Поля Небесные

— Я боялся, что навсегда лишился чести вашей компании, крон-принц Аласдэйр из рода Бреггов. Принц Иллархан приложился к фляге, сделал глубокий глоток. Аласдэйр, помня о странном гелиатском запрете на вино, раздобыл для пленника крепкого северного меда, да и себе прихватил флягу. И захмелел с первого глотка. Пьяная свобода мягко покачивала омегу в своих ладонях, и казалось ему, что не на каменном полу подземелья сидят они, разделенные решеткой, а у костра погожим летним вечером. И беседуют как друзья, не как враги. – Знаете, коронация, балы, турниры... – Да, трудно быть таким популярным... – с улыбкой протянул принц. Что-то изменилось в нем, стал более нервным блеск его глаз, более отчаянной дерзость. – Скажите, а мой благородный супруг продолжает с вами практиковаться с плетью? Спина еще не до конца зажила, нижняя рубашка неприятно прилипала к струпьям, а у глупых омег что на уме, то и на языке. Вот и спросил, а может и не следовало бы. – Да нет, у короля Лотиана нынче другая забава. Гелиатский раб. Омега. Очень юный, ребенок. Он показывал мне его. Красивый мальчик, нежный, вероятно, хорошего рода. Хотя как раз это не имеет значения. Главное - омега. Дома таких на руках носят. Аласдэйр молчал. Вероятно, именно это и изменило пленника, пробило брешь в его невозмутимости. Принц немедленно подтвердил его подозрения, взглянув на Ала с кривой виноватой улыбкой: – Признаюсь, на этот раз королю удалось вывести меня из себя. Он действительно надел на мальчика ошейник. Настоящий собачий ошейник. Водит его на поводке. Мне показалось, что ребенок немного тронулся умом. Он ведет себя... не совсем по-людски. Аласдэйр закрыл глаза, почувствовал на ресницах слезы. Это все от меда, ведь он не плакал так давно. – Знаете, принц, самый страшный стыд - не за себя... – Конечно! – сразу отозвался Иллархан. – Я на войне с девяти лет, то на одной, то на другой. Мне приходилось стыдиться, и за себя, и за других. Но за других - горше. Снова помолчали, каждый в своем собственном аду, но все же – вместе. – Спасибо за этот удивительный напиток, Аласдэйр, – негромко сказал гелиатский принц. – Иногда так нужно напиться. – О, да! – согласился Аласдэйр и сделал еще один глоток из опустевшей фляжки. –Хотя, мне кажется, гелиатские омеги нечасто напиваются. – Вы правы, это у них не принято, – снова улыбнулся пленник. – Но ведь они и армии в бой не ведут. – Вас может удивить это, принц. Но такие занятия и для лотианских омег нетипичны. Они рассмеялись так громко и непринужденно, что удивленный Тавиш выглянул из-за угла. Вскоре Аласдэйр сам увидел новую игрушку короля, на приеме в честь отбытия дарнийской делегации. Король вошел в зал, ведя на поводке белокожего светловолосого мальчика, по виду не старше двенадцати лет. Малыш был одет в короткую, до середины бедра, прозрачную распашонку. Волна золотых кудряшек падала ему на спину, темные глаза под густыми ресницами глядели с тупой покорностью. Король сел на трон, мальчик опустился на подушку на полу. Он казался совершенно спокойным. Нагота не волновала его, когда он устраивался на своей подушке, сверкая то розовыми ягодицами, то безволосой промежностью. Наконец, он притих, опустив румяную щеку на колено королю, и тот бездумным инстинктивным жестом погладил золотистую макушку. Дарнийцы и лотианцы, альфы и омеги, сделали вид, что ничего не произошло. Аласдэйр думал об этом весь день, сжимая в кулаке тяжелый мячик, перекатывая его в ладони. Проклятие Лота, может быть оно уже исполнилось, думал нецелый омега. Если сотни альф, обряженных в парчу и бархат, в шелк и меха, сотни воинов и политиков, философов и мудрецов, цвет и гордость лотианской знати, не смогли защитить одного омегу, ребенка, превращенного в животное. За что же он, Аласдэйр из рода Бреггов, отдает свою жизнь, тело и душу, совесть и честь? За это? Вот это – нуждается в спасении? Может быть, думал отчаявшийся омега, просто может быть такое, что однажды он был спасителем отечества, и все любили его. А теперь он тоже может быть спасителем отечества и выдержать яд всеобщей ненависти. Или не выдержать, не все ли равно? Его правая рука никуда не годится, но левая вполне способна направить лезвие маленького кинжала точно в яремную впадину... И снова слабое омежье тело подвело Аласдэйра. Ближе к вечеру он почувствовал жар и томление, дрожь и лихорадку