говорить с Лисс, которая всё больше обижалась на Леона с Греем, потому что брат забросил тренировки. У Нацу были подозрения, что Грей действительно хотел абсолютно забросить их трюкачество и банды, особенно после перелома, но китти лишь чесал шею, присаживался на корточки и советовал поговорить с братом. Достали, пришлось из-за них бурную деятельность крутить. Он не успевал просматривать запись с камеры мобильника Люси, и это угнетало его — неужели зря тратился? Однако где-то в глубине, рядом с сердцем, звучало дробившееся в пыль стекло и скрежет металла от напряжения. Нацу смог переброситься парой временных заработков, но в итоге это лишь могло помочь в оплате счетов, не более. Если бы у него был доступ к накопительной ячейке или чему-то подобному, куда откладывать деньги было бы безопаснее, чем в банку, было бы круто. Золотое кольцо в ухе внезапно стало невыносимой тяжестью. Прошла пара дней с его последнего заработка, и он наконец смог засесть за специальную программу, которую надо было установить для онлайн-трансляции. Он также видел сообщение на фейсбуке от Дреяра, но оно было настолько большое, что глаза расплывались. Пока программа распаковывалась, гибрид быстренько напечатал ответ, вертясь на стуле, что знал, где его обожаемая Кана, но хотел в ответ услугу. Назначил встречу и написал, что не стоило реально сильно волноваться (разве что готовить ещё одну комнату, потому что Кана не одна (над такими, как Лаксус, всегда хочется поиздеваться)). Подобные дни называют чем-то вроде "День Х" или "День, которые решает всё в жизни", а, ну, и самое точное: "Пиздец". Сначала домой пришла Лисс — дёрганная, снова что-то жующая и оглядывающаяся по сторонам. — Что-то случилось? — Нацу выкатился из-за небольшой разделительной стенки, и девочка тут же подскочила на лестнице, чуть не упав на задницу и сосчитав ступеньки. И чуть запоздало пришло понимание: Грея здесь не было. А от Лисс несло его кровью. Этим металлом, железом и даже мясом. Глубокими ранами. Запах поверхностный, потому что кровь была не её. Лиссана лишь отвела взгляд. Всхлипнула, подавилась шоколадкой. Позеленела и зарыдала. Возможно, Нацу выглядел страшно. Он не знал — понимал, что стал видеть слишком чётко и слух обострился, но что выглядит страшно — нет. Это был запах настоящего страха, и эти дети обычно кувыркаются в небе на своих досках. Они не боятся просто так. Нацу положил руки на плечи Лиссаны и встряхнул её, приводя в чувство; она должна ему сказать ради всех: — Лисс. Что случилось? Где Грей? И она указала дрожащим пальцем за приоткрытую дверь. Возможно, этот малолетний паршивец хотел проскользнуть незаметно. Возможно, собирался с мыслями. По крайней мере, Нацу слышал его бешеное сердцебиение и ещё одно рядом, совсем не спокойнее первого, а ещё прерывистое дыхание. — Хорошо, если хочешь, поднимись наверх. Она убежала так быстро, как смогла. Пожалуй, в этот момент Нацу ощутил, что Лисс — именно младшая. Нацу был в ярости. Подобного он нахлебался в питомнике и знал, что из души чувство собственной никчёмности не вытравить, а гордость не склеить заново по кусочкам. Это просто нереально. И на Грея тоже злился, и на Леона, прячущего глаза, что дал в обиду. Грей всхлипнул, но Леон лишь сильнее прижал к себе, с вызовом смотря на Нацу. Пытаясь как-то защитить. Идиоты. Не от него надо защищать. У Леона губа в мясо и ему бы в больницу, ещё фингал точно распухнет, а с костяшек капала кровь. Ещё у него плечи дрожали, а в глазах Нацу видел себя, взбешённого и жаждущего наказать тех тварей. Потому что у Грея тоже фингал, бровь рассечена. И тоже содранные костяшки. От него несло кровью похлеще, чем от Леона, а свой лоб он прятал за чёлкой, даже не смея поднять взгляд, всхлипывая и держась за Леона так сильно, как можно. Потому что у Грея, если поднять чёлку, можно