Поля Небесные

Побежал по галерее Аласдэйр, полетел вниз по лестнице, спотыкаясь, хватаясь за перила, и успел как раз вовремя, когда группа запыленных всадников, четверо гелиатцев и трое горцев въезжали в дворцовые ворота. Аласдэйр подбежал, схватил за пояс первого попавшегося горца, выдохнул: говори! – Победа, ваше высочество! – радостно отозвался тот. – Принц Имран разбил князя Хрода, наголову! Обнял его Аласдэйр, а потом и прочих гонцов прижал к сердцу, гелиатцев и своих одинаково, за то, что принесли они в столицу надежду. Потом он потащил их в зал срочно собранного малого кабинета, где гонцы доложили подробности битвы: принц Имран, получив отчаянный приказ Аласдэйра, повел войско на восток ускоренным маршем, послав вперед дозоры. На третий день один из дозоров обнаружил врага. Ночью гелиатцы подошли к спящему лагерю дарнийцев, заняли позицию на опушке леса. И еще до восхода солнца подожгли лагерь с четырех сторон. А потом прошли по внезапно разбуженным дарнийцам, как коса проходит по лугу. Всего несколько сотен приняли бой на другом конце поля, а кто-то удрал в лес, но в целом войско погибло. Уничтожив двадцатитысячную армию, принц Имран продолжил путь на соединение с силами крон-принца Иллархана. Оставив советников обсуждать подробности, Аласдэйр потащил гонцов на балкон над площадью, где собралось уже немало людей, и заставил самого языкастого из них повторить новость. Потом сказал несколько слов и сам, в основном про друзей, которые познаются в беде, и про возвращение к истокам. Только после этого отпустил усталых гонцов. И снова пришлось ждать. Теперь сведения приходили к нему от двух армий сразу. Были они однообразными: одна армия шла по стране, проходя по двадцать миль в день, другая – держала оборону. А потом пришла короткая записка от Иллархана: "Эвен Аласдэйр, получил сегодня твое кольцо. Теперь знаю, что все будет хорошо. Люблю тебя, мой свет". Весть облетала столицу: гелиатская и лотианская армии встретились. На другом берегу реки стояла сила и мощь Дарнийского королевства. Ладно, может быть, половина силы и мощи... А потом показалось Аласдэйру, что рано он обрадовался, рано поверил в искренность гелиатского дружелюбия. Объединенная армия Иллархана внезапно оставила хорошо укрепленные позиции на высоком берегу Корды и отступила к югу. – Предательство! – обличал канцлер, уверенный, что скоро снова столица будет в осаде. – Вздор! – горячился Аласдэйр. – Вы вспомните, там половина людей - лотианцы! Ополчение и люди Вестина! Истерику удалось прервать, но тревога осталась. Слышалось она в мерных шагах ночной стражи, патрулирующей столичные улицы, в заклинаниях жрецов Гофаннона и Бадб, огненным мотыльком билась тревога в испуганных глазах беженцев. Ждать становилось все труднее. Аласдэйр совсем перестал спать и заставлял себя есть, когда начинала кружиться голова. Гонцы приехали поздно ночью. Взволнованный Майри позвал Ала, помог поскорее одеться, вместе они спустились в зал малого кабинета, где собралось уже несколько советников. Усталые лица гонцов светились радостью. Аласдэйр закрыл лицо ладонями, не в силах справиться с головокружительным, опьяняющим облегчением. Оказалось, что маневр с отступлением был военной хитростью, которой предстояло заставить дарнийцев сделать первый ход. Хитрость сработала. Дарнийское войско прошло вверх по течению десять миль и начало переправу. Когда примерно половина дарнийцев ступила на правый берег, на горизонте появилась гелиатская конница. Среди дарнийцев возникла паника, кто-то попытался повернуть плоты вспять, на левый берег, кто-то бросился в бой. Много врагов погибло, пока сорвавшим голос дарнийским капитанам удалось построить фалангу и остановить конницу. Под прикрытием дарнийских щитов переправа продолжалась. Тогда и появилась армия принца Иллархана. Они приберегли для врага еще один сюрприз, привезли с собой несколько десятков телег с соломой и дегтем. Там, где берег полого сбегал к реке, где стояла вражеская фаланга, и приставали к берегу плоты с пехотинцами, подожгли лотианцы телеги и пустили их вниз под откос. Простые фермерские телеги превратились в огнедышащих драконов, упавших с неба на врагов, рассыпаясь фонтаном ослепительных брызг, взрываясь алым пламенем, сея смерть и