непреодолимого желания. Впервые после брачной ночи он пожелал, чтобы супруг послал за ним. Пусть будет боль, пусть унижения, лишь бы погасить этот беспощадной огонь. И не было родного друга Майри, чтобы помочь ему, не было его травяного отвара, выхода тоже не было. Он велел слугам приготовить ему ванну и до самой широкой части ввел стыдную омежью игрушку в воспаленный канал. Лег в теплую воду и, зажав член в ладони, задвигал рукой быстро и сильно. Полустершийся образ Тирлаха смешивался с другим, непонятным и незнакомым, сильным и крупным альфой-воином с водопадом золотых косичек, падающим на грудь, с запахом его и силой, с широкими ладонями и ласковыми губами... Аласдэйр успел усладить себя дважды, прежде чем за ним все-таки пришли. Он пытался прогнать душный морок, но мир расплывался перед ним туманными видениями. В покоях супруга он видел только его, альфу, самца, готового к случке, и подошел к нему на подгибающихся ногах, и прижался лицом к его плечу. – О, что мы видим! Наш драгоценный крон-принц готов к совокуплению... Ну, скажи, грязная ты северная дворняжка, хочешь, чтобы я оттрахал твою вонючую дырку? – Да... – простонал Аласдэйр, прижимаясь к телу альфы. Стыд вспыхнул огненной волной, но желания не остудил, а как будто усилил. – Нет, скажи... – Не заставляй меня искать помощи на стороне, супруг... С постели раздалось веселое хихиканье. – Шерри! – воскликнул возмущенный король. – Гав! – весело откликнулись ему. – Ну, вот то-то же... Аласдэйр поднял тяжелую голову и увидел гелиатского мальчика на постели, и его собачий ошейник, и бело-розовую наготу. Шерри, пришло ему в голову, он назвал раба в честь Шерена, младшего супруга гелиатского принца... Диармад оставил Аласдэйра, улегся на постель, подгреб себе под бок белокурого мальчика. Бросил супругу: – Раздевайся! Аласдэйр торопливо сбросил на пол одежду. Он чувствовал, как горячее и влажное стекало по бедрам, как болезненно горел напряженный член. – Иди сюда! – последовала команда. Его бросили на постель, за волосы поволокли к изголовью. Диармад крепко стянул его запястья веревкой, привязанной к столбику кровати. – Ну, как? – спросил он, почти касаясь губами лица омеги. – Ненавижу тебя, – простонал Аласдэйр. – О, я знаю... Диармад вернулся к гелиатцу, стал оглаживать его розовое тело, покусывая нежные соски, поглаживая маленький член. Потом он лег на спину, запустив пятерню в золотые локоны, притянул мальчишку к себе. Маленький омега покорно взял член короля, обхватил его пухлыми губами, скользнул по стволу. Аласдэйр закрыл глаза, застонал в мучительном возбуждении... Голубые волны цветущего льна сомкнулись над его головой. В этот раз в долине озера Брегг он не был один. Сильный и гордый альфа лежал рядом с ним, и приятно щекотал ноздри запах свежескошенной травы. Нежные губы подарили ему поцелуй, сильные руки, руки воина, скользнули под килт, развели его бедра... Осторожные пальцы коснулись входа, прошлись по кругу, чуть нажимая, вторгаясь глубже... "Д-а-а-а", - простонал измученный омега, не знавший телесной любви, и увидел прямо перед собой водопад золотых косиц, карие бархатные глаза, и страсть в них, и нежность... – Смотри! – пропел тонкий голос. – У него стоит... – Возьми его! – последовал приказ. Аласдэйр потерялся между двумя мирами. Альфа с золотыми косицами, юный омега с золотыми кудряшками, ненавистный альфа-самец с запахом крови и страха – все смешалось в одну невыносимую похоть. Его перевернули на живот, он уперся в постель связанными руками и раздвинул ноги. Горячее и твердое вошло в него, и Ал двинулся навстречу, чтобы взять глубже, наполниться, стать одним целым. Маленький омежий член казался чем-то ненастоящим, мучительно недостаточным. – Подожди. Давай сделаем так... Его отвязали от кровати и уложили на гелиатского мальчика. Ал покорно развел бедра, усаживаясь на омегу верхом, принимая его в себя. Сильная рука прижала его плечи, заставила лечь на Шерри. Да, так его звали, Шерри... Пальцы прошлись по окружности его растянутого отверстия, исчезли, сменившись огненным жезлом, распирающим его тело. Спасительное льняное поле, другой альфа входит в него, нежный и заботливый, любящий... В ясном синем небе над их головами кружат черные коршуны... Все больше их, все ближе, и вот черными камнями падают они с неба и разрывают его никчемное тело на сотни кровавых лент...