Поля Небесные

Как поверить в голод и разруху, если льется рекой драгоценное дарнийское вино и каждый из придворных пытается изумить вычурностью наряда и блеском драгоценных камней? Если на турнир, посвященный коронации, позвали со всего света самых блестящих воинов? Если пол в храме матери Моны выложили золотыми и серебряными плитами, дорогу от дворца к храму застелили гелиатскими коврами, если сотню красивейших рабов принесли в жертву свирепой Бадб и сотню девственных омег - на алтарь матери Моны? Если в гривы вороных коней вплели серебряные нити и подковали их серебряными подковами, если на кухне готовили паштет из соловьиных языков и пироги с икрой редких рыб, если невиданных птиц запекали в радужном оперении?.. Только Аласдэйр оставался в стороне от всеобщего восторга. Он не мог понять почему он не может пойти на коронацию в том же наряде, в котором был на свадьбе? Он надевал его всего один раз. Зачем ему еще один алый кафтан? Еще одни алые штаны? Он спросил у мастера портного сколько стоит его коронационный наряд. "Двадцать золотых крон," - сказал мастер, и по-видимому, соврал. "Дай мне пятнадцать и мой свадебный наряд. И никто ничего не узнает," - сказал хитрый омега. В конце концов он получил двенадцать. На эти деньги можно было купить коня и все необходимое, чтобы добраться до Каер-Брегга. Впервые в жизни омега стал обладателем такого состояния. Он надежно спрятал золото, зашив его в свой смешной мячик... Коронация - это событие историческое. Это также фарс, где людям показывают то, во что им положено верить: угодную богам королевскую власть, стабильность и благополучие, прочный союз альфы и омеги. И в этом фарсе отводилась Аласдэйру важная роль. По законам Лотиана супруг короля не короновался, оставаясь крон-принцем. Но во всех торжествах, в ритуалах лотианской веры, во встречах с посольствами и гильдиями, на балах и приемах верный супруг и оплот трона, Аласдэйр из рода Бреггов, стоял за плечом царственного супруга, трогательно опирался о его ладонь, целовал младенцев, подносил к лицу букеты, принимал подарки и глядел на молодого короля влюбленными глазами. Наконец, настал день коронации, запомнившийся Аласдэйру угнетающей жарой и бесконечными ритуалами, долгим ожиданием, однообразными поздравлениями. От него много не требовалось, просто быть там, просто быть собой. В гулкой тишине храма матери Моны прозвучали слова клятвы и волшебная корона Лотиана легла на лоб Диармада. Корона-капкан, корона-проклятие. Аласдэйр чувствовал это в своей крови, в каждом вдохе, в каждом ударе сердца. Его монарший супруг не понимал этого вовсе. Аласдэйр мог бы его возненавидеть, если бы не видел в нем всеми любимого, избалованного третьего сына, волею судьбы вознесенного на вершины власти. Коронационный пир напоминал Аласдэйру бесконечную вереницу склоненных голов, блестящих даров, изысканных блюд, пьяных вин. Все сильнее болела голова, все теснее сжимал стан богатый наряд, и роскошные альфы, прекрасные омеги, драгоценные уборы, лица и слова сливались в один раздражительно яркий поток. Много хорошего было сказано о нынешнем короле Лотиана, и все это было ложью. Стояли у стен стражники в тартанах горских кланов и каждая клетка их килтов фальшивила. Но самой главной неправдой была трепетная ладонь влюбленного омеги на плече молодого прекрасного короля. Аласдэйр знал, что вновь коронованный монарх не оставит его своим вниманием и подготовился особенно старательно. Пьяный супруг ввалился в его покои, выгнал слуг прочь и сбил своего омегу на пол одним ударом. - Ну что, чернь, мечтал ли ты когда-нибудь о ночи любви с королем Лотиана? - хрипел Диармад, наматывая на кулак алые пряди. Ночь любви с королем ничем не отличалась от случки с принцем. Запомнилось лишь одно: разочарованный тем, как легко приняло его тело омеги, Диармад добавил к монаршему члену пальцы и добился своего, снова заставив супруга кричать от боли. А потом была большая королевская охота с кабанами, оленями и медведями нарочно согнанными в небольшую сосновую рощу, для безопасности охотников окруженную арбалетчиками. За охотой последовал бал-маскарад, где молодые придворные вместе с лицедеями представляли сцены из истории древнего Лотиана. Следующий