По совести скажи: кого ты любишь? Ты знаешь, любят многие тебя. Но так беспечно молодость ты губишь, Что ясно всем - живешь ты, не любя. У. Шекспир, Сонет №10.
Ванда встрепенулась на постели, когда, ворочаясь, она не почувствовала спящего брата рядом. Она испуганно подскочила, готовясь уже нажать сигнал тревоги на своих часах, как заметила небольшой листочек на подушке, скатившийся вниз и спрятавшийся под ней. «Со Стивом. Пьетро» Краткость, конечно, сестра таланта. Что ни говори, а со скоростью и максимальной экономией времени у Пьетро никогда проблем не было. Несколько минут она сидела на кровати, вдыхая и выдыхая, приходя в себя. Секунду назад ее пальцы горели алым огнем, она готова была растерзать каждого, кто встретится на ее пути и покажется замешанным в пропаже Пьетро. А сейчас она выдыхала и думала о том, что до добра все это волнение не доведет. Бояться она не перестанет никогда, но вот… Успокоиться просто обязана. Этот ее сон... Наваждением преследовал ее очень и очень давно. Она неохотно поднялась и вышла из комнаты. У нее никаких срочных сообщений не было, Пьетро по данным маячил где-то рядом со Стивом в дальнем крыле, так что она могла быть абсолютно спокойна. Пока она ждала хоть каких-то результатов от врачей, Вижн пытался ее по-человечески приободрить, и даже пообещал, что они могут потренироваться вместе, как только Ванда того захочет. Она хотела — другого занятия у нее все равно пока не было, поскольку вся организация первые пару недель будет заниматься налаживанием и стабилизацией всего, до всех остальных уж точно не будет дела. Потом правда, начнется сумасшедшая жизнь — занятия, тренировки, занятия, тренировки, редкие перерывы на сон. Обязательные тесты для проверки ее способностей, уникальные ситуации, чтобы она могла развить способности еще больше, уровни организации Щ.И.Т.а, основы физической подготовки, хотя бы минимальное владение оружием, развитие навыков первой необходимости (о том, какие навыки относятся к категории первой необходимости, у Щ.И.Т.а было свое мнение). Дикость, да и только. Все то, что она должна была изучить, если бы училась в хорошей школе, а потом в дорогом университете, скорее всего даже не одном, чудесным образом в нее и брата попытаются впихнуть, наверное, за пару-тройку месяцев. Именно поэтому она сочла нужным начать подготовку уже сейчас — пока это могло быть хоть немного в удовольствие, и чтобы вход во всю эту бытовую сторону супергеройской жизни был как можно более постепенным. В конце концов, она была художницей, просиживающей за рабочим столом, а не спортсменом, изводившим себя на стадионе, как ее братец, поэтому уже предвкушала чувство ноющих мышц от любого ее движения после первых же тренировок. Вижна она нашла даже как-то слишком легко, прямо удивительно. И дольше она до него шла, чем искала, но, на удивление, даже в бесчисленных коридорах ей удалось не заблудиться. Когда она попросила об услуге, которую он сам же предлагал, тот согласно и воодушевленно кивнул, видно, ему тоже было скучно. Ванда заинтересовалась, а какая у него будет программа обучения? Вот чему можно научить парня, который сам научит кого угодно и чему угодно? Девушка поставила себе целью спросить его об этом, как только их обучение начнется, если, конечно, в ее расписании на день хотя бы раз появится графа «Вольная на разговор с кем-нибудь кроме тренера или учителя». — Как ты проводил последние несколько дней? — миролюбиво поинтересовалась Ванда. — Изучал человечество, — заметив выражение лица Ванды, он тут же спросил. — Прозвучало в стиле Альтрона, да? Я смотрел фильмы, читал книги, пытаясь понять вас. Это интересно и увлекательно, и я безумно рад, что все вы остались живы. Ванда усмехнулась. В голове пролетела мысль: «А он все так же забавен», вот только это просто не могло быть «так же», потому что он появился несколько дней назад, и они говорили не так много, чтобы он мог быть таким же, как