хаос. А когда чуть рассеялся дым, тысячи Лотианских стрел взлетели в воздух... Победа была полной. Малая часть войска короля Петера осталась на левом берегу, но не было у захватчиков надежды добраться до границ, ведь возвращаться предстояло им по той самой земле, где посеянная ими жестокость взошла самой буйной ненавистью. За хорошей новостью следовала плохая: принц Иллархан ранен в бою. Показалось Аласдэйру, что свет померк, и снова запястья его охватили наручники, и встала перед глазами заляпанная кровью стена. И через мгновение опустится на его спину безжалостная плеть. И понял тогда омега – так и стоять ему в оковах и ждать удара, пока не увидит он своего супруга, пока не узнает, что жизнь его в безопасности. Записка от Иллархана тревоги не уняла: "Эвен Аласдэйр, война закончилась, я возвращаюсь в столицу. Не тревожься, если дорога моя займет больше времени, чем мне хотелось бы: рана моя хоть и не страшна, но причиняет некоторые неудобства. С любовью, Иллархан". Первые заморозки сделали воздух хрупким и острым, когда вернулось домой распущенное ополчение, когда прибыл гонец от принца Имрана: он возвращается домой, по приказу Иллархана обходя столицу стороной. Аласдэйр снова догнал принца в Равенаке, и на сей раз их встреча была гораздо теплее. В ноги поклонился омега гелиатцу за спасение столицы, а тот в ответной любезности рассказал о решающем бое. Рана принца казалась серьезной: клинок рассек его бок как раз под кирасой. Принц потерял много крови и несколько дней был прикован к постели. Снова потянулись бесконечные дни. Аласдэйру хотелось поехать навстречу супругу, но пышная встреча была запланирована в столице, и в столице было место крон-принца. Так долго ждал Аласдэйр, а когда появился на дороге авангард победившего лотианского войска, стало вдруг страшно омеге, будто был он ко встрече не готов, будто упустил что-то важное, и теперь его супруг взглянет на него иначе, и что будет с самим Аласдэйром, когда вместо любви и заботы увидит он в глазах Иллархана равнодушие? На площади за дворцовыми воротами собрались столичные жители, и Аласдэйр в алом уборе держал на руках Кинэйда в лотианском бело-синем, и тесно и пестро было от флагов, с леопардом и со звездой. И вот первые всадники показались на площади, над одним лениво шевелились белые складки гелиатского флага, а другой... Аласдэйр и сам не заметил, как сделал первый шаг навстречу. Каждый шаг, как откровение, как признание, лишь бы только не оторвать взгляда от знакомых глаз, лишь бы не запнуться на полдороге. Тихо стало на площади, когда омега с ребенком на руках замер в центре площади, когда спешился принц и обнял супруга. И только Аласдэйр заметил то, что не видно было другим: черную усталость, скованность движений, и запах боли, и дрожь сильных рук. – Добро пожаловать домой, супруг мой, крон-принц Иллархан, – сказал, наконец, Аласдэйр. – С тобой вернулась к нам жизнь. Лотиан – твой вечный должник. – Здравствуй, эвен, – ответил он тихо, одному Аласдэйру. – Боюсь, сегодня из меня компаньон невеселый. Устал, прости. Стали подходить и другие вельможи, гелиатский посол, канцлер, советники, лорды королевского двора. Новые всадники въезжали на площадь, Ал увидел среди них лорда Вестина. Хотел подойти к храброму военному, но передумал, с быстрыми извинениями повел супруга ко дворцу. У входа в покои принц легко поцеловал Ала и прошептал: – Увидимся завтра, хорошо? Не сердись, мой любимый супруг. Поцеловал Кинэйда и скрылся за дверью, куда целая свита последовала за ним. И снова Аласдэйр остался один. Долго сидел перед зеркалом, расчесывал гриву, алую с проседью, глядел в погасшие глаза. А назавтра снова вернулся к зеркалу и тронул темной кисточкой брови, и чуть подрумянил щеки. Оделся с особой тщательностью в светлые одежды, перетянул тонкую талию шелковым поясом. В покои принца шел, как в бой. Ожидал найти его в постели, но тот стоял у окна, свиток в одной руке, кубок в другой, глубокая складка между бровей. Увидев Аласдэйра, склонился в поклоне, гримаса боли пробежала по бледному лицу. – Супруг мой Аласдэйр... Рад видеть вас. Война закончилась, мой отец приказывает мне вернуться. Трудно поверить, что я здесь уже полгода. – Так вы уезжаете?.. – выдохнул Аласдэйр. Слишком