день был отмечен ритуалом плодородия, в котором пришлось участвовать Аласдэйру. В древней дикости царственные альфа и омега нагими обходили алтарь великой Матери всего живого, а жрецы Моны охаживали их виноградной лозой, стараясь при этом попасть по местам, непосредственно связанным с плодородием. Говорят, что часто этот ритуал заканчивался соитием прямо на алтаре, и дети, рожденные после такого ритуала, несли на себе особое благословление богини. В наши просвещённые времена Диармад и Аласдэйр предстали перед подданными в робах из тончайшего шелка и жрецы лишь касались их тел зелеными гибкими ветвями. Синяки на обнаженных руках омеги привлекли внимание и Аласдэйр сам себе удивился насколько мало это волновало его. С рассеянной улыбкой он слушал, как молодой король жаловался первому советнику на неловкость своего хворого супруга, который шагу не может ступить, чтобы не набить себе шишку. Умный и дотошный лорд Карнаг слушал молча, и сурово было его молчание, а значит объяснения короля оказались лишними. Завершением празднеств стал королевский турнир, событие особой пышности и блеска. Более сотни воинов собрались со всех сторон света, чтобы прославить свое имя победой в историческом событии. Сумма выигрыша - сто золотых крон - делала чемпиона человеком состоятельным до конца его жизни. Открылся турнир соревнованием лучников, событием, не слишком популярным у знати. Многие северяне, оставшиеся на службе в столице, решили попытать счастья и Аласдэйр не мог пропустить их выступление. Взвивались в воздух стрелы, со стоном входя в деревянные мишени, а пред глазами омеги стояли черные борозды распаханного поля, где погибал цвет имперской конницы, выплескивалась в грязь золотая кровь гелиатской знати... Получивший серебряную стрелу северянин из клана Скай попытался отдать приз Аласдэйру и страшно обиделся, когда тот отказался от ценной вещи. Пришлось все же стрелу взять, а Скаю отдать взамен перстень с большим изумрудом. После полудня соревновались мечники и сделали первые заезды всадники, но интересных поединков в первые два дня не ожидали, справедливо полагая, что лишь на третий день соберутся на ристалище сильнейшие противники. На третий день трибуны не могли вместить всех желающих. В королевской ложе под бархатным балдахином стояли кресла для царственной четы и ближайших вельмож королевства, придворные заняли скамьи, опоздавшие обступили перила, рискуя получить рану от обломка копья. Происходили на турнирах и вещи пострашнее, когда проламывали перила взбесившиеся лошади, когда копья с тупыми концами все же пробивали доспехи, когда выбитые из седла всадники попадали под копыта лошадей... Юный Керр, оруженосец короля, участвовал в турнире и Аласдэйр волновался за мальчишку, который, краснея и смущаясь, попросил у него талисман. Ал взглянул на супруга, тот небрежно махнул рукой, и пришлось выплести из волос алую ленту. Прическа от этого пострадала, тяжелый локон упал на левое плечо, зато оруженосец, страшно довольный, утащил трофей. Громыхнули приветствием трибуны, и Ал подумал, что многие будут теперь болеть за милого Керра, а значит не зря он растрепался, как пугало огородное. Первые воины показались на ристалище, и праздник начался. Аласдэйр впервые оказался зрителем на таком состязании; на севере воины соревновались в силе и доблести по-другому. Происходящее на арене захватило омегу и он вместе со всеми аплодировал удачным заездам, криками подбадривал полюбившихся всадников, ахал, когда падали на песок выбитые из седла. Король дернул его за рукав и прошипел: "Что ты бесишься, как смерд?" Но это лишь ненадолго остудило его азарт. - Как вы думаете, кто победит? - спросил Аласдэйр супруга. Тот лишь пожал плечами: - И думать нечего. Улар, конечно. Для него этот сброд, как щенки для волкодава. Капитан личной, теперь уже королевской, гвардии Улар надежд не оправдал, проиграв заезд дарнийскому воину с синим единорогом на щите. Аласдэйр с удивлением заметил необычайное число дарнийцев среди участников и зрителей, непонятный, но тревожный знак. Обед подали в павильоне, и вышел он шумным и веселым, с живым обсуждением заездов, с шутками и здравицами участникам. Аласдэйр, такой же взвинченный, как и большинство