Поля Небесные

Аласдэйр волновался. С расстояния в несколько лиг, из ненадежного их укрытия крепость казалась убогой, потерянной, беспомощной, как маленький орленок, присевший на вершину утеса. Но поднимался над крышами синий дымок, и все так же стоял гелиатский лагерь у восточной стены, а значит, крепость еще жила, и жила еще надежда. На него, на глупого омегу Аласдэйра. Как тут не волноваться. Пересохшей реки гелиатцы как будто не заметили, по-прежнему брали воду из пруда, и Аласдэйр снова заволновался: а что, если там, на дне пруда, неведомый им источник? А что, если начнутся дожди?.. На третий день полдюжины всадников покинули лагерь, направившись на север, примерно следуя руслу реки. Аласдэйр следил за разъездом, пока не скрылся он за холмами, а потом страшно пожалел, что выбрал пост вот здесь, на перевале, откуда можно было наблюдать за крепостью, когда сердце его стремилось туда, где в узком ущелье ждала врагов засада. Но нельзя быть в двух местах сразу, и толку с него в ближнем бою немного, что так обидно доказал ему Тирлах, побив его на мечах с оскорбительной легкостью. Время шло, разъезд не возвращался, и ожидание становилось невыносимым. Аласдэйр обратился к своему спутнику: - Майри, а давай мы спустимся к реке? Спрячемся, а вдруг кто вырвется из засады. А тут мы как раз, а? Давай! Омега понял его и согласился на то, что и планом нельзя было назвать, а разве что капризом заскучавшего мальчишки. Они спустились с перевала и нашли себе хорошее место, где пересохшее русло огибало россыпь камней. Лежали за камнями, глядели, как ястребы кружились в выцветшем августовском небе. Волновались, конечно. А уже в сумерках услышали стук копыт. Всадник цеплялся за луку, опасно накренившись в седле, и пена слетала с лошадиных губ, когда Майри встал в полный рост и не спеша, до уха, натянул тетиву. Трудно было стащить с дороги тело крупного гелиатца и схоронить его, засыпав камнями, а еще труднее уже в полной темноте - поймать измученного коня и отвести его к Слепым болотам, и жалко было несчастного, гораздо жальче, чем иноземного воина. Но должен был вражий дозор пропасть бесследно, и что такое один конь в сравнении с жизнью клана? Майри с тех пор стал поглядывать на Аласдэйра странно, с суеверным опасением, как на провидца, как на несчастного, тронутого богами... Еще дважды посылали гелиатцы разъезды и дважды пропадали они бесследно. И, наконец, отряд в полсотни воинов отправился на север, по бездарному решению бездарного полководца, почти поровну разделившего силы. А вечером в холле Каер-Брегга был пир. Жарились на вертеле ягнята, и горцы из разных кланов обнимали спасенных омег, и плескался в кружках эль, лучший в Лотиане. Кто-то говорил о битве в лагере врагов, где вышедшие за стены каер-бреггцы дали волю давно созревшей ярости, а иные рассказывали, как в узком горном ущелье сотни стрел срезали вражий отряд, как падали наземь гелиатцы, словно колосья под градом... Но там и говорить было не о чем, ведь бойня - это не бой. Аласдэйр, хмельной от счастья больше, чем от эля, вышел во двор, где дрожали над головой спелые звезды и срывались с неба, будто яблоки в траву... Где сильные руки подхватили его и закружили, и прижали к широкой груди. Поцелуй был похож на прыжок в омут. Так же не хватало дыхания, так же горела в жилах хмельная нестерпимая жизнь. Шершавые ладони обхватили лицо Аласдэйра. Снова встали они глаза в глаза, как равные, так близко, так жутко и хорошо. - Будь моим супругом, Аласдэйр Брегг... Засмеялся счастливый омега, обхватив шею нахального горца, боевого товарища, желанного альфы. Новая идея захватила его воображение, и не было под луной ничего невозможного. - Вот победим гелиатцев, тогда и пойду за тебя, Тирлах. Пойдешь со мной на столицу? Аласдэйр и сам не знал, что делать дальше, как быть с войной, с вверенной ему крепостью, даже с Тирлахом. С ним - особенно. Северные омеги созревали поздно, это в столице, говорят, тринадцатилетние выходили замуж, рожали детей. Аласдэйр не знал еще омежьего недуга, не знал божественного огня, соединяющего альфу и омегу, но с Тирлахом чувствовал он приятное и мучительное беспокойство, обещание чего-то запретного и в то же самое время неизбежного, предначертанного самой сутью вещей, голосом крови, зовом слепых корней. Он решил отложить это все на потом. Сейчас важнее были отец и братья, ушедшие с королевским войском. Важнее была стотысячная армия врага, свирепая машина войны, черной чумой поразившая родную землю. Аласдэйр и сам не понимал, как умирающий Лотиан выбрал его острием своего клинка. Но люди поверили в него и ждали его указаний, и отсиживаться в безопасном Каер-Брегге стало невозможно. Даже с практической стороны, крепость не могла прокормить армию в пять сотен пик, приходилось искать этой армии другое применение. Они захватили оружие, доспехи и лошадей гелиатцев. В обозе нашлась еда и запасное снаряжение, и серебро. Это было целое богатство, и Аласдэйр поставил всем на вид, что такой добычи по всему северу, как грязи. И только ленивый не возьмет гелиатского добра, ведь настоящие воины двинулись на столицу, а в оккупированных землях остались лишь те, кто не хочет или не может стоять