Поля Небесные

Остров Скай отделяла от материка неширокая полоска воды, в два полета стрелы. Неширокая да бешеная, вскипающая белой пеной, будто исхлестанная гигантской плетью. В прилив и отлив течение было такое, будто целое море пыталось протиснуть свои воды между материком и островом, нагромождая друг на друга беспокойные изломанные волны. Всего дважды в день успокаивалось море между приливом и отливом, и тогда узкие и хищные, похожие на щук, ладьи островитян скользили по беспокойной водной ряби. Две долгих недели вел их Дастин на север, по узким горным тропам, по гулким ущельям и берегам шумных рек. Роняли последнее золото осины, алели грозди рябин, и темными стражами вставали над водой упрямые ели. А чуть дальше от воды серебрился иней на высохшей траве, и уходили к небу каменные вершины. В первый же день рассказал им Дастин, куда ведет их путь, а также признался, что соврал людям клана, сказав им, будто поведет опасных путников домой, в Каер-Брегг. Крепость выдержит любую осаду, так сказал он у огня в пещере. Пусть Брегги подставляют головы за своих. – Жизнь на острове сурова, – предупредил он путников, – но там вас примут, хотя бы из вредности. И там уж точно никому не придет в голову искать беглого крон-принца. На привалах у костра они выдумывали для клана Скай историю, где правда сливалась с ложью, оставляя место сочувствию. Не хотелось попасться на мелочах, и Дастин снова задавал нелепые вопросы: "Как звали твоего отца? Сколько людей в твоем клане? Сколько дней пути от побережья..." Через две недели они подошли к самому краю земли, к каменистому обрыву, совсем как в Каер-Брегге поросшему искореженными кедрами. По чуть заметной тропе спустились вниз, туда, где разбивались о камни сердитые волны, и скрывался среди камней крохотный песчаный пляж. Там развели они костер и приготовились ждать. Остров Скай нависал над ними заснеженными вершинами с ущельями, поросшими темным лесом. Совсем близким казался остров и совершенно недоступным. Но к вечеру успокоилось море, и два узких челна заскользили по темной воде. Люди, сошедшие на берег, в одеждах из кожи и меха, длиннобородые и молчаливые, с лицами, будто вырезанными из темного дерева, показались Аласдэйру героями древних сказок, живущими в землях вечных снегов. Не знают они человеческих слов, а в ночи полнолуния, перевернувшись через осиновый пень, обращаются они волками и медведями, рысями и снежными барсами, и нет на свете хищников коварнее и безжалостнее... Заговорил Дастин и развеял морок. – Брат мой Кирст, уважаемый Борг, приветствую вас и людей вашего клана. – Привет и тебе, Дастин, лорд Онгусов, - с неожиданной улыбкой проговорил один из Скаев, с длинными усами, заплетенными в тонкие косички. – Давно горцы не разжигали костра на нашем побережье. – Не хотите ли распить с нами меду, погреться у костра? – любезно предложил Дастин, но другой Скай ответил ему неласково: – Некогда нам, лорд Онгус. Надо вернуться на остров, пока прилив не пришел. Говори дело. – Дело, так дело, – Дастин взял Аласдэйра за руку и вывел его вперед, поставил перед альфами клана Скай. – Вот мой родич, звать его Линнан. С ним его товарищ, южанин Гарт, вон он стоит. Лин бежал из столицы, где южный лорд обидел его вниманием. У себя я не могу его спрятать. Прошу ваш клан дать этим двоим убежище. Понял тогда Аласдэйр, что не так уж и уверен Дастин в согласии Скаев, и если откажут ему суровые люди в шкурах, то здесь, на краю земли, на первом снегу наступающей зимы, останется он один и здесь же найдет свою гибель. – И зачем же нам лишние рты на зиму глядя? – поинтересовался неприветливый альфа. – Что вы умеете делать, чем пригодитесь клану? Подал голос Керр: – Я могу охотиться, хорошо стреляю из лука, хорош с любым оружием. – С любым? – поинтересовался смешливый Скай. – С