Поля Небесные

Аласдэйру не спалось. Он переоделся и умылся, и заметался по комнате в волнении. Так хотелось навестить раненого Майри, поговорить с канцлером, посмотреть, ушли ли гелиатцы и сколько стражников осталось в поместье, но не хотелось будить Кинэйда, а о том, чтобы покинуть его одного, и речи быть не могло. Ал выглянул в коридор и увидел Керра, сидящего на полу, прислонившись к стене. – Спим на посту? – омега носком сапога тронул бедро Керра. Тот вскочил, уставился на Ала мрачно, исподлобья. – Зайди, посторожи Кинэйда. Если конечно, твой хозяин не дал тебе других распоряжений. – Спасибо, что не прогнали, ваше высочество, – вздохнул Керр с облегчением. – Еще раз назовешь меня высочеством - прогоню. – Наоборот, надо практиковаться в правильном обращении. – С сегодняшнего дня ты при ребенке постоянно, Керр. Я это серьезно, ни на шаг не отходишь, – Аласдэйр выдержал паузу, поймал радостный взгляд альфы. – Как мне найти канцлера? Канцлер нашелся в бальном зале, превращенном в лазарет. Около двух десятков раненых лежали на постеленных на полу матрасах, двое омег ходили между ними. Аласдэйр заметил Майри и пристроившегося рядом Эйгана. Тот полулежал на полу, наматывая на пальцы волосы омеги, темные, с ранней проседью. Майри щурился, как сытый кот и почти мурлыкал: – ... ничего так... Хотя это все же бой, а не охота... Эйган отвечал ему с удивительным похабством в голосе: – Ты думаешь, на охоте все так просто? Знаешь, как меня барс порвал, которого я тебе принес? Показать шрамы на спине? – Покажешь, охотник... – пообещал Майри, прикрывая глаза. – Вот заживет моя нога и посмотрим на твои шрамы. И на все прочее... Аласдэйр невольно заулыбался такому непривычно омежьему настроению друга. Наконец-то и Майри, прямой, как древко пики, и такой же несгибаемый, нашел свою пару. Пришлось все же разбить идиллию, подойти, обнять друга. Раны Майри оказались не слишком серьезными - порез поперек ребер и глубокая колотая рана на бедре. – Ничего они тут не понимают, велели мне лежать, а зачем? – возмущался суровый омега, но Эйган сдал его одной фразой: – Кровь вчера еле остановили, аж посинел весь. А сегодня уже воин. – Значит, надо лежать, Майри, ничего не поделаешь, - посочувствовал другу Аласдэйр. Походил меж ранеными, заметил, что гелиатцев не было среди них, подошел к канцлеру, поинтересовался здоровьем, велел ему держаться рядом. – Лорд канцлер, нас должны видеть вместе. Чтобы всем было ясно - мы заодно. Пойдемте, проводим братьев в последний путь. Канцлер послушно последовал за Аласдэйром, обронив ему в спину: – Меня зовут Карн, ваше высочество. Карн из рода Сомерлед. – Простите мою забывчивость, лорд Сомерлед, - обронил Аласдэйр, не оборачиваясь. – Я мало общался с придворной знатью. – И в этом, несомненно, наша вина, мой принц... Несомненно, думал Ал, прогоняя приступ ярости. Ему еще предстояло простить их всех. А если и не простить, то хотя бы научиться говорить с ними без гнева, с теми, кто все знал и ничего не делал, предпочитая не замечать чужое страдание... На заднем дворе уже сложили две крады из запасенных в угодье дров, одну для людей канцлера Сомерледа, другую для солдат с Лотианским гербом на туниках, а было их много, Аласдэйр даже считать не стал, расстроившись до слез. У внешней стены лежал еще с десяток тел, и Аласдэйр спросил о них немолодого альфу, одного из стражников канцлера. – Гелиатцы, ваше высочество... – замялся стражник. – Так что же? – спросил Аласдэйр нарочно громко. Это была первая его битва за союз с Гелиатом, первая из многих, и проиграть ее крон-принц не мог. – Или они плохо бились? Может, были они трусами, бежали, бросили оружие? Пожилой альфа молчал, не вполне нащупав верную манеру поведения. Аласдэйр наступал на него с тем же пылом, и другие люди отвлекались от печального занятия, прислушиваясь к их разговору. – Вы понимаете, что если бы не они, мы все лежали бы сейчас на этой краде? Мы обязаны им жизнью, воин, а вы хотите оставить их тела на поругание, чтобы собаки растащили их кости?.. – Нет, мой принц, – поспешил оправдаться стражник, – мы просто не знаем, как положено, по гелиатскому обычаю. "Спросите у Керра", - подумал Ал с горечью, а вслух сказал: – Похороним их по нашему обычаю. Гоффаннон найдет за столом место тем, кто погиб