Поля Небесные

Принц Принц Диармад умирал, когда пришел к нему отец. Вернее, он уже умер. Ужас, холодный, как смерть, сжал его сердце, стальным кулаком раздавил все, что составляло его суть, его надежды и мечты, тайны и стремления. Ужас превратил его в каменное изваяние, открыв картины близкого будущего его слишком живому воображению. Блестел на принце доспех темно-синей стали, до зеркального сияния отполированный слугами. Самые искусные мастера украсили кирасу сапфирами, принц сам выбирал камни, чтобы точно подходили по цвету к его удивительным глазам. Как брызнут в стороны драгоценные эти камни, когда гелиатское копье пронзит Диармада насквозь! Тяжелый шлем держал оруженосец, ярко-синими волнами колыхались страусовые перья. Когда наденет его принц, пышное великолепие ляжет ему точно на плечи. А когда лопнет шлем под ударом морнингштара, синяя сталь войдет ему в череп и кровь зальет перья, кровь и мозг, и осколки кости... И все же он еще жил, чувствовал и верил. Он еще помнил стихи, прославляющие его красоту, помнил слова любви прекрасных омег и тепло их податливых тел. А уже к вечеру его не станет. Его тело сожгут и лишь черная скрюченная головешка останется от него, а солнце все так же взойдет поутру, и увидят его лошади и собаки, и, быть может, безмозглый этот оруженосец тоже увидит, но не он, не блистательный принц Диармад, наследник проклятого Лотиана... На отце был простой стальной доспех, и простой шлем держал король на сгибе локтя, где только узкий золотой венец отмечал его монарший статус. Стальными казались его седые волосы и стальными - пронзительные глаза. Вот сейчас подойдет он к сыну и пошлет его на смерть. Отцовская рука легла на плечо, лязгнула металлом о металл латная рукавица, и от этого звука всем телом вздрогнул умирающий принц. - Сын, - сказал король негромко. - Они пробили стену. Я поведу людей в бой. Если я не вернусь, помни - ты последний из рода Лота. Помни пророчество: жив Лотиан, пока кровь Лота сидит на троне. Объятие вышло неловким. И лишь когда затихли в коридоре шаги отца и его свиты понял принц, что смерть отступила. И от этой недолгой отсрочки стало как будто еще страшнее. На непослушных ногах подошел принц к широкому окну, стал смотреть на пыль, оседающую над разрушенной стеной, на колонну всадников, выезжающих из ворот, на королевский штандарт - вставший на дыбы красный леопард. Тот же герб алел на щитах пехотинцев, железным лесом поднимались над строем жала длинных пик. На многих пиках - алые ленты... Кто-то протянул ему кубок вина, он осушил его одним голодным глотком. Королевское войско почти потерялось в черном облаке вражеской армии. Отсюда, с высоты башни, эта армия казалась роем черной саранчи, пожирающим все светлое, родное, лотианское. "Меня не казнят, - подумал принц. - Может быть, я стану наместником Гелиатского императора. Это имело бы смысл. Императора зовут Искандер. А наследного принца зовут Иллархан, это нужно запомнить и не перепутать". Битва у стен подходила к концу, когда тихо ахнул стоявший рядом оруженосец, и капитан личной принцевой гвардии Улар указал куда-то вдаль. Тогда и Диармад увидел, что на гребне холма над долиной Лотгарда как будто вырос лес. Нет, не лес, сотни, тысячи пик, целое войско строилось на холме, смыкая щиты, закипая конницей по флангам... - Алый Брегг! - засмеялся дурак оруженосец, повторяя сказку безмозглой черни, подхваченную у слуг. Но через минуту и сам принц увидел то, отчего взревели в долине войска, умирающее и убивающее, взорвались одним многоголосым ревом. Увидел высокую и тонкую фигуру на гребне холма, будто летящую над землей, с руками, раскинутыми в стороны, с алым ветром за плечами. И понял потрясенный Диармад, что никогда не сумеет вот так, стоять лицом к смерти с непокрытой головой, и пить воздух победы, поднимаясь на волнах восторга, недоступного смертным. Что бы ни сделал принц в своей жизни, чего бы ни свершил, никогда не превзойти ему вот этого, при жизни ставшего легендой. И тогда в душе принца, еще не оправившейся от смертельного ужаса, родилось новое чувство, и было оно сильнее страха и беспощаднее