публики, признался в непонимании этого спорта, не стесняясь, задавал вопросы, и вскоре оказался окруженным целым кольцом участников и судей, их омег и оруженосцев. - Три заезда, три очка, - объяснял неулыбчивый Улар. - Одно очко, если ты просто хорошо проехал. Два - если сломал копье. Три - если выбил из седла. Тогда ты просто выиграл матч. - Нет, ты неправильно объясняешь, Улар! - горячился счастливый Керр, прошедший, как ни странно, в последний тур. - Смотрите, матч заканчивается, если один из участников набирает три очка... Аласдэйр с удивлением заметил, как омеги помоложе выплетают из причесок локоны, чтобы падали они на левое плечо... После обеда началась самая увлекательная, финальная часть турнира. Всего восемь всадников вошли в последний круг и только один из них был лотианцем, маленький Керр, пятнадцатилетний оруженосец. Аласдэйр с грустью понял причину: лучшие воины королевства погибли в последней войне... Остался лишь Керр, с алой лентой, развевающейся на навершии шлема. Он сидел в седле, как влитой, и, казалось, составлял одно целое с огромным, черным, как ночь, жеребцом, и компенсировал небольшой свой вес мастерством, направляя острие копья точно в цель, точно в нужный момент. Последний матч с тем самым дарнийцем с единорогом на щите оказался самым напряженным. Трижды сходились всадники, трижды ломали копья о щиты, и никому не могли дать судьи преимущества. Наконец, в четвертый раз помчались навстречу друг другу взмыленные лошади и Аласдэйр испуганно ахнул, увидев, как запнулся конь Керра, как чуть пошатнулся в седле маленький всадник... И в тот же миг сшиблись два воина, взлетели в воздух обломки копий, и воин в дарнийском доспехе прокатился по песку. Керру стоило труда удержаться в седле, но все же ему это удалось. Взорвались ревом трибуны, заплескались на ветру лотианские флаги, запели трубы, вскочили на ноги зрители, благородные и простые, старые и малые, и крон-принц Аласдэйр вместе со всеми кричал и прыгал, и хлопал в ладоши, и немного волновался: а вдруг ранен отважный малыш?.. Но Керр, не скрывающий мальчишеского восторга, оказался невредим. Приняв из рук судьи венок из красных роз, он надел его на острие копья и, направив коня прямо к королевской ложе, медленно и красиво склонил копье, опустив венок как раз на колени Аласдэйру... Тревожно сжалось сердце омеги, когда он надел венок прямо поверх золотого венца крон-принца. Слишком хорошо он знал, что приходится платить за каждую радость, за каждое движение восторженного сердца, за каждый момент искреннего и светлого чувства. Ему принадлежала честь награждения победителя, и опуская золотой обруч на слипшиеся от пота волосы оруженосца, после обычных слов поздравления он прошептал счастливому мальчишке: "Дурак ты, Керр"... Ему самому пришлось платить той же ночью за внимание Керра, за живую беседу в павильоне, за внезапную популярность его взбалмошной прически. Но плата взималась обычной монетой, и омега, все еще возбужденный событиями прошедшего хорошего дня, легко ускользнул от боли и обиды, подставляя лицо свежему ветру с гор, несущему запах вереска и нетающих снегов...

***

Вдвое дольше заняло у омеги спуститься в подземелье. Он подумал о своей обиде на гелиатское счастье и счел ее недостойной. Решил он, что есть в замке кто-то несчастнее его, а оказалось, что царственный пленник не так уж и несчастен. Есть у него любимые и любящие супруги, есть дети. Так что же, возненавидеть его за это? Не слишком ли много ненависти чернеет в закоулках этого подземелья? К тому же омеге хотелось рассказать гелиатцу о турнире и спросить его мнение о таком многочисленном дарнийском присутствии при дворе короля Лотиана... Снова Тавиш впустил его, повел по темным коридорам. Омеге приходилось часто останавливаться, горец смотрел на него с терпеливым сочувствием. Во время одной такой остановки послышался Аласдэйру пронзительный крик, повторенный эхом темных сводов. - Что это, Тавиш? - спросил Аласдэйр, чувствуя, как встала дыбом каждая волосинка на теле, как дрожь побежала по спине. - Не нужно вам туда, лорд Брегг... - начал горец, но Ал уже повернул за угол, и увидел пред собой освещенный коридор и знакомую фигуру у открытой двери. - Не ходи за