когда-то. Ванда чувствовала, как медленно сходит с ума. Это, конечно, давно началось. Еще тогда, до сна, в катакомбах замка, но сейчас приняло совсем другие обороты. Так странно — она проживала жизнь во второй раз, не зная, способна ли она хоть что-то менять. Она не хотела изменить все — лишь ту часть, в которой ее брат умирал. Она бы рада была оставить в своей жизни и своей памяти Вижна, каждое мгновение с ним. Но если, сохраняя жизнь брату, она потеряет те воспоминания, она хотела сейчас получить новые. Она знала, кому делает шаг навстречу — самому замечательному человеку из всех, кого она только встречала. — Странно, наверное, прозвучит, но мне было… Я не знаю, одиноко? Я узнавал так много разных вещей, но не с кем не мог поделиться! Это глупо, да? — спросил Вижн, по-человечески изогнув брови. — Нисколько. Знаешь, я в последние время тоже делаю много открытий, так что мы можем делиться друг с другом, — предложила она, а глаза Вижна тут же радостно заблестели. Ну и что, что в его основе — идеальная программа в полуметаллическом теле с искусственно выращенными тканями? Мьельнир дал ему ту живую искру, которой не дал бы Альтрон. Дело не в огромном электрическом разряде, а в душе. Душе, данной ему богом. Тор, наверное, и сам до конца не ведал, что именно он делает, но результат превзошел все ожидания. — Каков предел твоих сил? — спросил Вижн, когда они вошли в зал, застеленный матами и укрепленный мягким покрытием на стенах. — Понятия не имею, если честно. У меня не было возможности их использовать до того момента, как мы с братом впервые встретились с Мстителями, но Штрукер полагал, мои возможности безграничны. Вижн усмехнулся. Раскачивались они ужасно долго. Ему моральные принципы не позволяли нападать на девушку, пусть и в качестве тренировки, а она вообще не имела представления о том, что нужно делать. В конце концов, они разошлись, и тренировка превратилась в игру, где один старался перехитрить другого, чтобы заставить его упасть. — Открытие первое: это чертовски больно, — произнесла Ванда, после того как гул от ее падения на спину разнесся по всему залу. Она даже не решалась поднять голову, потому что не была уверена в том, что на это способна. — Очень больно? — испуганно произнес Вижн, паря над ней и разглядывая ее искаженное гримасой боли лицо. Ванда незаметно шевельнула пальчиками, почувствовала, как силы ухватились за корпус Вижна, и швырнула его на маты рядом с собой. — Хотел бы я знать нецензурную брань, — прохрипел Вижн где-то совсем рядом, все еще лежа и обеспокоенно трогая скулу, в то время как Ванда уже смогла подняться. — С чего началась наша тренировка: «Думаю, главное — всегда быть начеку, Ванда!», — смеясь, произнесла девушка. Выражение лица Вижна описывалась не иначе как всеми нецензурными выражениями с легкими налетами грусти как минимум одного языка. Решив закончить, пока один из них, а возможно и оба не оказались следующими пациентами супергеройского лазарета, они собрались пообедать вместе. Ванда хотела позвать еще и Пьетро — не мог же Стив мучить братца весь день без перерывов на еду. Она включила часы и попыталась найти мерцающий огонек с обозначением брата где-то поблизости, но ничего не нашла. Списав все на свое неумение разбираться в картах, она ввела обширный запрос, который искал среди всех, находящихся на базе. Ничего. Волна негодования. Ужас. Паника. Она громко окликнула Вижна и попросила посмотреть, где Пьетро. Он замолчал на секунду, занимаясь поиском через все доступные каналы, но ничего не нашел. Увидев глаза Ванды, он удивился — сколько фильмов он успел посмотреть и сколько эмоций увидеть, а такого неподдельного, животного ужаса и страха он не видел никогда. Огромные глаза почти черного цвета, приоткрытый рот, немой крик которого оглушал его, причудливо изогнутые пальцы, горящие алым пламенем. Пять минут назад — девочка, сейчас — ведьма. Не та миленькая ведьма из детских мультиков, а