любым, - спокойно ответил Керр. Приближающийся прилив сделал торг коротким. Сошлись на том, что весной Дастин пригонит к берегу двадцать овец, если его друзья будут к тому времени живы. Обнялись с Онгусом, с трудом уселись в верткие челны. Дыхание ледяной воды мгновенно выпило из тела все тепло, промозглой влагой просочившись до кости. Качался челнок, ледяными иглами летели в лицо брызги, и остров надвигался на них неприветливой громадой. А потом стало еще хуже, когда челны вошли в огромную совершенно черную пещеру, кипящую бурной водой. Аласдэйр закрыл глаза, пытаясь справиться с детской паникой. И открыл их, лишь когда его мягко взяли за плечо, и негромкий голос проговорил совсем рядом: – Просыпайся, омега Лин, приехали. Никогда не видел, чтоб заснули на переходе. Замучил тебя Онгус? Ну ничего, сейчас отдохнешь, отогреешься, в баньку сходишь... Улыбчивый Скай по имени Борг помог Аласдэйру выбраться из челнока на берег тихой мелкой лагуны. Пока альфы вытаскивали челноки на берег, пока выгружали из них пожитки, он успел оглядеться. Они оказались в широкой круглой, как ладонь, долине, окруженной почти отвесными скалами, с водопадами и небольшими озерами, с лоскутьями опустевших полей и с довольно большой деревней почти в центре долины. К деревне вела гладкая каменная тропа, по которой им навстречу уже спешили любопытные, дети и подростки, да пожилые омеги. Подойдя поближе, Аласдэйр с удовольствием заметил большие избы на каменных фундаментах, сложенные из целых бревен, холл с уютным дымком над островерхой крышей, кузницу, амбары, конюшни. Разговорчивый Борг пояснял: – Вот того омегу звать Уна, будет звать к себе - не ходите, запряжет хуже рабов. А вон там у нас хлев, зимой животину во дворе не оставишь, вот все туда сгоняют, овечек тоже. А так мы уже скот забили на зиму. А у Онгусов как, тоже забили? А это Странд, кузнец, если ты, Гарт, захочешь, можешь к нему, там и тепло, и голодным не останешься... А вот пруд, гуси да утки по весне, а сейчас, вишь, уже замерзает... В деревню они вошли уже в полной темноте. Решение об их дальнейшей судьбе отложили на завтра. После обещанной бани хватило сил только на миску мясной похлебки, после которой Керру пришлось помочь Алу устроиться на лавке в общем холле в постели из теплых пахучих шкур. Сам он лег рядом на пол. Аласдэйр лишь успел подумать, что в бане вместе с ними мылись и альфы, и омеги и успели, конечно, разглядеть и шрамы на их спинах, и чуть округлившийся живот омеги... Наутро молоденький омега с рубцами от ожогов на лице и шее накормил их кашей с молоком, сыром и медом, а потом двое мальчишек, совершенно неотличимых друг от друга, на вид лет восьми, вызвались показать им деревню. Вскоре к ним присоединились и другие дети, и даже несколько подростков с независимым видом и с ножами на поясе. Аласдэйр понял, что попали они в деревню как раз в ту пору, когда урожай уже собран , и скот зарезан, и оттого люди не слишком заняты, а значит, могут отвлечься по пустякам. Только у коптильни поднимался ароматный дым, и проголодавшийся Керр заглянул в дверь, забавно шевеля носом. Их тут же позвали и дали по куску свежего сала с краюхой жесткого хлеба, и велели попробовать фарш для кровяной колбасы, и рассказали между прочим об особом рецепте вяленой оленины... Немолодой омега с золотой косой и полным спокойным лицом заманил их к себе в чистую горницу с пучками душистых трав под высокой крышей, и выгнал увязавшихся следом детей, и налил им горячего травяного отвара с медом, и рассказал в подробностях чуть ли не о каждом в деревне, а также о многих в других деревнях клана: за перевалом Седьмого Эха, где жили охотники на самую лучшую пушнину, на северном побережье, где лежбище тюленей, а там жить легко: когда надо - убил самочку помоложе и освежевал, тут тебе