неожиданной была новость, и он не сумел взять себя в руки. – Да. Отдохну сегодня и завтра утром – в путь. – Давайте сядем, Иллархан... – омега двинул рукой к креслам у камина. – Простите, мне трудно сидеть. Предпочитаю лежать или стоять. Пришлось сделать над собой усилие, подойти совсем близко и взять в ладони руку со свитком. – Иллархан, прошу вас, останьтесь, пока не заживет ваша рана. Конечно, ваш отец поймет причину задержки и не станет гневаться на вас. Я вижу, что вам больно, я вижу вашу усталость. Сейчас зима, морские пути закрыты. По земле - слишком далеко, вы не сможете. Останьтесь. – Быть может, вы правы, и я слишком слаб для этого путешествия, - отвел глаза Иллархан, тяжело опираясь плечом в оконную раму. – Но конечно, я смогу доехать до Адерита. Могу провести зиму там. – Но почему! – воскликнул Аласдэйр. – Адерит – суровая крепость на побережье, а здесь лекари, слуги, любые удобства. Почему? – Простите, наверное все же лучше лечь... Если таким образом альфа рассчитывал от него отделаться, то это ему не удалось, Аласдэйр прошел вслед за супругом в спальню, убранную с суровой аскетичностью. Стало больно от того, как осторожно опустился на кровать сильный альфа, как старательно и медленно выпрямился. Аласдэйр тоже присел на край кровати, снова взял руку супруга. – Иллархан, не хочешь видеть меня - не надо. Но останься до весны, прошу тебя. Мы найдем для тебя лучших лекарей, все, что ты захочешь! – Ты думаешь, это легко для меня? – голос альфы прозвучал неожиданно резко, и что-то знакомое болезненно отозвалось в груди Аласдэйра. – Ты думаешь, это легко – быть рядом и не видеть тебя? Видеть и не сметь коснуться? Ты держишь меня за руку, но позволишь ли когда-нибудь взять за руку тебя? Ал опустил голову, хотел отпустить руку супруга, передумал. С горьким привкусом паники показалось ему, что он не понимал чего-то очень важного, и если не поймет этого сейчас, вот прямо сейчас, то будет вечно дышать в полвздоха, жить в полжизни. – Мне просто нужно время, Иллархан. Пожалуйста, немного терпения... –О, я мог бы ждать год или десять лет. Мог бы быть самым терпеливым. Приручать тебя, как учат котят снежных барсов, по крохотному шажку в день. Если бы я видел хоть тень твоего ответного желания. Если бы ты дал мне хоть какую-нибудь надежду. Не оттого молчал Аласдэйр, что нечего было ему сказать. Напротив, так много разных слов просилось на язык, так много мыслей теснилось, а еще больше – того, что ни мыслями, ни словами и не назвать. Но Иллархан истолковал его молчание по-своему, мягко освободил руку из ладоней омеги. – Простите великодушно, Аласдэйр. Моя рана не слишком серьезна, но боюсь, что боль делает мой и без того скверный характер просто невыносимым. Право, мне лучше уехать, пока вы не задушили меня подушкой. – Иллархан, я не могу тебя отпустить. Я так ждал тебя. Ты дал мне так многое, дай же еще два месяца. Дай мне шанс снова стать целым. Снова стать омегой. С тобой. Другого шанса не будет для меня. Только ты один. Взглянул в его глаза и увидел в них столько горькой и густой нежности, что чуть не захлебнулся давно позабытым, сильным и темным томлением. Склонился к лицу супруга и поцеловал его чуть приоткрытые губы, и почувствовал как дрогнули они, как отозвались на ласку. – Ну как, - спросил тихонько, – это считается одним крохотным шажком к приручению барса? – Это целый прыжок, эвен. Может, попробуешь его повторить? В их поцелуе было больше нежности, чем страсти, больше любви, чем в самых грустных балладах. Пальцы Аласдэйра коснулись лица супруга, запутались в косичках, легли на шею. Снова взглянул он в лицо Иллархану и заметил бледность и тени под глазами, и мелкие бисеринки пота на висках. – Бедный мой супруг, – ахнул он, – тебе ведь так плохо!.. – Пустое, пустое, – проговорил раненый, закрывая глаза. – Только не уходи. Иллархан заснул. Аласдэйр долго сидел рядом с супругом, вглядывался в его лицо и поражался: как мог он не замечать его благородной, строгой красоты? Неужели принц испугал его своей силой, духом свирепого альфы, рожденного повелевать? И только сейчас, когда супруг его беспомощен, Аласдэйр не боится его и оттого любит?.. Значит, он может любить только слабого? Но это неправда, не был слабым Тирлах. И Ал любил его...