было найти выцарапанное на лбу "Педик". Потому что дети, какими бы они взрослыми не были, всё ещё дети. Всё ещё страшно. Всё ещё больно. Нацу не знал, что делать. Он помнил, как в питомнике, когда они только-только отходили друг от друга на пару шагов, их разделяли и вводили лекарства под кожу. Помнил, как их били, придавливали хвосты каблуком резиновых сапог, помнил, как резали. Помнил, как кого убивали. Помнил кровь, много крови. И помнил, как самых слабых, которые не могли откусить, брали себе охранники в качестве премии и насиловали. Помнил детально, как задирали хвост до хруста хрящей и смеялись, доставая нож. Нацу помнил, потому что обычно был не он. А когда был он — постарался забыть. Но это была элитная школа. Люси старается на работе, чтобы позволить своим детям носить эти блейзеры с эмблемой, чтобы они получали только лучшее. Она старается, чтобы они получали шрамы? — Блять. И Леон взорвался под начинающего рыдать Грея. Нацу за шкирку затащил их в дом, захлопывая дверь так, что штукатурка летит сверху. — Что я мог? Я не могу физически находиться с ним каждую секунду, да мы просто учимся в разных классах и на разных годах! Я опоздал всего лишь на пять секунд! Я должен был его защищать, а у него уже кровь была, их было пять и!.. Как-то запоздало и с пришибом — а ведь Леон сам ещё ребёнок. Он жался к Грею, сжимая за плечи и делая больно, но жался, стараясь хотя бы отгородить от всего света в доме, и глядел в пол, потому что на Грея не мог; стыдно, стыдно, больно, очень больно. И это была его вина. Нацу думал, что делал лучше. Что даст немного времени этим двоим, и когда Грей сказал про отъезд, он думал, что всё это связано лишь с огромной максималистской юношеской влюблённостью. Или любовью на всю жизнь. Но сейчас — могло ли быть так, что Фуллбастер пытался сдержать напор издевательств и решил, что переехать в другой город — гораздо лучше, чем оставаться в пригороде Нью-Йорка, натыкаясь на старых знакомых? Это была вина Нацу. Он дал им двоим попробовать, что такое свободные от чужих взглядов отношения. Когда не боишься, что тебе кинут кусок говна в лицо и не попытаются избить за углом. Затем они пришли в школу, нисколько не стесняясь и наверняка выставляя напоказ своё огроменное счастье, что заставляло чувствовать их реальность не так. Но реальность именно такая. Нацу бросил взгляд на опущенный чужой лоб, затем аккуратно убрал волосы с ран, которые стали врастать в корочку. Нихрена подобного. Пусть дети — самые жестокие ублюдки в мире, подобное не должно было существовать в обычном обществе. Подобное должно быть в нелегальных питомниках, в сырости подвалов и запахе лекарств, а не на поверхности среди белого дня. Нацу посадил их на диван, пачкая светлую мебель, и прошёлся за аптечкой. Потом стал обрабатывать раны Грея, прежде всего лоб (ядовитость надписи жгла кислотой снаружи глаза), потому что вырезали канцелярским ножом; чёрточек много, все они очень глубокие и очень тонкие, очень вспухшие и заражённые ржавчиной. Он не мог не сказать об этом Люси. И при этом не мог сказать. Это было выше его сил. (он не хотел оставлять этих детей одних, когда они нуждались в ком-то сильном, но после такого ему место обратно в питомник десятилетней давности). — Это всё ты виноват, — тихо проговорил Нацу, окуная ватку в перекись и смотря, как маленькие капли крови пенились. Леон вздохнул, дрожа, и спросил таким же дрожащим и ненадёжным голосом: — Что я мог сделать? Что я могу сделать со всеми богатыми ублюдками во всей стране? Что я мог сделать, когда ссал в туалете двумя этажами выше? У Грея взгляд такой бессмысленный, словно ничего вокруг ничто не значило. — Ты мог быть взрослым и не показывать ваши отношения в школе. Ты мог оставаться на глазах другом. Ты мог дать понять, что за ним есть кто-то больший, чем ты. Ты