с оружием в руках. Он сам стал помогать переносить мертвых гелиатцев к краде для своих, когда неизвестный мальчишка выскочил на двор с криком: "Идут! Войско идет!" Аласдэйр поймал его и отправил за Керром и Кинэйдом, а сам лишь сполоснул руки в бочке с дождевой водой, да пригладил выбившиеся из кос пряди и побежал за Майри. Так они и встретили свое войско, стоя на высоком крыльце, Аласдэйр с заспанным Кинэйдом на руках, а рядом Майри и Керр, канцлер с рукой на перевязи и Эйган, спрятавшийся за спиной Майри. Первым на обсаженной тополями аллее появился конный авангард. Один всадник вырвался вперед, Керр быстро перевел дыхание, и Аласдэйр узнал во всаднике Довера, когда-то спасшего ему жизнь. А когда подъехали к крыльцу всадники, Ал увидел в конце аллеи знакомые тартаны и не смог сдержать радостной улыбки: север все еще был с ним. Север не забыл рыжего омегу из клана Бреггов. Довер спешился и опустился на одно колено. Аласдэйр справился с волнением и заставил свой голос звучать как на поле боя, чтобы слышно было каждому в дальнем конце аллеи: – Встань, брат мой Довер! Позволь обнять тебя в благодарность за три спасенные жизни! Коренастый альфа поднялся на крыльцо и не выдержал, бросил быстрый взгляд на Керра, а потом уж позволил Алу обнять себя за плечи. Кинэйд воспользовался моментом и схватил Довера за косицу с вплетенным в нее красным шнурком. Засмеялся Аласдэйр: – Ты пожалован в рыцари королем Кинэйдом, Довер, и никогда король не принимал более достойного решения... – Матушка Мона, – пробормотал стражник, осторожно освобождая косицу из цепких детских пальцев, – король Кинэйд – живое воплощение отца. – Только внешне, я уверяю тебя, - ответил Аласдэйр твердо. Призраки прошлого вставали перед Аласдэйром, знакомые лица и чужие. Знакомый высокий альфа, не он ли поднял его на плечи в день боя за столицу? Чужое лицо стражника, стоявшего рядом в день коронации... Знакомый молоденький альфа в тартане Каргиллов... Обратился к нему Аласдэйр: – А где же Тавиш, ваш капитан? – Казнен, ваше высочество. А вы не знали? Капитан, и по трое с каждого клана. Померк белый день, покачнулась под ногами земля. Керр подхватил Кинэйда, усадил его себе на плечи, будто так оно и было задумано. Кто-то крепкий оказался позади, поддержал плечом, будто в боевой фаланге. В алом пламени гнева, в белой ярости ступил вперед Алый Брегг. – Братья мои, цвет и гордость Лотиана! Вот перед вами мой сын. В венах его течет волшебная кровь Лота и нет ей цены. Но кто назначил цену крови севера? Он родился на острове Скай, он - Брегг и Тавиш, Онгус и Каргилл. Он - ваш слуга и вы - его братья. Примите его в свои сердца и я обещаю вам только одно - Лотиан никогда не будет прежним. Не будет во дворце пиров, пока голодают на фермах! Дарнийские купцы не будут указывать нашим гильдиям. Мы вернем свое: порты и верфи, шахты и золотые прииски! Мы вернем нашу гордость и честь, вернем нашу землю... Дрогнул голос омеги, и слезы покатились по щекам, но он не боялся больше показаться слабым, он верил, что братья видели огонь его души, а тело слабо – это знал каждый, кого пороли плетью и резали сталью, и вели на плаху. – Мы отомстим за убитых, я обещаю вам это. Я помню своих обидчиков в лицо, как помните их вы! Я - мягкосердечный омега, не остановлю карающей руки! Ярость горела в его венах и выжигала его серым пеплом. Он не услышал голоса его первых подданных, он почувствовал его кожей, внезапно проснувшейся болью, хмельным боевым безумием. Как в первый день своей власти на вершине холма раскинул руки Алый Брегг, обнимая братьев по оружию, обнимая свою страну, как больного и слабого родича, которого не ждут ни в одном холле... На заднем дворе горели поминальные костры, и Аласдэйр повел туда свое новое войско. Он рассказал им о предательстве Карнага и о помощи принца Иллархана. Не было смысла скрывать то, что рано или поздно станет известно всем. Аласдэйр выбрал правду. Первый акт мести свершался незамедлительно, они обобрали поместье Карнага, как липку, опустошив погреба и коптильни, конюшни и скотный двор. Никто из слуг не был обижен, и роскошный пир будущей победы обслуживали с усердием, лишь слегка приправленным страхом. Благородное вино и темный эль, свежевыпеченный хлеб и молодые барашки, зажаренные на вертеле, танцы