настоящая, первородная ведьма, взглянув на которую становилось жутко. — Мы должны его найти, — прошептала Ванда. Вижн взглянул на нее — красные сгустки энергии, красные нити и искры разлетались во все стороны и проникали во все доступные места, опутываю всю базу в поисках брата. Вижн в то время подключился к серверу со всеми записями с камер видеонаблюдения за последний час и шерстил, пересматривая их с максимально возможной для его восприятия скоростью. Не больше, чем через минуту, они хором произнесли: — На крыше, сектор C-09. Ванда чертыхнулась, сказала Вижну, что обед отменяется, и пошла искать выходы на крышу. Пока искала дорогу — составляла гневную тираду о том, какой брат безалаберный идиот, не думающий о ней. Она даже улыбнулась, когда поднимала люк, ведущий на крышу, настолько ей эта тирада нравилась. Поднявшись, она прошла несколько метров по скользкой из-за дождя крыше, прежде чем увидела брата. Он сидел, натянув капюшон на голову, не обращая внимания ни на дождь, ни на порывы ветра, которые саму Ванду сбивали с ног. Она подошла к нему и гневно выкрикнула его имя. Он испуганно дернулся и повернулся в ее сторону с ошарашенными глазами. — Ты что здесь делаешь? — прохрипел Пьетро, все еще глядя на сестру удивленно. — О нет, дорогой! Это ты что здесь делаешь? Что ты здесь делаешь без пеленгатора, без сообщения для любимой сестренки о том, что она может не волноваться за своего отсталого братишку, решившего с травмой ноги погулять по скользкой крыше? — Ну, я сижу, — виновато произнес Пьетро. Ее нервы сдали. Она взглянула на него с прежней яростью человека, который слишком сильно любит, а от того и сердится. Взглянула… И расплакалась. Пьетро подал ей руку, и она камнем упала рядом с ним, он едва успел среагировать, чтобы обхватить ее руками и прижать к себе. Так она и осталась сидеть, уткнувшись лицом в его плечо и плача. — Ну Ванда, ну ты чего, — тихо спросил он, гладя ее по голове. — Не плачь, пожалуйста. Ох, ладно, признаюсь, я дурак, и больше никогда так не сделаю. Прости меня, солнышко, ну, не повезло тебе с братцем. Ты лучшего заслуживаешь. Ванда подняла заплаканные глаза и испуганно начала качать головой. Она схватила его крепко за руку и прижала к своей щеке. — Нет! Нет! Ты замечательный брат, самый лучший, — уверенно произнесла она, а потом положила голову на его плечо и произнесла тихо, — я просто до сих пор тот сон не могу забыть. Помнишь? Когда у меня в лабораториях Штрукера была лихорадка. — Помню, конечно. Ты несколько минут уверяла меня в том, что я мертвый, — хмыкнул Пьетро. — А что там такого было? Ты ведь никогда не рассказывала. — Там было все, Пьетро. Абсолютно все, — произнесла она. — Вся наша жизнь до Мстителей, сражение, твоя смерть. Ровно так, как было в жизни. Тебя даже точно так же вылечили. А после я тебя потеряла. Дважды. И… Понимаешь? Все сбывается. Поэтому я боюсь тебя потерять снова. Я чувствовала тогда все слишком реально, вновь пережить те чувства я уже не смогу, пойми. И я просто очень сильно боюсь за тебя. — Маленькая, — шепнул Пьетро с нежностью, поэтому Ванда даже не стала беситься. — Прости меня. — И не сердилась, — она именно так говорила каждый раз, когда они мирились, даже если перед этим не говорили целый месяц. — А ты почему здесь? Что-то случилось? Пьетро молчал. Выбирал слова. Думал, как рассказать сестре о том, что девушка, которая ее раздражала все школьные годы, жива, да и ладно бы жива, так находится в нескольких метрах под ними. Он держал сестру за руку, водил большим пальцем по тыльной стороне ее ладони и все так же выбирал слова. — Да, случилось, – наконец выдавил он. — Жизнь странная штука, знаешь ли. — Мы играем в Сократа и его ученика? — миролюбиво спросила Ванда, стараясь разрядить обстановку. — Да, именно! — смеясь, ответил Пьетро. — Я просто пытался тебя подготовить. — Говори уже как есть, — Ванда набрала воздуха в грудь и приготовилась его слушать. — Зофья Циммерман