должен был соврать. Ты должен был защищать его, — Нацу прижал ватку гораздо сильнее, и Грей не отреагировал. Тогда гибрид стал протирать костяшки; хороший мальчик, отлично дрался. Китти не знал, что сделает, если снова посмотрит в глаза Леону. Выцарапает их? Выломает череп? — Почему мы должны были притворяться? Почему мы не могли просто держаться за руки дольше несколько секунд? Это они ненормальные, а не мы. Нацу поднял чёлку, а потом схватил за эти белые крашеные волосы, словно у какой-то шлюхи, Леона, поднося его взгляд ближе. Парень не мог вздохнуть. — Потому что такое может случиться. Потому что такая херь случается. Потому что это случилось. Потом Нацу к чертям собачьим разбивает стеклянный столик, когда в отражении сине-чёрных глаз видит кровавое "педик" на лбу и слышит: "останутся шрамы". Стекла много на полу, и каждый осколок отражал больной взгляд Леона, уничтоженного своей ничтожностью. Нацу не знал, что делать. Он мог лишь глубоко дышать, разрезая собственную кожу вмиг слишком острыми когтями, и метаться взглядом от одного осколка на другой. Но он собрался (нет), вздохнул, достал две пачки замороженных овощей и кинул им двоим на диван, затем пошёл наверх. Дверь в комнату Лисс противно скрипнула. Китти понимал, что Лиссана привыкла заботиться о младшем для неё брате, оберегать его ото всех, а потом прикрывать его спину, гордо вручая в руки Леона. Она не беспокоилась о нём в тот момент, когда брат задержался на пару минут. Наверняка она даже не подозревала, что происходило что-то настолько ужасное. И она не могла помочь, не тогда, когда нападали толпой. Лисс была беспомощной — это отражалось в позе, когда она пыталась сжаться посильнее посреди пола, и в разбросанных вещах, которые ей никак не могли помочь. В каждой тетрадке валялся фантик от чего-то, а в комнате стоял ужасный запах рвоты. Нацу прошёл мимо девочки и открыл нараспашку окно, впуская практически морозный воздух, как хотел он думать. Но воздух всего лишь принёс запах сырости и гниения листьев после быстро растаявшего снега. — Хэй, — он опустился на колени и попытался расцепить руки Лисс, но та лишь поёжилась и с нечеловеческой хваткой впилась руками в свои колени, — ему сейчас нужна твоя помощь. Помнишь, кто тут старшая, да? Сейчас ты должна быть сильной ради не только брата, но и вашего друга. Лисс покачала головой и от собственных приложенных усилий, чтобы превратиться обратно в лишь атом, побелела под цвет волос. — Мы сможем. Всё будет хорошо. — Знаешь, — она чуть приподняла голову над коленями, не открывая глаз, начала хрипеть целый поток фраз: — я видела, как умирала сестра в аварии. Грей не помнит, а я помню, пусть я младше. А потом увидела, как они все держат его за руки, а по его лбу течёт кровь... как он кричал, я видела, как он кричал, не слышала. Он был так похож на сестрёнку, когда ту насквозь... ей ещё череп проломил-л-ло... и руки ей... а они так его держали... он так дёргался... и всё в крови... Леон, и ещё больше крови... Она затряслась, но не заплакала, и вся покрылась мурашками; она не могла вздохнуть или выдохнуть, лишь содрогаться от ужаса и наложенных воспоминаний, и изламывать себе голову. Нацу прижал её к себе, разбивая каменную позу и давая такое нужное тепло. Лисс просто дышала несколько минут. Через пару секунд дышать не мог уже Нацу, когда увидел Грея в дверном проёме с двумя кружками кофе. Китти не был уверен, что им сейчас нужен кофеин, но это хотя бы могло взбодрить от всего происходящего. Глаза Грея казались всё такими же безжизненными, но он слишком уверено сжимал ручки чашек, а его поза не была безвольной — скорее просто прямая осанка, как садятся за стол, когда не хотят искривление позвоночника. — Нужно будет сходить к врачу, я не уверен, что мы потянем операцию, — произнёс он, отдавая напиток Нацу, а