Поля Небесные

Похоронили мертвых, позаботились о раненых. Жизнь в крепости быстро вошла в обычное русло. Так же омеги у колодца пересмеивались с альфами, так же пахло по утрам свежим хлебом и орали по дворам петухи. Аласдэйр даже подумал, что жителям Каер-Лайла было примерно все равно, кто правит крепостью: гелиатские захватчики или его северное войско. Всех нужно кормить, всем - шить сапоги, и подковывать лошадей. А нужнее всего - мастерить стрелы, ковать железные жала для пик, вырезать из дерева тяжелые щиты. Большой гелиатский отряд примерно в двести всадников приблизился к крепости через два дня после ее захвата, нахально подъехал к опущенной решетке, был обстрелян из луков и поспешно ретировался. Больше враг их не беспокоил, зато каждый день приходило в крепость пополнение. Прав был Тирлах, не все ушли с королевским войском, слишком много не занятых делом мечей скучало в горных кланах, и небывалой наглости захват неприступной северной твердыни поднял над Лотианом новое знамя. Всем вновь прибывшим говорили одно и то же: за каменными стенами никто отсиживаться не собирается, скоро идем на столицу, королю на подмогу. Не все соглашались, но никто и не спорил. Споры в крепости велись о другом: какой брать с собой обоз? Нужна ли походная кузница, Фиэргас клялся, что без нее - никак. Сильно ли замедлит марш стадо? А если не брать стада, то чем прокормить многотысячную армию? Армия вышла из Каер-Лайла уже осенью, сразу после второго урожая. Пять тысяч пик, больше четырех сотен всадников, телеги с обозом, стадо, которое, несомненно, замедлило марш. Зато когда ступили они на земли южных графств, разоренные войной, голодать им не пришлось. Их марш не встречал особенного сопротивления. Гелиатцы нападали на их разъезды, но не слишком успешно, дважды пытались отбить обоз, оба раза неудачно. На ночь северяне выставляли караулы и не ленились строить укрепленный лагерь, и однажды пришлось им отбиваться от ночной атаки, впрочем, не слишком яростной. Вероятно, на всем севере не осталось силы, способной противостоять их войску. А их собственные силы росли. Каждый день в их армию, как ручейки в реку, вливались новые отряды, в основном пешие, вооруженные чем попало, пожилые альфы со значками давно пропавших полков, совсем юные щенки, шумные, вечно дерущиеся, суровые омеги с глазами, будто подернувшимися пеплом. Всех встречали, как родных, находили для них пики и стрелы, место у костра и миску похлебки. - Вот видишь, - радовался Аласдэйр, - весь Лотиан с нами, все поднялись на врага, как один... - Глупый ты омежка, - смеялся над ним Тирлах, легонько, но обидно щелкая его по носу, - голод у них, а мы кормим. А надо будет в бой идти, сколько из них в фалангу встанет? Вот, и я не знаю, но точно, что не много. Аласдэйр с Тирлахом спали в одной гелиатской палатке и делили ее с дюжиной других северян. Внезапно открыв свою омежью суть, Аласдэйр находил особое удовольствие в близости альфы, в его как-будто случайных прикосновениях, в почти братских ласках. Он подставлял губы легким поцелуям и замирал от холодящего сердце сладкого шока, когда шершавая ладонь касалась шеи, колен, бедер. Каждую ночь в полной темноте тесной палатки, среди шорохов и храпа, омега сам напрашивался на большее, еще не зная, чего именно хочется ему. Он прижимался к Тирлаху бедрами и касался его шеи губами и забирался ему под одежду, поглаживая, но никогда не касаясь того самого, запретного, желанного. Однажды Тирлах взорвался, зашипел ему на ухо: - Я не железный, Алли! Сейчас отымею тебя, будешь знать! - и онемел от тихого: - Отымей... Через секунду Аласдэйра уже вытащили из палатки, поволокли по всему лагерю, туда, где кругом, с усиленной охраной, стоял обоз, а там засунули под телегу, распластали на жесткой земле и заткнули рот поцелуем. Оторопевший от такой прыти омега потерялся в жарком дурмане. Издалека звучал голос и ничего не значили слова: - Ты - мой омега, мой будущий супруг... Я не хочу так... Хочу чтобы свадьба, чтобы ты мне деток родил... В свой клан привести тебя, в теплом ключе понежить, самых душистых трав нарвать... Самые пышные меха постелить... А руки делали другое, раздвигали узкие бедра омеги, чуткими