Ободранный мех

      Они немного задержались. У Леона был дополнительный урок классической литературы, который он считал для себя обязательным, а Лиссана отошла, чтобы поговорить с девочкой, с которой сидела на биологии.       Грей решил спуститься к своему шкафчику, чтобы выложить ненужные учебники и тетради. Дверца противно скрипнула — надо смазать, — а с обратной стороны его встретила счастливая фотография их троих. Удивительно, как за это время она не отклеилась, потому что в шкафчике был сущий бардак и постоянно что-то желало упасть, поэтому Грей просто захлопывал его на несколько секунд раньше, чем это могло бы случиться.       Опасность он ощутил затылком.       Это был холод, прошедший от самой шеи до кончиков пальцев, вызвав онемение. Как будто давление на периферийное зрение или смещение воздуха, его уплотнение.       Грея и раньше толкали на шкафчики. Он получал синяки, но никто никогда не смеялся над ним в открытую, потому что каждая сука здесь считала, что выше этого. А ещё раньше за ним стояла банда из уличных скейтбордистов, которым не были писаны школьные правила или административные.       Но сейчас их было больше, чем один или два старшеклассника.       Коридор опустел, ведь уже прозвенел звонок на седьмой урок; и галстук сжимал горло, внезапно не давая нормально дышать.       Их было пятеро. Двое с одной стороны, двое с другой, а одна на лестнице. И если Грей побежал бы в её сторону, четверо с разных сторон тут же бы перехватили его.       — Представляешь, ты так раздражаешь нас, что мы даже оцепили тебя, — она вздохнула в притворном раздражении и перекинула длинную рыжую косу на другое плечо. — Круто, что наша школа экономит на камерах, да?       — На что вы надеетесь? Что я никому не скажу? Что сестра никому не скажет? Идиотизм, — Грей хмыкнул и закрыл шкафчик вновь с противным скрипом.       Девушка поморщилась.       Он не знал её, но, возможно, у них была общая история или общая биология, потому что он помнил её вырвиглазные пламенные волосы. Ужасный цвет. Он точно никогда её не злил, не задевал плечом и не игнорировал, поэтому, ну, какого чёрта.       — Мы просто надеемся, что ты наконец усвоишь урок, — парни слева стали подходить ближе, и Грей снова был готов поклясться, что не делал им ничего плохого. Он даже не учился с ними. — И перестанешь ходить под ручку с Леоном. Да, Роуг? Это реально бесит.       — Точно, — подтвердил парень рядом.       — Понимаешь, наша школа слишком хороша, чтобы здесь учился такой мусор, как ты. Здесь не место такому извращению.       И тогда Грей побежал, попытавшись использовать преимущество в росте — он ниже, значит мог попытаться проскользнуть между ними.       Конечно, его тут же поймали за руку, и когда он попытался двинуть локтем, то за другую руку его схватил второй.       Они были старше и сильнее.       — Ссыкло, — разочаровано потянула девушка.       И если они не собирались избивать его, то Грею становилось действительно страшно, потому что он не понимал, что они хотели с ним сделать.       — Я хотела бы лично оставить тебе напоминание о том, какой ты мусор. Ну, знаешь, чтобы знали не только в школе, раз ты специально выставляешь это напоказ. Но! — она воскликнула неожиданно громко для того, кто не желал быть застигнутым за своим проступком. — Мы долго думали, что сделать. Я хотела выдавить тебе хотя бы глаз или насыпать соли, чтобы, ну, знаешь, было это чувство. Чтобы ты ощутил на себе, что мы испытываем, когда смотрим на вас. Но парни сказали, что это перебор. Тогда я предложила отрезать тебе хоть что-то, и Роуг снова сказал, что за это точно посадят. Мол, а если ты умрёшь? — она склонила голову набок и приблизилась к нему достаточно, чтобы он пнул её ногой в живот. Затем попытался вырваться из захвата, ощутив послабление.       Но нет.       Не смог.       Роуг и его более разговорчивый друг опустили его на колени, надавив со всей силы на шею и плечи. В позвонках что-то не очень приятно хрустнуло, а руки странно и неприятно выгнулись.       — Ты ещё и рыпаешься. Дурачок. Чем больше попыток предпримешь меня избить, тем больше напоминаний я тебе оставлю. Всему обществу. Стинг подкинул великолепную идею — не отрезать, а вырезать. Когда-нибудь хотел тату?       И тогда он увидел маленький перочинный ножик в её руке, настоящий, заточенный, из стали. Отражающий полосу света и наверняка ужасно холодный. Настолько, что кожа вокруг него будет гореть пламенем.       — В любом случае, мне немного плевать. Однако! — она подошла к какому-то шкафчику, ввела код, и он открылся с настолько оглушающим скрипом, что тот прошёлся по всему телу судорогой. — Я подготовилась! Достала немного медицинского спирта, так что ничего вроде воспаления или заражения крови быть не должно, — девушка счастливо улыбнулась и немного пожала плечами, мол, сама она в этом смысла не видит, так что цени. — Флёр, не делай то. Флёр, не делай сё, — передразнила она кого-то со слишком отсутствующим выражением лица. — Парни, что взять с перестраховщиков.       Грей слушал достаточно внимательно, хотел понять, зацепиться хоть за какую-то деталь, чтобы вывести хотя бы на разговор. Но боялся, что если откроет рот, то держать его будут ещё крепче.       — Спасибо вам, парни, — выплюнул он фразу прежде, чем успеть подумать.       