под чудом отыскавшуюся камышовую дудку, все было совсем как в Скае. Гордый Керр подхватил молоденького слугу-омегу и завертел его в бешеной джиге. А наутро они оставили разграбленное поместье, отправившись в близкую столицу. Шли в боевом строю, в шлемах и доспехах, и было их чуть больше пяти сотен. Двигались медленно, ведь за войском следовали телеги с ранеными. Никого не оставили позади, и Аласдэйру пришлось приказать Майри занять место в одной из этих телег. Столица встретила их опустевшими окраинами, настороженным молчанием улиц, закрытыми ставнями. Довер послал вперед дозор, как на войне, и вскоре он вернулся с донесением: улица Благоденствия, ведущая ко дворцу, перекрыта баррикадой, в прилегающих домах - лучники. Аласдэйр внезапно принял решение: – Довер, не нужно нам во дворец! Мы пойдем прямо в храм матушки Моны! Коронуем Кинэйда и пусть все верные Лотианцы приходят в храм и приносят присягу. Бросил лишь один взгляд на Керра, и тот кивнул с пониманием. По широкому бульвару, в тени цветущих деревьев, текла река Аласдэйрова войска, а из прилегающих улиц тонкими ручейками вливались в нее люди Лотгарда, старые и юные, альфы с самодельными дубинками в руках, омеги с детьми, пекари и сапожники, уличные торговцы и слуги. Ал заметил солдат городской стражи, выстраивающихся вдоль бульвара и у входа в храм, сжала сердце тревога, так похоже это было на конвой. Но Довер ответил на незаданный вопрос одним словом: "Свои", и тревога немного улеглась. Медленно поднялись по широким ступеням. В красной вуали он поднимался по этим ступенькам в день свадьбы, не веря своему счастью. В день коронации Диармада не было больше счастья, его место занял долг, невыполнимый, жестокий. И снова гонит он Аласдэйра плетью надсмотрщика, но в этот раз маленький сын шагает рядом, крепко держась за руку, и прикрывают спину друзья, значит – есть еще надежда. У дверей храма произошла заминка, в дом великой Матери воспрещалось заходить с оружием. Аласдэйр в волнении оглянулся на море голов на площади перед храмом, на растревоженный улей королевского дворца вдали. Верховный жрец Матери Моны встретил их у алтаря, встал перед ними молчаливой неподвижной фигурой в складках белых и алых шелков. Так же молча опустился на колени Аласдэйр, а рядом с ним преклонил колени сын. Голос жреца прозвучал в тишине: – Зачем привел ты войско в дом великой матери, крон-принц Аласдэйр из рода Бреггов? – Это не войско, святейший, это друзья и ближайшие соратники нового короля Лотиана, Кинэйда, сына Диармада. Омега поднялся с колен. Взгляд жреца упал на маленького Кинэйда, удивление мелькнуло в бесстрастных глазах. Фигуры жрецов, будто выступая из полутьмы, появились за алтарем, заключая верховного в церемониальный полукруг. – Где же благословенная корона Лотиана, чтобы венчать ею голову потомка Лота? Досада вспыхнула в груди Аласдэйра. Как он мог забыть об этом? Все испортил. Без короны нет коронации. – Что делает смертного королем, святейший? Право крови и благословение богов или золотой обруч на голове? А сам подумал: обруч, конечно. Ведь коронация - это фарс со своими законами, с бумажными драконами и деревянными мечами, покрашенными под золото... В затянувшейся паузе Аласдэйр услышал движение за спиной, тихий шепот нескольких голосов, но не оглянулся, не рискнув отвести взгляда от жреца. В руках святейшего появился венок из красных и белых цветов. Ритуальным жестом поднял его жрец над головой и голос его зазвенел религиозным экстазом: – Братья мои, дети Матери Моны и Отца Морра! Первого короля Лотиана, сына божественного Лота, звали Кинэйдом. Сама Великая Мать короновала его венком из камелий, которые по сей день растут у нашего храма. Сегодня мы возвращаемся к чистому истоку нашей веры и нашей власти! Не было в храме придворных в парче и золоте, не было драгоценных камней на одеждах омег. Были лишь воины в пыльных доспехах и омеги в простых платьях, украшенных цветами. Не было придворных музыкантов, лишь чистые голоса жрецов выводили слова древнего гимна. Не было коронации красивее, чем эта, не подготовленная никем. А когда венок опустился на голову маленького короля, солнечный луч, заглянувший в окно с витражами, охватил фигурку ребенка ореолом яркого света, алого и синего, золотого и зеленого, и