пальцами обхватывали мучительно напряженный член, касались горящего желанием входа... - Тирлах, ну пожалуйста... - взмолился Аласдэйр и почувствовал, как входит в него осторожный палец, ласково и умело касается стенок, движется медленно и плавно. Первый в жизни оргазм, под телегой, в центре неспящего лагеря показался ему похожим на сладкую смерть и медленное, мучительно прекрасное воскрешение. - Теперь ты мне помоги, Алли, - попросил задыхающийся альфа. Он взял руку Аласдэйра и, обхватив его ладонью большой каменно твердый член, сжал свои пальцы поверх руки омеги, задвигал быстро и сильно, и через несколько мгновений прикусил плечо Аласдэйра, пряча крик в складках сбившейся рубашки. - Ну что, маленький-аленький, понравилось? - легкий поцелуй в кончик носа. - Да, очень. Ты теперь мой супруг? - Нет еще, хороший. Подождем до победы. Они решили подождать. Но отношения между ними изменились. Каждый взгляд, каждый жест и слово, казались Аласдэйру наполненными особым смыслом, понятным лишь им двоим, в котором прятался горячий ключ в пещере горского клана, и пушистый мех их постели, и дети, похожие на них обоих, а также томительное, животное, вматывающее душу и тело притяжение, которому каждую ночь они и уступали, и противились. Северная армия прошла без помех полстраны, пока не встретились с врагом в первой настоящей битве, всего в недельном марше от столицы. Гелиатский принц, командующий вражеской армией, наконец-то счел деревенских голодранцев заслуживающими внимания и знаком царственного снисхождения стал конный отряд отборной гвардии. Они заметили всадников издалека и сразу поняли: битвы не избежать. Гелиатцы догонят и порубят пешее Аласдэйрово войско. Дождь, заладивший со вчерашнего дня, лил всю ночь и к утру превратился в мелкую влажную пыль. Аласдэйр, Тирлах и Фиэргас сели верхом, проехали по гребню невысокого холма, по краю оврага, поглядели как строго, неспешной рысью приближаются ровные колонны вражеской кавалерии. - А что, если так, - задумался вслух Аласдэйр, глядя на черные борозды широкого поля, распаханного под озимые. - Займем оборону на холме, поставим лучников вперед. С одной стороны - лес, с другой - овраг, им придется ехать по полю. Это их замедлит. - А если они обойдут и ударят с тыла? - в раздумье почесал макушку Фиэргас. - А там мы поставим телеги обоза, - предложил Тирлах. - Тоже пока их разберут, лучники успеют многих положить. Едва успели занять оборону на вершине холма, едва выстроили в шеренги телеги, да раздали лучникам стрелы из обоза, а прочим - щиты и пики, как в дальнем конце поля показались первые шеренги гелиатцев. Словно не заметив преграды, они не замедлили шага. Так же ровно держали они строй, так же развевалось над головами бело-зеленое знамя и пар поднимался над мордами лошадей, обряженных в кожаные доспехи. Сами всадники тоже были иными. Рослые, как на подбор, с длинными копьями, в тяжелом доспехе, они казались статуями из черного камня, бессмертными и грозными. Страх задрожал в груди Аласдэйра, темным туманом повис перед глазами. Он чувствовал, вернее, чем видел, как распадается на части, тает в мелком дожде их крестьянское войско. А потом это все-таки произошло. Поскользнулась в грязи первая лошадь, сбился железный строй. И стало понятно, что там, в раскисшей от дождя грязи, барахтаются не грозные духи, а простые смертные, усталые и растерянные. Кто-то не выдержал, и взвилась в небо первая стрела, и упала в грязь, не долетев до цели. - Держать! - зарычал Тирлах. - Стрелять только по команде! Все медленнее двигались всадники, переходя на шаг. Лошади вязли в грязи по колена, темные комья налипали на копыта. Строй смешался, кто-то попытался повернуть назад, но не сумел пробиться через ряды идущих позади. - Еще... - бормотал Тирлах, сам дрожащий, как тетива. - Еще немного... Влет! Влет! Влет! Сотни стрел рассекли воздух, день на мгновение потемнел. Облако, несущее смерть, упало на увязшую в грязи конницу. Черное поле взорвалось криками. Кричали раненые и умирающие, визжали обезумевшие от боли и страха лошади. Орали командиры, посылая воинов в атаку, вопили всадники, пытаясь уйти из смертельной ловушки. Все новые стрелы поднимались в