и мясо, и жир, и шкурка хорошая, одно плохо - больно воняет там и летом мух несчитано... Так получилось, что когда собрались все в холле на ужин и беседу, Ал с Керром уже знали много нужного. Мрачный Кирст, которого Дастин называл братом, оказался главой клана Скай. Он изложил просьбу Онгусов и велел Аласдэйру рассказать о своих обстоятельствах. Омега решил придерживаться истории, выдуманной Дастином, с небольшими вариациями. – Я был в войске Алого Брегга, получил рану, остался в столице, сначала лечился, потом поступил на службу во дворец. Там один столичный лорд положил на меня глаз, даром, что женатый альфа... История насилия и неожиданной беременности далась Аласдэйру легко, ведь была она его собственной. Была в ней и дружба с Керром, то есть Гартом, слугой жестокого лорда, и бегство из столицы, чтобы спасти себя и ребенка, и долгий путь на север. Только не было настоящих имен , и незачем было говорить о помощи однорукого капитана, и о том, как пришлось обойти стороной родную крепость, тоже незачем... – Чем докажешь, что даже был ты в столице? – спросил Кирст. На мгновение задумался Аласдэйр. – Был я на турнире, посвященном коронации. Там первый приз лучников, серебряную стрелу, взял воин из клана Скай. Я не запомнил его имени, но помню, что глаза у него были разные: один голубой, другой карий. Он отдал стрелу Алому Бреггу, а тот взамен дал ему перстень. Засияло гордостью угрюмое лицо Кирста. – Мой Финнан! Наилучший был охотник, пушники его к себе хотели сманить, любого омегу за него отдавали. Видимо, это решило дело. Ударил ладонью по колену лорд Скай, встал и выпрямился в невысокий свой рост. – Скажет ли кто, отчего не должны мы принять омегу Линнана и альфу Гарта в свой клан? Голос раздался с лавки у стены, из полутьмы, куда не доставал свет огня: – Омега хворый. Хромает и рука у него сухая. В тягости к тому же. Такой - не работник и не охотник. – Я буду работать и охотиться за двоих! - вскочил со своего места Керр. – Тебя мы вообще не знаем. Ты вообще с юга, – оборвал Керра тот же голос. Долго спорили у огня скаи, наливали в кружки пенистый эль, отвлекались на старые долги и истории, к делу не относящиеся. Аласдэйр глядел на чинных омег, сидевших с пряжей на лавках вдоль стен, на ребятишек, возившихся на полу, на больших лохматых собак, лежащих у порога, и ощущение дома наполняло его, не своего, чужого, но мирного и обжитого дома, которого нет у него и не будет больше никогда. Наконец глава клана огласил решение: – Линнан и Гарт, клан вас не принимает. Пока что не принимает. Но будьте нашими гостями до весны. Мы узнаем вас получше, да и вы присмотритесь. Подумаем, обсудим все, и там решим, весной. Умница Керр с вежливым поклоном ответил за обоих: – Благодарим клан за гостеприимство. Обузой вам не будем, обещаю. Как ни хотелось Аласдэйру остаться с Керром, но не в правилах клана это было - чтобы одинокие альфа и омега жили вместе. Керра оставил себе Борг, а Аласдэйра поселили у того же золотокосого омеги, что поил их травами днем. Звали его Синигом, и оказался он лекарем, травником и пасечником, что было для Ала большой удачей. Он скоро привык к разговорчивости Синига, к его бесцеремонному вниманию к беременности и здоровью омеги, к требованиям к абсолютной чистоте. Аласдэйр был только рад заниматься стиркой и уборкой, помогать лекарю готовить снадобья, отливать восковые свечи с ароматными травами. Он пробовал также прясть, но работа, знакомая с детства, не давалась ему. Правая рука не справлялась с движениями, такими же естественными, как дыхание, и Синиг в конце концов просто отобрал у Аласдэйра кудель с сердитым: "Так ты мне всю шерсть испоганишь". Керр часто забегал к Аласдэйру, и Синиг с радостью подкармливал милого альфу и пользовался его помощью в тяжелой работе: наколоть