мной, Тавиш! - приказал он тоном крон-принца и направился к Улару. Прошла хромота и вместе с отчаянием и страхом вливалась в жилы боевая огненная ярость. Ее огонь увидел в глазах омеги Улар и молча отступил. Аласдэйр вошел в большую камеру с огнем в жаровне. Тонкое тело, прикованное к стене, он узнал сразу, узнал и короля, голого по пояс, с плетью в руке. Вздулись на мокрой от пота спине тонкие мышцы, взлетела плеть, опустилась на рассеченную спину, захлестнула плечо, сдирая лоскут кожи... Отчаянный крик прозвенел, разбившись о стены, в камере запахло мочой. - Прекрати! - закричал Аласдэйр, толкая короля, вставая между жертвой и палачом. - Не смей! - Что?.. Ты, мразь? Откуда ты взялся? Как ты смеешь! Безумие светилось в глазах короля и безумие искажало его черты, превращая красивое лицо в страшную подвижную маску. - Отпусти его немедленно! - снова заорал омега, толкая короля в грудь. От неожиданности тот отступил на шаг, но быстро пришел в себя и привычным жестом вцепился омеге в волосы. - Как ты смеешь приказывать мне, чернь! Что ты можешь сделать? - Я расскажу всем! - разъяренной кошкой зашипел омега в лицо супругу. - Всем расскажу о том, что ты делал со мной, о том, что делаешь сейчас с Керром. Он победил на турнире, его теперь знает в Лотгарде каждая собака. Его любят все! Знать и чернь, солдаты и жрецы! - Тебе никто не поверит... - начал король, но омега прервал его отчаянным: - Мне плевать! Король говорил, что будет гражданская война, плевать, пусть будет! Будь проклята кровь Лота, если такой король сидит на троне! Удар сбил его с ног, он вскочил, снова закрывая собой пытающегося что-то сказать Керра. - Последний раз тебе говорю... - Нет! - крикнул омега в лицо королю, всю свою ярость вложив в одно короткое слово. У двери прокашлялся Улар, напоминая о себе. Хищная улыбка мелькнула на губах Диармада. - Я отпущу его. Если ты займешь его место. Аласдэйр подошел к Керру, быстро справился с замком его наручников. Поддержал оседающее на пол тело, набросил на плечи свою накидку, зашипел на ухо: "Убирайся отсюда, хоть ползком, хоть на карачках, убирайся". Взялся за наручники и услышал совсем рядом: - Э, нет! Раздевайся, герой. Ярость не покинула Аласдэйра, когда резкими движениями, отрывая крючки, он сбрасывал с себя одежду, когда холодный металл обхватил его запястья и оказалась перед глазами забрызганная кровью стена. Он не будет кричать. Он просто умрет, молча. Первый удар рассек его спину огненным клинком. Омега не закричал. Он завизжал, как раненое животное. Он, близко знакомый с болью, не знал, что бывает она такой, пронзительно громкой, ослепительно яркой, сметающей все условности, выжигающей волю. Второй удар захлестнул его волной пламени, пронзил тело сотней отравленных стрел. Удары сыпались один за другим, превращаясь в одну бесконечную агонию. Темная пелена повисла перед глазами омеги. Боль, не став менее острой, вдруг отделилась от тела. Точно так же плеть вспарывала кожу, точно так же хрипел потерявший голос омега, но Аласдэйр вдруг почувствовал большое холодное безразличие. Да, ему было больно, да, вероятно, он умрет, но, странным образом, его это как будто не касалось... Из черного тумана, с той стороны бытия раздавались голоса: - ...отвяжи его... лекаря надо бы... подожди, еще не все... дай вон тот табурет... Его подняли с пола, опустили животом на что-то жесткое, раздвинули ноги. Горячий твердый член натянул кольцо его мышц, вошел одним движением, резким, как удар. Несколько шлепков, несколько сильных быстрых толчков, дрожь слившегося с ним тела, горячая вязкая струя глубоко внутри, в самом сердце его омежьего естества. - ... теперь ты... ваше величество... делай, что говорят!.. Шершавая ладонь погладила его ягодицы, мягко сжала мошонку, обхватила член. - ... что ты делаешь? ...чтобы выполнить ваш приказ, мне нужно, чтоб у меня хотя бы встало!.. Проникновение вышло плавным и глубоким, крупный член двигался в нем размеренно, в спокойном четком ритме. Улар не ненавидел его и не любил, он просто выполнял приказ. - ...только не смей в него кончать, слышишь?.. "Это всего лишь тело, - сказал себе Аласдэйр, легко пропуская между пальцами шелковые стебли с нежными голубыми цветами. - Всего лишь тело".