вздох восхищения пронесся по залу. Не узнать благословения бога солнца и огня, Великого Отца Марра было невозможно. Они вышли на ступени храма, Аласдэйр с Кинэйдом на руках в окружении жрецов в белом, и Святейший провозгласил голосом, которому позавидовал бы любой полевой командир: – Народ Лотиана! Перед вами король Кинэйд, благословленный Матерью Моной и отцом Марром! Заколыхалось людское море у ступеней дворца, взорвалось криками, и Кинэйд крепко вцепился в руку Аласдэйра с тихим: – Папа, страшно... – Да, сынок, – вспомнил он давнее. – Власть - это всегда страшно. Прямо там же, на ступенях храма, принял новый король первые присяги. Первым преклонил колени сам Аласдэйр, за ним – канцлер. Довер оставался суровым и непроницаемым, Майри, приведенный Эйганом, прятал слезы, Керр с испугом косился на Ала: а вдруг не велит он сыну принимать присягу шпиона? Следом подошли главы гильдий, Аласдэйр с особым удовольствием пожал руку мореплавателю. Придворных было мало, зато склонился перед новым монархом капитан городской стражи, и это было действительно важно. Довер пошептался с Керром и исчез. Краем глаза заметил Аласдэйр, как отряд дворцовой стражи покинул храм и принялся прокладывать себе путь к боковой улице. Затихла площадь, когда показались перед храмом трое в черных с золотом одеждах. Люди расступались перед ними, смолкали разговоры, и слишком много ненависти было во взглядах, обращенных на недавних врагов. Принц Иллархан во всем великолепии имперской силы и власти опустился на одно колено и проговорил по-военному четко: – Я, наследный принц Иллархан Гелиатский, волею императора Искандера признаю короля Кинэйда законным монархом Лотиана и приношу ему уверения в дружбе и сотрудничестве. Маленький альфа протянул палец к блестящей броши на плече Иллархана, державшей складки его плаща, с довольно громким: – Папа, можно потрогать? Иллархан поднял на них смеющиеся глаза. – Можно, сынок, – улыбнулся Ал мстительно. Кинэйд шагнул к коленопреклоненному альфе, потянул за красивую безделушку, дернул сильнее... – Отдать ему, как ты думаешь? – тихонько спросил принц Аласдэйра. Тот лишь плечами пожал. Иллархан отстегнул брошь и осторожно заколол ее на груди ребенка. – Король Кинэйд, в знак нашей дружбы прими этот небольшой подарок. Потом были и другие подарки, но Ал видел, как маленький король поглядывает на свою брошку, гладит пальцами камни. Этот подарок оставался любимым, пока к ступеням не подвели вороного коня под алым седлом, отделанным серебром. – Лошадка тоже мне! – закричал довольный король и вызвал смех и улыбки взрослых. Солнце уже склонялось к западу, когда прибыл вестник из дворца. Резиденция Лотианских монархов приготовилась принять нового короля. Аласдэйр внезапно понял, что едва держится на ногах, давно исчерпав все ресурсы сил. Вместе с Майри он сел в красивую открытую повозку, украшенную лентами и цветами, а в седло вороного жеребца вскочил Керр и усадил перед собой довольного Кинэйда. Многие узнали в юноше оруженосца прежнего короля и славного победителя турнира трехлетней давности. В его появлении рядом с новым королем был смысл преемственности, так сказал усевшийся с Аласдэйром канцлер Сомерлед, пробормотав себе под нос "да, именно преемственности". Во дворце Аласдэйр занял свои бывшие покои, на удивление никем не востребованные. Расторопные слуги приготовили ванну, закружились по комнатам с одеялами, покрывалами и подушками, Аласдэйр велел им уйти. Сам искупал и уложил сына в постель, бывшую когда-то его собственной. Лег рядом, но сон не шел. Слишком знакомо темнел над головой бархатный полог, слишком легко вышли из углов тени пережитых страхов, и все казалось, что звучат в соседней комнате шаги, сейчас хлопнет распахнутая ногой дверь, и зверь в облике прекрасного принца ворвется в его комнату и в его жизнь. Звуки пира раздавались из дворцового парка, где канцлер велел накрыть столы всем желающим выпить за нового короля. Официальный прием будет завтра. Дарнийские послы, лотианская знать, остатки кабинета его покойного мужа - все завтра. Аласдэйр лег за спиной уснувшего малыша и прижался лицом к его душистой макушке. Напомнил себе, что в смежной комнате, прямо за дверью спит его верный предатель Керр, а в следующей - Майри с Эйганом, а значит бояться нечего.