дров, отнести в подвал кадушку капусты, выкопать яму под компост. Керр никогда не отказывал, не только Синигу, но и, кажется, никому в деревне. И однажды по свежему снегу, вместе со старшим сыном Борга по имени тоже Борг и с тремя другими молодыми альфами отправился на охоту. Аласдэйр вышел провожать гордого и счастливого Керра, а Синиг всучил ему целый полотняный мешок с сухим мясом и овсяными лепешками, с пучком трав для заварки, с носками и варежками, вязаными цветной ниткой. А вечером заметил Аласдэйру, что омег у них в деревне мало, но на такого парня, как Гарт, желающие найдутся, и сам Лин будет последним дурнем, если упустит такого жениха. "Он мне как брат", - ответил Ал и получил в ответ лишь вздох, полный осуждения его, бестолкового. Охотники вернулись через пять дней и принесли с собой богатую добычу, причем юный Гарт показал себя отличным лучником, и лорд даже имел с ним отдельную беседу по поводу того, что нужно сказать пушникам, когда те попытаются его сманить. А в леднике у Синига к зимнему припасу добавились куски печени, такой полезной для беременных омег. День Огня тоже праздновали в Скае, хоть и не так, как в столице. Был просто пир, на который вся деревня собралась в холле у огромного огня, и молодой омега с обожженным лицом играл на тростниковой дудке, и плясали веселые пары. А Аласдэйр вспоминал, как впервые стоял на балконе королевского дворца рядом с прекрасным принцем, сам не свой от сердечного волнения, от близости альфы, желанного и недоступного. Зимние метели завыли над деревней. Вдоль улицы на вбитых в землю кольях натянули веревки, по которым даже в самую жуткую пургу можно было пройти до хлева, до конюшни, в холл. Выл ветер за слюдяными окошками, а в избе было тепло и уютно, и Синиг сидел у огня с неизменной прялкой в руках, а Ал высыпал на стол золотистое просо и принимался перебирать мелкие зерна. А потом хлопала дверь, и врывалась в избу холодная плеть пурги, и слышался из сеней веселый голос Керра, а Синиг кричал ему, чтобы он "обтрусил" снег в сенях и не нес его в дом, тогда Ал бежал навстречу другу, чтобы помочь ему "обтруситься" и сбросить тяжелые меха и переобуться в войлочные домашние ботинки. Керр никогда не заходил с пустыми руками и приносил или пару зайцев, подстреленных в лесу, или несколько иголок, полученных от кузнеца, а однажды принес Аласдэйру огромную, до пола, волчью шубу с капюшоном, отороченным серебряной лисицей, богатую вещь, достойную лорда. Такой у него даже в Каер-Брегге не было. Аласдэйр редко покидал дом в метель. Все тяжелее становилось ему ходить по глубокому снегу, все чаще болела поясница, и казался непомерным выросший живот. И хотя срок его наступал лишь в мае, боялся Аласдэйр, что не доносит дитя до положенного срока. А потом метели улеглись, и стали теплее солнечные лучи. Синиг велел Аласдэйру ходить побольше, и послушный омега ковылял то к хлеву, покормить и подоить двух Синиговых коров, то в птичник, насыпать корму курам и собрать в корзинку рябые, еще теплые яйца. Но были и другие заботы, строжайше запрещенные беременному омеге. Ни под каким видом нельзя ему было спускаться в погреб, навещать хворых и сбивать масло. Алсдэйр не спорил: лекарю, принявшему роды у многих омег, было виднее. Весна пришла странно внезапно. В одну неделю растаял снег, оставшись лишь в самой глубокой тени под стенами, побежали по улице звонкие ручьи, и зазеленела на лугу первая трава. Лошадей стали выводить на выпас, на час в день, но овец пока держали в загоне. Проснулись водопады, гулким эхом наполнив долину, и в прудах за окраиной заплескались утки. Аласдэйр стал волноваться: а что, если Дастин не сдержит слова и не приведет в условное место уговоренного выкупа? Тогда посадят их с Керром в челноки и отвезут на материк, где и оставят на пустынном