жива, и она здесь, — выпалил он и взглянул на сестру. — Она мутант. Ванда долго молчала. Смотрела куда-то в даль леса, окружающего базу и думала о сказанном братом. Та миленькая девчонка, в которую он был влюблен с первого класса, была здесь. Та пугливая овечка, которая подставила его, была здесь. — И что ты ей сказал? — Пьетро выдохнул. Он ожидал от сестры совсем другой реакции. — Что считал ее мертвой. Ванда расхохоталась со словами: «Моя школа!», и Пьетро удивленно на нее взглянул. Он действительно ждал другого! Совершенно другого от нее. Видимо, сестра никогда не перестанет его удивлять. Впрочем, прекрасно, что она повела себя именно так. Лучше и для него, и для нее. — Поговори с ней, — шепнула Ванда. — Если она действительно мутант, то она, думаю, напугана. Растеряна. Ты — единственный человек из прошлой жизни, кто может понять ее в настоящей. Иди. Пьетро поднял глаза и взглянул на сестру. Она — Сократ, а он лишь ученик. Она мудра, мудрее любой девушки ее лет. Да даже Зофья, например, вот что у той в голове? Она, как выяснилось, бывала там же, где и Ванда, испытала многое на себе, но не приобрела и унции всей той мудрости, которую получила его сестра. Его сестра. Странная. То дурачится, то плачет, то кричит, то шепчет слова под стать записывать в трактаты по философии. Он еще раз взглянул на нее, ожидая одобрения. После того, как Ванда приподняла губы в улыбке и кивнула, он неловко поднялся, держась за плечо сестры, которая даже не говорила о том, что ей больно или тяжело, а просто молча подставляла ему свое плечо потому, что он в этом нуждался. В прямом смысле. — А ты? — Моя очередь сидеть на крыше и печально смотреть вдаль, думая о том, какая я бедная и несчастная, — хихикнула Ванда. — Может и мой бывший парень появится? Пьетро усмехнулся. Наверное, только этого «счастья» им сейчас и не хватало. Ванда относилась к этому так же, как и он, с отношениями не сложилось у них обоих. Может потому, что их судьба стать героями, посвятив всю жизнь защите других, а может потому, что в их жизни должны были быть только они сами и больше никого. Отвлекает. Рассеивает. — Ладно, пошли, — хмыкнула Ванда, поднимаясь. — Я собиралась пообедать с тобой, прежде чем ты потерялся. Он закатил глаза, поняв, что сестра будет напоминать об этом ближайшие лет сорок-пятьдесят, до тех пор, пока историю не поглотит старческий склероз. Вероятности, что она забудет это раньше, не было, потому что она до сих пор припоминала ему, как она забыл встретить ее поздно ночью и сам же отругал за то, что она так поздно ходит. — Так давай, я не против, — воодушевленно произнес он, держа сестру под руку. — Ты обедаешь с Зофьей, и это не обсуждается! — и прежде чем Пьетро предложил присоединиться, она, крепко держа его руку, ответила. — А я вот ее видеть все равно не очень-то и хочу, поэтому справишься без меня. Спустившись с крыши, они разошлись. Ванда на кухню, искать Вижна и обсуждать мир вокруг них, а Пьетро — искать девушку, которая, по словам сестры, в нем нуждалась. Через полчаса скитаний, когда сестра уже вновь хохотала с Вижном, он нашел печальную Зофью в медицинском крыле. Наверное, как и он, будет ошиваться здесь ближайшие несколько дней ради науки Хелен. Или, может, с ней и правда что-то не так. Он знал лишь о том, что она ушла из лабораторий. А что делала все годы после? Как добралась до базы в Америке? Что вообще могло заставить девушку из ее семьи пойти на эксперименты? Она не Максимофф, у нее никогда не было проблем с деньгами. — О, это ты? Здравствуй, — произнесла она, встрепенувшись. — Я приняла тебя за Стива. — Забавно, — ответил Пьетро без тени улыбки на своем лице, разглядывая кроссовки и то, что один из швов выполнен неидеально. Они оба молчали, не зная что сказать и с чего начать. Они вроде сказали уже все, что хотели узнать. Нет, Пьетро, конечно хотел узнать, какие именно силы она приобрела, но спрашивать об этом в первые же минуты