воздух, и падали в грязь сраженные гелиатцы, и гибли под копытами лошадей. Наконец, гелиатским капитанам удалось развернуть смешавшееся войско. Враг отступил. Стрелы догнали многих, прежде чем враг отошел слишком далеко и Тирлах приказал прекратить стрельбу. Конница снова построилась. Их все еще оставалось слишком много. Тирлах принялся пояснять: - Опасаются, лешие болотные. Вон, видишь отряд послали? В разведку. Будут нас обходить. - Значит, пока они не вернутся, атаки не будет, - догадался Аласдэйр. - И то хорошо, перекусим. Майри, распорядись, чтоб из обоза еду принесли. И это, Фиэргас, надо бы пару десятков лучников к обозу. Когда разведчики туда сунутся, желательно их потрепать... Омеги из обоза принесли овсяных лепешек, копченого мяса, передали по рядам фляги с элем. - Куда! - возмутился Тирлах. - Лучникам только воду! Кто-то притворно застонал, кто-то засмеялся. Лучники снимали тетивы, прятали их от дождя. Воины клали на мокрую землю тяжелые щиты, садились на них, заводили беседы. Как будто враг не стоял совсем близко, лишь на другом конце черного поля. Как будто рядом, в одном полете стрелы, не бились в грязи раненые и умирающие... С новой силой пошел дождь, когда за обозными телегами показался отряд разведчиков. Склон холма был там крутым, трава - мокрой от дождя, стрелы летели в цель и отряд повернул вспять, оставив на холме с десяток черных тел. Время шло. Аласдэйр не знал, сгустились ли на небе темные тучи, или день приближался к вечеру. - Тирлах, что будет если мы тут заночуем? На холме. Ведь это плохо, да? - Да нет, - возразил горец без особой уверенности. - Они спешат, видишь? У них приказ: быстренько нас раздавить и возвращаться в столицу, на настоящую войну... Мы для них, как муха в эле... Капитаны отборной гвардии думали по-другому. С холма было видно, как вернулся отряд разведчиков, как с десяток гелиатцев спешились, собрались в круг чуть в стороне от других. За ними следом и другие всадники покинули седло, стали ослаблять подпруги коней, осматривать их копыта... - Что это такое? - возмутился Фиэргас. - Не бой, а прогулка с омегами. Сейчас самое время венки плести. - Надо их подстегнуть, - предложил Аласдэйр. - Давайте пошлем кого помоложе, собирать стрелы. Пусть они подумают, что у нас стрел мало осталось. Ну, и лишними не будут тоже. - Да ну, - фыркнул Фиэргас. - С таким оперением, мокрым да грязным, будешь целиться в коня, а попадешь себе в зад. Но молодых все же послали. Аласдэйр тоже пошел, привязав к ремню холщовый мешок и сбросив сапоги с гетрами. Босые ноги потом и отмыть можно, а грязь была черной, жирной. В такой ячмень сеять, а не стрелы собирать... А стрелы и вправду никуда не годились, грязные, изломанные, мокрые. План удался. А может быть просто спешили гелиатцы. Новые колонны построились на обочине поля, пустили коней шагом, плечо к плечу. Аласдэйр с другими мальчишками еле успел вернуться в строй, где лучники уже стояли наготове и фаланга сомкнула щиты за их спинами... В этот раз Тирлах позволил вражескому авангарду подойти еще ближе, миновав препятствия прежней бойни. Так близко оказались гелиатцы, что можно было рассмотреть их тяжелый доспех, тусклые жала их длинных пик, и вымпелы с летящим орлом, белым на черном... И увидеть, как пробивают стрелы черные панцири, как алой кровью из горла всплескивается жизнь, как падают люди под ноги обезумевшим лошадям и пытаются подняться, и умирают под страшным градом, падающим с серого неба... Но кто-то все же продолжал двигаться вперед. Израненные, пронзенные стрелами, они пустили лошадей рысью, и были уже совсем рядом, когда Тирлах дал приказ. Распалась жесткая фаланга и боевые кличи дюжин немирных кланов взлетели к темному небу, и дрогнула земля, когда северная ярость хлынула с вершины холма. Глупый омега Аласдэйр с детским визгом вместо грозного клича летел с холма вместе со всеми, и алым знаменем развивалась за спиной его знаменитая коса. А с неба цвета стали по-прежнему падал железный град и вбивал в грязь остатки отборной гелиатской гвардии. Всего на день задержались северяне у черного поля, распаханного под хлеб, уродившего смерть. Или жизнь, для кого как. Всего день на то, чтобы помочь