не сестре. Та как-то встрепенулась и вмиг оторвалась от китти, когда брат стал рыться в её вещах. Попивая кофе медленными глотками и не вытирая пену с верхней губы, Грей вяло вскинул руку в якобы победном жесте, держа заколку для волос. Потом приколол чёлку наверх, открывая лоб. Нацу не знал, как и что говорить. Нацу видел кровавое "Педик" (с грёбанной большой буквы) на лбу ребёнка, о котором должен был заботиться. А потом он посмотрел вниз, на уже открытые ноги Грея, который предпочитал по дому ходить в шортах, даже когда за окном стучалось рождество. Там, где раньше был гипс, нога отливала какой-то синевой, а какие-то жуткие шрамы в нескольких местах, большие, негладкие и выпирающие, не притягивали внимание. Грей был каким-то неправильным ребёнком. Он потрогал свой лоб, сморщился от непонятно чего и всхлипнул носом. Улыбнулся наигранно, будто подумав брякнуть нечто вроде "Шрамы украшают мужчину", но в итоге прохрипел обречённо: — Придётся рассказать Люси. Без неё к доктору нельзя. Живо перед глазами пронеслись возможные последствия, от отвращения Люси до судебных процессов из-за буллинга. — Всё равно из школы позвонят. Вы же... — Нацу на пару секунд метнулся взглядом к ободранным костяшкам, — тоже их изрядно побили. — О да, — Грей потянулся изо всех сил до хруста в позвонках, — наверняка я кому-нибудь сломал пару рёбер. И мне плевать, даже если это была девчонка. Лисс, — он посмотрел на сестру, подходя ближе и тоже опускаясь на колени, отметая все книжки и лишнее вываленное барахло на пол подальше, — всё могло бы быть хуже. — Да куда, чёрт возьми, хуже! Она проорала это ему в лицо, уставившись сумасшедшим открытым взглядом на лицо брата. Уставившись на шрамы. Грей неуверенно пожал плечами, по-прежнему глупо и неуместно улыбаясь, и присел рядом, приваливаясь к Нацу с другого бока, беря в свои руки розовый хвост. Надо что-нибудь теребить, чтобы нервы совсем не сдали. — Они могли вырезать мне глаза, если бы я слишком сильно брыкался. Отрезать мне хрящ от носа. Перерезать губу. Согласись, лучше со шрамами, чем без глаз, а? Нацу хотел выдернуть хвост, но не стал, опасаясь, что Грей сорвётся. Несмотря на показную стойкость и неубитую гордость, с ним теперь надо будет находиться все двадцать пять часов из двадцати четырёх. Нацу помнил, что делали некоторые дети-гибриды, когда их брали насильно, пусть они видели нечто подобное каждый день. От такого так просто не восстанавливаются и не забываются. Это можно было принять, прострадать и попытаться пережить, но правда была в том, что нельзя было через это переступить. Особенно если им не хватит денег, чтобы убрать шрамы. Гажил, как-то раз заглянув на пару минут после работы на стройке, скрывая уши в бандане и хвост в штанах, сказал, глядя на ошейник Нацу: — Всё познаётся в сравнении. Нацу, пожалуй, был согласен. Только некоторые вещи не поддавались сравнению — сейчас их свободы были гораздо более разные, чем та единая, о которой они мечтали в детстве. Не сказать, чтобы они не были счастливы, но сейчас — просто другое. Лисс надо было услышать гораздо более худшее сейчас, а то, что это другое — поймёт потом. — Твой старший брат прав. Вот смотри, он говорит про шрамы, — Нацу кивнул самому себе, чуть отстраняя девочку от себя, — а они могли подумать, что ему надо трахнуться, чтобы он понял, как круто быть с женщиной. Могли бить его по голове. Вот смотри, — он приподнял домашнюю футболку, чтобы показать перекрёстный шрам сбоку. Лисс и Грей уставились очень внимательно, — этот шрам я получил, когда персонал решил, что у меня недостаточно тонкая талия, поэтому меня никто не хочет покупать. Они попытались удалить мне несколько рёбер, но я брыкался даже после анестезии, поэтому они решили меня просто резать. Остальные шрамы зажили, а этот — нет, слишком глубокий был. На щеке