Поля Небесные

Голубые шелковые волны плескались у его ног. Льняное поле на Скае было вовсе небольшим, с Каер-Бреггом не сравнить, но зато глядеть на него можно было с пригорка, и тогда казалось Аласдэйру, что он - птица, и нужно лишь раскрыть крылья и скользнуть в душистый ветер между голубым небом и голубым полем, между сказкой и былью. Почти три года прошло с тех пор, как Ал впервые ступил на землю Ская. Он и его спутники успели доказать свою пользу для Ская, а Керр даже был принят в клан. Случилось это неожиданно. Однажды весной через перевал Седьмого Эха спустились к ним в деревню пушники, принесли шкуры волков и серебристых лис, мелких белок и бурых медведей, чтобы поменять их на шерсть и лен, мед, зерно и соль. Был среди них один альфа, не слишком высокий, но ладный, довольно молодой и дерзкий, каким бывают лишь удачливые и сильные люди. Увидел он Майри, с корзиной белья бредущего к пруду, да так и встал столбом посреди улицы. А вечером в холле бросил к ногам омеги шкуру снежного барса, белую и блестящую, как снег под луной. Прямо в глаза смотрел ему омега, как смотрит воин перед поединком. Охотник, чуть подумав, добавил связку беличьих шкурок. Усмехнулся омега, и сталь блестела в его глазах. Вспыхнула ярость и в охотнике. Обратился он к Кирсту: – Лорд Скай, прошу у тебя этого омегу в супруги и принесу за него любой выкуп. – Этот омега не член нашего клана и нет у меня над ним власти, - спокойно возразил Кирст. – А если он безродный, я возьму его силой, - оскалил альфа в улыбке белоснежные зубы, блеснув острыми клыками. – Попробуй, - усмехнулся Майри, и положил ладонь на рукоять кинжала на поясе. – С омегами не дерусь, – презрительно фыркнул охотник. – Но если альфа клана Скай вступится за него, буду драться до смерти. Керр вышел вперед. – Я буду драться с тобой за моего брата Майри. – Ты южанин, какой ты Скай? - засмеялся охотник, и товарищи его засмеялись тоже. – Он - Скай. Я принял его в клан, – отозвался Кирст. – И когда же это случилось, лорд Скай? – вскипел охотник. И услышал спокойный ответ: – Только что. Керр бился с охотником на рассвете и серьезно разочаровал присутствующих. Вся деревня собралась на поляне над лагуной, Борги выкатили бочку крепкого эля, Синиг принес соты с прошлогодним затвердевшим медом, омеги вплели в волосы разноцветные ленты. Ладный охотник пришел на поляну раньше срока, красиво завертелся с двумя кинжалами, блестящими лезвиями рассекая воздух, взметая белокурую гриву над широкими плечами. Незамужние омеги глядели на него с восхищением. Они любили и Керра, и Майри, а восхищались их обидчиком, пойди пойми этих омег. Потом пришел Керр, постоял несколько секунд, качаясь с пятки на носок, пропустил мимо себя бросившегося в атаку противника, а в следующий момент уже стоял над ним, упавшим на колени, крепко прижав клинок к горлу охотника. Ни слова не сказал побежденный, приготовившись к смерти. Керр поднял глаза на лорда Ская, и тот медленно покачал головой. Исчезли в ножнах клинки, и Керр помог охотнику подняться. Омега Майри остался свободным. Аласдэйр, прижимая к груди сына, подошел к Керру. Много плохого собрался сказать ему омега, но подвел его язык. А маленький альфа лишь обнял Ала и прошептал ему на ухо: – Я могу голыми руками скрутить здесь любого. Может быть, всех вместе. Омега не поверил, приняв это заявление за юношеское бахвальство. Сила постепенно возвращалась к Аласдэйру. На краю земли, в чужом клане, он чувствовал себя лучше, чем когда бы то ни было, с того дня, когда вражеская армия впервые подошла к стенам Каер-Брегга. Здесь были его друзья и его дом, ульи у гречишного поля, овцы в предгорьях, серебряные водопады на черных скалах, холл, где по вечерам звучали протяжные северные песни. И здесь был его сын, чудо из чудес. Каждый день, проведенный в неволе, каждый удар плети и каждое ядовитое слово казалось совсем небольшой платой за то, чтобы просто держать его на руках, просто смотреть ему в глаза. Аласдэйр не знал, что способен на такую любовь, что вообще бывает на свете такая любовь, как та, что наполняла его сердце каждый день и каждый час. Казалось ему, что если никто и никогда не полюбит его сына, то его, отцовской любви, хватит сыну на всю жизнь. Он назвал маленького альфу Кинэйдом, в честь отца, погибшего в бою, но он редко звал его по имени. Он звал его маленьким чудом, чижиком и ласточкой, и всеми самыми ласковыми словами на свете. Новыми глазами, полными любви и счастья, глядел Аласдэйр на мир, и маленький комочек у его груди стал целым миром, сторицей возвращая ему любовь и радость. Загорались алыми маками предгорья, отцветал голубой лен, наливался золотом и темнел. Шумели над островом холодные дожди, и скот вели на убой. Первый снег серебрил вершины гор и крыши домов, первая метель укрывала землю пушистым покрывалом. Жизнь продолжалась, от праздника Огня до Остары, когда надо было сеять гречиху, до веселого Белтэйна, когда омеги свивали венки из ветвей цветущих яблонь, до летней знойной Лунасы с ее шатрами из цветов и колосьев, где влюбленные находили приют, до праздника плодородия, щедрого Мабона, когда отдавали свои плоды опустевшие поля, до мрачного Самхэйна, когда истончалась грань между мирами мертвых и живых, а живые вспоминали ушедших и приносили к очагам подарки для покинувших этот мир. Вертелось колесо времени, и мир прочно поселился в душе омеги Аласдэйра, пока однажды над льняным полем не увидел он облака пыли, клубящегося над дорогой. Пока не разобрал летевших галопом всадников, их вороных коней и флага над их головами с алым Лотиановским леопардом, вставшим на задние лапы.