пляже. Уже лучше прыгнуть с челна в ледяную воду, чтобы закончить все разом и перестать быть обузой для всех, для верного Керра в том числе... Но волновался он напрасно. Однажды погожим весенним днем целая стайка челноков покинула лагуну у деревни. Возвращались они по одному, и на дне каждого челнока лежала связанная овца. Аласдэйр доковылял до лагуны, когда последние челны подвозили к берегу драгоценный груз, и увидел, как высокая и тонкая фигура спрыгнула в воду, не дожидаясь, когда челнок подойдет к берегу. Показалось тогда Аласдэйру, что он сошел с ума и вызывает к жизни сладкие невозможные видения, но в следующее мгновение сильные родные руки уже обнимали его изменившееся тело. – Майри? Это правда ты? – ахнул Аласдэйр, отстраняя от себя любимого друга, чтобы получше вглядеться в родные черты. – Как ты здесь? Зачем?.. Втроем с Керром они долго сидели на опустевшем берегу. Ал рассказал другу всю правду о своей жизни с принцем и о том, что произошло после отъезда Майри и Фиэргаса. Майри тоже поведал о том, как явился в Каер-Брегг лорд Онгус и сказал, что нужно ему отогнать долг в двадцать овец, а одному ему не справиться, и непременно только Майри должен помочь ему в этом деле. Строптивый омега отказался, и пришлось Дастину открыть ему страшный секрет. И тогда уж уговаривать Майри не пришлось, он побросал в мешок все, что дорого было ему в жизни, и навсегда покинул родную крепость. – Вы оба - дураки, – вздохнул Аласдэйр, разрываясь между радостью видеть друзей рядом и печалью за их незавидную участь. Переглянулись альфа с омегой и одинаковым жестом пожали плечами. Майри сказал тоном терпеливым и снисходительным, как взрослый, вынужденный объяснять очевидное ребенку: – Нас всех ведет одна судьба, Ал. Она у нас общая. Нет судьбы, подумал тогда Аласдэйр. Есть только выбор. И каждый выбор - это капля воды, той самой, которая в пыль стирает скалы. Вечером того же дня он заметил кровь на белье и пожаловался Синигу. Тот уложил его в постель и подниматься не велел. Шла первая неделя апреля, и почти два месяца оставалось ждать до положенного срока. Страхи преследовали Аласдэйра и были они ужаснее всего, прежде пережитого. Он вдруг заметил, что не было в деревне увечных детей, да и в горских кланах никогда не приходилось ему таких видеть. Что же будет, если его сын родится нецелым? А ведь это возможно. Смертным боем бил его муж, и даже лекарь Сигда не был уверен в здоровье ребенка. Страх за него, маленького, беззащитного, еще не рожденного, сливался с такой же пронзительной любовью и выжигал его сердце физической болью. Поздно ночью нашел Ал руку Майри и прошептал на ухо проснувшегося друга: – Поклянись, Майри! Если родится мой сын нецелым, ты должен его спасти. Должен увезти его в Каер-Брегг. У нас не убивают детей. У нас о нем позаботятся... – Замолчи, лорд Аласдэйр Брегг! – зашипел рассвирепевший омега. – Я тебя не оставлю и сына твоего не оставлю. Твое дело родить, а там уж не твоя забота. На рассвете снова проснулся Аласдэйр, проснулся с криком, оттого, что в живот его вонзился раскаленный клинок. Боль разрывала его на части. Она была похожей на то, что испытал омега, когда встал с постели после побоев супруга, но в этот раз была боль глубже, будто что-то – кто-то? – разрывал его тело изнутри сотней острых когтей. Нечем было дышать и все ближе сходились стены когда-то просторной горницы, и в кровавой темноте бабочками о стекло бились тревожные голоса: "разведи колени и держи, вот так... Дыши, Ленни, дыши... Я вижу голову, еще немножко..." А потом боль вдруг ушла, напоследок рванув натянутые жилы, и Аласдэйр почувствовал в себе странную и легкую пустоту... "Ах, какой... Святая матерь Мона..." Теплый и влажный комок положили Аласдэйру на грудь, и он крепко прижал его к себе дрожащими от слабости руками.