остался, — он провёл пальцем снизу, практически чувствуя собственные зубы, так сильно вдавливая указательный палец, — после того, как меня купил какой-то извращенец, которого возбуждал вид крови. Так что я могу авторитетно сказать, что да, дорогая, может быть гораздо хуже. Но! — хвост сам собой вырвался и встал трубой, как и уши на голове, показывая степень напряжения. — Это не значит, что ты должен быть спокоен, Грей. Ты должен беситься и желать хотя бы отомстить, ты должен понять, что то, что у тебя на лбу — отвратительно и ужасно. И что ты можешь всегда получить от нас поддержку, хорошо? Грей запоздало кивнул, ставя стакан на пол и обратно прижимаясь к горячему боку гибрида, вновь беря в руки хвост. — Когда Люси придёт, надо всё рассказать. Леону нельзя домой, там родители, и если директор уже позвонила, то... — Расскажем всё Люси, — поддакнул Нацу, гладя Грея по голове. — Расскажем всё Люси, — согласилась Лиссана, прижимаясь с другого бока. Единственное, что мог думать Нацу, когда Леон вбежал комнату со словами, что Люси на работе кто-то домогается, это: "Почему эта семья не может быть счастлива?".Глава 10: Нежелательность
22 ноября 2017 г. в 01:19
Запертый в комнате наедине лишь с книгами и светильником, который бы не выдавал его полоской света из-под двери, Леон ощущал себя в безопасности. Как в маленьком уютном домике, где жил лишь он, и нет никаких родителей по ту сторону стены или даже всего мира. Его это устраивало. Он не будет попадаться им на глаза до дня отъезда — его это устраивало, — ведь с проломанным нечаянно черепом или сломанной шеей не очень легко поступить в университет.
Если он только и будет слушать Грея, который заверял, что Леон точно поступит туда, куда захочет — он не поступит. Мечты вообще не осуществлялись просто потому, что кто-то вам говорил о них. Или если вы говорите о них.
Поэтому Леон запирал дверь, щёлкал по выключателю на стене и при свете фонарика под одеялом зазубривал историю кинематографа от появления до середины двадцатого века. Сквозь слезящийся мозг и усталые глаза. Ведь ему это было жизненно необходимо, поэтому плевать, что нечем дышать, плевать, что спит лишь пять часов — зато остальные девятнадцать он тратил с пользой.
С восьми тридцати до трёх в школе, с половины четвёртого до семи на работе, полчаса на обязательную домашку, остальное — история, теория, драматургия, сценарий собственного проекта, практика эссе и прочее. Иногда, отпинывая вбок ногой всё вокруг, заявлялся Грей и вместе с нормальным ужином забирал целый час, но потом лишь сидел и смотрел. Леон подозревал, что у этого отмороженного просто фетиш на очки, но молчал.
Потому что взгляд Грея был куда лучше темноты и ругани родителей.
Всего год. Всего лишь год.
И они вздохнут спокойно.
Если честно, Леон не любил Грея — Леон любил свои чувства к нему и будет продолжать это делать, пока Грей не будет разочаровывать (это самый большой страх мальчишки, поэтому Леон может быть спокоен (они надеются на это)). Бастия думал откровенно ничем, когда предложил уехать вместе с ним — да, у Фуллбастера не было друзей, но у него была прекрасная Лисс, которая любила всем сердцем и заботилась без остатка об их общем благополучии; у него появился Нацу, который тоже по-своему оберегал, — однако Грей лишь улыбнулся глазами, улыбнулся и сказал: "Пора поговорить с Люси".
И Леон беспокоился. Он знал о том, что Лисс знает, и был уверен в Нацу (тот ведь с радостью сбагрил ему на шею свою заботу), но необъяснимый страх Грея перед Люси достигал небывалых высот, настолько, что Леон жаждал взять Грея и увезти куда подальше, не возвращаясь. Бастия знал об отвращении близких, и он ни за что не позволит, чтобы его Грей узнал нечто подобное.
За "Кино между раем и адом" Митты Леон принял внезапное решение — ему необходимо поговорить с Люси.