Господи, дайте ему кто-нибудь по лицу, чтобы он одумался.       Парень, который давил на его лопатки (Стинг? вроде так) совсем взбеленился и опрокинул его на спину. В голове у Фуллбастера от удара зашумела кровь, мешая слышать хоть что-то; место запульсировало, загорелось, а потом разлилась боль по всей голове, звон через кости и тошнота, отдаваясь кислотным привкусом во рту.       Теперь на каждую его конечность приходилось по человеку, и Грей не мог видеть сквозь взрывные, яркие, но при этом чёрные точки в глазах. Где-то сбоку полился спирт, задевая и пачкая его рукав, вместе с тем быстро испаряясь.       — Почему… можно… а мне… — слова доносились будто из-под толщи воды, не в силах дать понять смысл предложения, но дразня его урывками. Однако даже сквозь шум Фуллбастер разобрал, что голос не был слишком злой или радостный, скорее ближе к опечаленному, хотя он не мог быть полностью уверен.       Грей почувствовал, как Флёр села на его грудь, раскинув ноги по обе стороны от туловища, и наклонилась к нему вплотную. Грудную клетку придавило к полу, и возможность дышать свободно тут же пропала. Подростковое сознание отметило огромную грудь и слегка полные бёдра. Когда кровяное давление наконец пришло в норму, перед глазами оказалась размытая нечёткая ладонь, держащая нож у самого его лба.       А затем надавливающего на кожу.       Режущего.       Грей заорал.       Она снова и снова возила ножом туда-сюда и хмурилась, снова оставляла белую полоску и хмурилась ещё больше.       Тогда Грей перестал орать, понимая, что никто его не резал. Она просто не могла порезать его. Ей не хватало адекватности и смелости, чтобы сделать это. Он резко выдохнул, рвано и через рот, подув прямо на единственную выбившуюся прядь из её причёски.       Только тогда до сознания дошло, что Стинг и Роуг, держащие его руки, заливались смехом во всю глотку.       Флёр где-то на фоне улыбнулась и отвела руку, чтобы Грей смог сфокусировать взгляд на том, как она ловким движением руки первернула нож лезвием вперёд.       — Что, поверил? — она спросила с малым сожалением в голосе. — Боже, ты просто отвратительно кричишь. А если сюда кто-то придёт?       И тогда она приставила действительно острое, стальное, уже нагретое от трения лезвие к его лбу.       Грей боялся пошевелиться, и всё его сознание сосредоточилось на шёпоте, похожем на молитву ради идеальной работы: "Если начнёшь брыкаться, я могу проткнуть тебе глаз, так что лежи". Он сам молился Богу, чтобы пережить это и не дёрнуться, разозлив девчонку, которая могла лишить его зрения. Или носа. Или мало что ей в голову взбрело бы; да, всё могло быть гораздо хуже того, что происходило сейчас.       Он не кричал и не плакал, только отмечал, что это не так больно, как могло показаться со стороны, ощущал огонь на лбу и ужасно стойкий металлический запах. Он был скован по руками и ногам, скован страхом, и не понимал, почему и за что происходит всё это с ним. Он не заслужил ничего подобного, он не делал ничего этим людям, он даже не знал их в лицо, чтобы они настолько ненавидели его.       Только когда горячая кровь потекла со лба на веко, попав прямо в глаз и застелив всё красным, при этом жутко зарезав после попытки смахнуть наваждение, Грей осознал, что происходило. Это кровь. Это была его кровь.       Он вновь заорал во всю мощь своих лёгких, уловив звук шагов на лестнице.       Больно.       Страшно.       Горячо и тошно.       Мокро в волосах.       Стинг с Роугом ослабили хватку, а Флёр отвела свой нож, чтобы посмотреть на лестницу, когда он вырвал левую руку и без размаха ударил её в челюсть, сдирая костяшки. Затем понял, что она уронила нож на его грудь, когда завалилась набок от удара на металлические шкафчики с глухим стуком, и схватил его.       Но потом Грей ничего не помнил.       Ни как проткнул кому-то насквозь ладонь, ни как его били ногами по животу, ни как он снова и снова бил Флёр, прижав её к шкафчикам, а потом отрезал ей одну из кос, позже намотав на кулак. А его в это время били по спине и пытались оттащить за голову и плечи, но он всё равно вцепился в неё, как в спасательный круг. И продолжал бить её по лицу. Бил, бил, бил, пока она не закричала так же, как кричал он, когда его собственная кровь въелась ему в зрение, в обоняние, в сознание.       Не был важен Леон, вроде бы сломавший что-то в черепе. А может, и не сломавший, просто получивший в глаз. Леон не важен.       Не была важна Лисс, пытавшаяся позвать учителей и оцепеневшая от необъемлемого ужаса, что заставил её упасть на колени и прижать руки ко рту. Лисс не важна.       Было важно, что Грею было больно. Ему было плохо, страшно, и он решил.       Что больше никогда не будет молчать.       Эта мысль в голову пришла, когда он наматывал волосы на кулак, а потом этой же рукой смог ударить Стинга прямо в глаз, и пара длинных волосин въелась в разбитую бровь точно так же, как с обратной стороны они прилипли к мясу на костяшках Грея. Возможно, у парня будет расслоение сетчатки. Грею, если совсем честно, было плевать. Если всю жизнь быть осторожным, не говорить ничего вслух и не давать понять, что к тебе нельзя подходить, то что-то такое вновь повторится.       Но он кое-что запомнил среди всего этого дерьма после своего отвратительного, отчаянного крика и ощущения небольшого веса в руке от ножа.       Грею больно.