в боевой фаланге. И вскоре в Каер-Брегг потянулись конные и пешие, бородатые горцы в тартанах Тавишей, и Торквиллов и Синегов, и юные альфы всех кланов, вторые сыновья и бастарды, те, кому не о чем было мечтать у родных костров и те, чьи лучшие годы остались позади. Крепость не могла вместить всех гостей и новый лагерь зажег костры в долине. Наступила осень, но некому было везти в крепость урожай, а значит голод становился реальностью, опасностью не менее смертельной, чем гелиатская осада. И тогда Аласдэйр решился, собрал представителей всех кланов и безродных искателей фортуны у одного огня. И развернул перед ними волшебное полотно спасения отчизны, где драгоценными нитями сверкало золото и серебро, земли и рабы, и добыча для всех. Что было правдой, а что - дымом над водой, то известно лишь всемогущей богине Моне, матери всех живых, но она безучастна к делам людей и это, несомненно, к лучшему. Начали с малого, с вражьих дозоров. Обезвредить их оказалось достаточно легко: устроить засаду, обстрелять из луков, добить раненых, собрать добычу, в основном лошадей и оружие. Все было просто, пока нож не оказался в руках Аласдэйра. Крепость Наоман казалась нагромождением каменных бараков под соломенными крышами, старых стен, залатанных почерневшим деревянными палисадом, с прилепившимися к стенам лачугами, сараями, загонами для скота. Они наблюдали за крепостью с опушки леса, которому нерадивые хозяева крепости позволили подойти недопустимо близко к стенам. Вдвое больше неприступного Каер-Брегга и вдесятеро более слабая, Наоман казалась лакомым кусочком. - Смотри, Тирлах, ведь ее можно взять? - спросил Аласдэйр задумчиво, и получил в ответ небрежное: - Взять можно, удержать - нет. Выехавший из крепости разъезд увидели еще в воротах и успели предупредить своих заранее, спрятаться в густых зарослях колючей ежевики, подступающих к лесной дороге. Всадникам дали подъехать поближе, а потом взлетели стрелы и закричали люди, и оживший лес взорвался боевым кличем северных кланов и яростной жестокой радостью. И Алайсдэр вслед за Тирлахом бросился в бой, не заметив колючек, вцепившихся в одежду и в кожу. Засаду устроили они слишком близко к крепости и нескольким врагам удалось уйти, а значит приходилось спешить, пока не пришла из крепости подмога. Гелиатец в черном кожаном доспехе стоял на коленях, две стрелы торчали из его груди, одна - из бедра. Аласдэйр сбил его ударом ноги, прижав коленом, подвел узкое лезвие кинжала под застежку шлема и вдруг увидел глаза врага, темные и красивые, и боль в них, и страх... Что-то острое обожгло бедро, и боль отрезвила Аласдэйра. Кинжал вошел в мягкое, полоснул, разрезая жесткие жилы, брызнула невозможно алая кровь, и стали мертвыми темные глаза. А потом Тирлаху пришлось силой поднять омегу на ноги и подсадить в седло, и самому запрыгнуть позади, чтобы пустить лошадь в карьер, чтобы покинуть опасное место. Уже в лагере, разбитом на развалинах покинутого святилища, Тирлах всунул в руки омеге фляжку с чем-то обжигающе крепким и перевязал неглубокий порез на его бедре. Спросил без особого удивления: - Тебе что, раньше убивать не приходилось? - Приходилось, - ответил Аласдэйр. Зубы стучали о горло фляги и руки не слушались его. - Но не так. Не раненого, беззащитного. Это совсем не то. Совсем. - Какого же беззащитного? Вон он тебя как пометил. Будь у него сил побольше, в печень бы ударил, и все, на одну омежку меньше любить. А кто-то мне что-то обещал. Или забыл уже? - У него такие глаза были, Тирлах... Темные, как у раненого оленя, ресницы... - Гелиатцы - красивая раса. Почти все светловолосые и темноглазые. И что, за это они все должны жить? А мы - нет? Они ценят красоту. Их ковры и ткани самые яркие, специально обученные рабы ткут. А чтобы те рабы лучше старались и о другой жизни не мечтали, им жилы подрезают, вот здесь, под коленом. Все из любви к красоте. - Зачем ты мне это все говоришь? - содрогнулся Аласдэйр, возвращая полупустую фляжку. - Затем, чтобы в тебе, глупый ты омежка, ненависть была. Пока только одна любовь, а этого мало на войне, - Тирлах улыбнулся, одним глотком осушил посудину. - А ножки у тебя и вовсе не омежьи, вон, одни мышцы, как у лошадки молоденькой. - Что, не нравится? - обиделся Аласдэйр. - Передумал брать меня в супруги? - И не надейся, - фыркнул довольный Тирлах. И снова поцеловал его. Показалось тогда Аласдэйру, что только что выпитое пойло все же загорелось в его животе, вспыхнуло огненным цветком, раскрывая жаркие лепестки в груди, между бедрами, на губах... А Тирлах только рассмеялся и, прервав поцелуй, не расцепил объятий. А заговорил о серьезном. - Помнишь ты говорил, что можно было бы взять Наоман. Так вот, если ты хочешь идти на столицу, королю на подмогу, то крепость нам действительно нужна. Чтобы собрать там людей, припас, оружие, лошадей. И нужна эта крепость как можно скорее, пока не пошли дожди. Да не такой курятник, как Нам, а настоящая твердыня. - Каер-Лайл, - вдруг обронил нетрезвый Аласдэйр, ведь только спьяну можно было ляпнуть такое. И опустил тяжелую голову на плечо горцу. Тирлах снова засмеялся, промурлыкал довольно: - Как можно отказать, когда омежка так красиво просит?..