любви. Легенда - Постараемся держать тебя подальше от боя, - с сомнением проговорил Тирлах, окружая Аласдэйра отборной гвардией. - Ты у нас теперь вроде знамени, вдохновлять должен. А у мертвых это плохо получается. Они шли вниз по склону холма, туда, где гибло королевское войско, и ничто не стояло между вражеской армией и златоглавым Лотгардом. Аласдэйр уже не был в первом ряду фаланги, сместившись ближе к центру войска, закипавшего нетерпением. Все труднее было держать строй, все острее билась в жилах золотая хмельная жажда. А гелиатская армия в долине уже шевелилась встревоженным ульем, спешно выстраивая новую фалангу, смыкая белые щиты с зеленой звездой. - Мне ничего не видно! - воскликнул Аласдэйр. Тотчас же сильные руки подхватили его, и через мгновение он уже сидел на плече рослого альфы. Он видел, как столкнулись в долине две фаланги, как дрогнул гелиатской строй, как острым клинком вошли северные шеренги в мягкое подбрюшье наскоро слепленной стены вражеских щитов. А еще увидел он, как на левом фланге черное войско захлестнуло королевские ряды, как пошатнулся гордый лотианский штандарт и пропал в водовороте битвы... В панике спрыгнул Аласдэйр на землю и заорал, стараясь перекрыть шум: - Пробиваемся туда, на левый! На помощь королю! Вон к той башне, с контрафорсом! Скорее! За мной! "За мной", впрочем, не получилось, рослые воины снова окружили омегу, но приказа послушались. Аласдэйра испугало то, что их движение увлекало за собой и других северян, не связанных обязанностью его защищать, а это нарушало строй всего многотысячного войска... Но страшнее было не успеть, позволить погибнуть королю. Почему-то казалось Аласдэйру, что и его отец, и братья, гибнут сейчас там, рядом с королем, с его штандартом, втоптанным в грязь. А от вражеской армии отделился большой отряд всадников и направился им навстречу. Впервые стало страшно Аласдэйру, оттого что не успеют они на помощь, оттого что погибнут даром. Но задрожала под ногами земля и темным облаком скатилась в долину конница северян и смешалась с гелиатским отрядом. - Быстрее, быстрее! - торопил воинов Аласдэйр, дрожа от нетерпения, но чем ближе подходили они к полю боя, тем труднее становилось идти по земле, усеянной убитыми и ранеными, разорванной лошадиными копытами. Омега старался не смотреть по сторонам, не видеть изрубленных тел, не слышать криков и стонов... А потом некогда стало бояться. Он лишь увидел, как взлетели над головами клинки, и шум битвы оказался уже не впереди, а повсюду. И только тогда он поднял брошенный кем-то щит и покрепче сжал древко пики. Сердце омеги пело, и жуткой была эта песня, песня волка в ночи, гибельная песня крови. Мир вдруг вспыхнул яркими, прежде невиданными красками, заискрился опасным восторгом. В хмельном нетерпении видел Аласдэйр, как упал на колени раненый северянин, как взлетел над его головой гелиатский меч. Удар пикой получился и быстрым и точным, жало вошло в горло гелиатцу прямо под застежкой шлема. Повернуть и выдернуть жало, шагнуть вперед, оставляя раненого за спиной, подставляя щит под удар меча, снова удар пикой, металл разрывает мягкое, толкнуть щитом, сбивая с ног... В самой гуще боя, бок о бок с друзьями, лицом к лицу с врагом, сражался Аласдэйр, и пьяная огненная жизнь кипела в его венах. Гелиатский всадник появился перед ним, ветер трепал его светлые волосы, и при каждом взмахе палицы взлетали в воздух темные брызги. Аласдэйр присел, прикрывшись щитом и ударил пикой снизу вверх, в незащищенное лошадиное брюхо. И в то же мгновение раскат грома прозвучал над его головой и смешался с криком раненного коня. Треснул железный обод в щепки разлетевшегося щита, страшный удар бросил омегу на землю. Боли не было, лишь острое отчаяние от неправильности, непоправимости произошедшего. В стремительно надвигающейся темноте, в перевёрнутой чаше гудящего неба замелькали чужие лица, завыли искаженные голоса. И вдруг одно лицо оказалось совсем близко, такое родное и желанное. Из последних сил потянулся к нему Аласдэйр. И увидел, как отвратительным, тошнотворным языком вылазит из горла Тирлаха окровавленное жало пики...