раненым, которых оказалось немного, один день, чтобы похоронить убитых. Своих убитых. Гелиатцев они не хоронили. На это ушел бы не день, и не два. Всего один день, чтобы вдрызг, в кровь разругаться со своим альфой, обзывая друг друга самыми мерзкими словами и хватая за грудки. Не мог Тирлах понять, зачем понадобилось Аласдэйру идти вместе со всеми в атаку, а тот не мог и не хотел ничего объяснять. Так и выехали в путь следующим утром, друг на друга не глядя, Аласдэйр нарочно во главе колонны, а Тирлах снова перехитрил и уехал в дозор, а значит все равно оказался впереди. И пусть, решил омега. Дело они делают общее, а все остальное - вода под мостом. Ночевали в сожженных деревнях, в заброшенных испоганенных святилищах. Миновали зловонные ямы, наскоро присыпанные землей, и рощи, где потемневшие тела раскачивались на ветвях. Были среди повешенных и свои, и гелиатцы. Своих сначала снимали, потом перестали. Слишком близкой была желанная цель, и жестокой плетью гнало их войско нетерпение последнего боя. Пять тысяч воинов вышло из Каер-Лайла. Двадцать тысяч лотианцев, обездоленных войной, потерявших все, кроме ненависти, приближались к столице. На последнем привале, уже ночью, вернулся передовой дозор. Сам Тирлах сообщил долгожданную новость: столица, семиглавый Лотгард, еще держится. В город проникнуть не удалось, слишком плотным оказалось кольцо осады, но гелиатская армия уступает им числом, а значит завтра ждет их бой. А там и королевская гвардия выйдет за стены, и так появится на свет их общая победа. Аласдэйр хотел подойти к своему альфе, но слишком грозно тот не глядел на него, и омега решил повременить. Победа - лучший повод для мира. Но на следующее утро, ветреное и яркое, в последнее утро их невозможного марша, Тирлах сам нашел Аласдэйра во главе колонны и встал рядом. - С нами духи предков и великая Мать Мона, омежка, - сказал он мрачно. - Сегодня ночью возьму тебя в супруги. И не вздумай раньше этого отправиться к праотцам, я тебя и там найду. - Я так люблю тебя, Тирлах, что даже сказать не могу! - расчувствовался Аласдэйр, а хитрый альфа только фыркнул в усы. Шли быстрым маршем. Разъезды держались рядом с колонной. Все чаще попадались им навстречу вражеские отряды, но в стычки не вступали, пускались вспять при виде темной махины их войска. Ближе к полудню стали слышны удары катапульт, как неровный пульс больного, черного сердца. К этому тревожному звуку вскоре добавился другой, ни с чем не сравнимый шум битвы, звон оружия, многоголосый крик боли и ярости, смерти и безумия. Горяченное нетерпение охватило их войско, желание быть там, грызть зубами, вцепиться когтями, умереть, но убить... Опытный Тирлах остановил войско на склоне невысокого пологого холма. Медленно выстраивалась фаланга, в двадцать рядов глубиной, на флангах конница смыкала ряды. Острый северный ветер играл вымпелами кланов, развевал алые ленты на пиках. Тирлах обратился к Аласдэйру: - Скажи им что-нибудь. - Как? - растерялся омега. - Почему я? Что сказать? - А все равно что. Главное - скажи. За тобой они пришли сюда. Объясни им - зачем. Аласдэйр пришпорил коня, выехал вперед, встал перед тысячами пик, тысячами глаз и сердец. Он назвал их братьями. Он поклялся им в верности. Говорил что-то еще, но лишними были слова, да и не умел он говорить как лорд, как вождь. Поэтому он просто вернулся в строй и, спешившись, взял в руки тяжелый щит, и в самый последний миг сбросил на землю тяжелый черный шлем. Сомкнув щиты, медленным шагом поднялись они на вершину холма. И увидели столицу, святой Лотгард, с его сотней храмов, с позолоченными крышами дворцов, с террасами садов и виноградников. С черным провалом разрушенной стены. Увидели битву в долине, невеликое лотианское войско, королевский штандарт в черных тисках гелиатской боевой машины, отлаженной кровью и потом покоренных стран. Показалось вдруг Аласдэйру, что северный ветер толкает его в спину, и зовет в небо. Непонятный восторг наполнил его душу, огромный, как смерть, и жизнь, и любовь. На вершине холма раскинул руки Алый Брегг, будто собираясь взлететь, и алая грива билась за его спиной, и громовой рев двадцатитысячного северного войска поднимался в облака.