разговора станет неслыханной грубостью. Что-то вроде: «Да, ты права, я действительно на тебя обижен и хочу узнать только какого рода твоя мутация, на твое здоровье и состояние мне наплевать, несмотря на то, что мы знакомы полжизни». — Ты постоянно здесь сидишь, похоже, — отметил Пьетро, не уверенный в своих наблюдениях, она ведь появилась то в его жизни несколько часов назад! — Ты здорова? — Да, все в порядке. Просто это разные, — Зофья замялась. Они оба физически ощущали неловкость, повисшую в воздухе. — Тесты. Типа того. Ну, ты знаешь. — Ага, — хмуро ответил Пьетро, продолжая разглядывать свои кроссовки. Они снова замолчали. Наверное, это исчезнет нескоро. Это знакомо, наверное, каждому — как если бы встретились со старым знакомым на улице и остановились, как обычно делаете, чтобы поболтать пару минут с кем-то, пока не придется бежать на автобус. Вот только с этим знакомым вы виделись последний раз очень давно, и вроде бы много всего в жизни произошло, что можно рассказать. Вот только непонятно, интересно это или нет? И как он воспримет? А может, он вообще не хотел останавливаться, а просто поздоровался, спутав Вас с кем-то, и сейчас не может вспомнить имя? — Присядешь? — в этот раз начала первой Зофья, подвинувшись. — Долго тебе еще все это?.. Ну… — Я понял, — ответил он быстро, пока Зофья мучилась с выбором наиболее корректным словом, описывающим его костыли и травмы. — Не больше недели. Быстро восстанавливаюсь. — А, ясно. Пьетро присел рядом с ней, но не так близко, как наверное стоило, и все же не слишком далеко. И черт вообще разберет, как они должны были сидеть и говорить, чтобы это было правильно. Такое ощущение, что слово «правильно» перестало для них существовать сразу после выпускного. Для них всех. — Пьетро, — тихим, нежным голоском позвала Зофья, и в голове Пьетро в один миг вспыхнули все воспоминания яркими фотокарточками, словно это была магия ее сестры. Как иначе один лишь голос, звук его имени, мог воскресить все? Он вспомнил, почему в нее влюбился. Вспомнил, почему полюбил. И почему возненавидел вспомнил. Странное чувство, наверное, любить и ненавидеть одновременно? Любовь стала тяжелым неразрушимым камнем, с которым он был обязан жить. Скорее даже не обязан, он бы избавился, если бы захотел. Он не мог. Не знал почему. Просто не мог. Словно приворот какой-то. — Помнишь, как все было? — продолжила она, с надеждой поднимая на него свои неестественно голубые глаза, обрамленные прекрасными длинными ресницами. Девочка из сказки. Прекрасная дева, заманивающая путников на верную гибель. — Конечно, — кивнул он. Не зная, хочет ли он продолжить то направление, которое сейчас постарается вывести Зофья, он через пару секунд, когда она готова была уже произнести очередную дурманящую фразу своим сладким голоском, сводящим с ума, он быстро произнес, — мы ведь учились в одном классе. — Точно, — кивнула Зофья, разочарованно опустив глаза. Через секунду она улыбнулась, словно именно это и хотела услышать.***
Зофья поставила фарфоровую чашечку на стол и подняла глаза на Штрукера. — Так… Каково ваше решение? Вы позволите мне уйти? — робко спросила девушка, ощущая на коже суровый взгляд Штрукера. — Даже больше, дорогая. Я хочу предложить тебе работу. — Мне? Я ведь ничего не умею. Только школу закончила, — быстро пролепетала Зофья и тут же притихла, поняв, что лучше бы она молчала. Может, если она не согласится, он и не позволит ей уйти? — Тебе. Я получил твои школьные баллы. В личном деле написано, ты была лучшей в химии и биологии. Правда? — Да, — кивнула девушка, немного расслабляясь. Похоже, он не шутил, когда говорил, что хочет нанять ее. — Отец хотел отправить меня в университет. — Отправить? Куда-то за пределы Зоковии? — настороженно спросил Штрукер. Он не любил получать неожиданно ту информацию, до которой не докопался сам. Куда интереснее знать все, что собеседник может тебе сказать, и медленно, болезненно, извращенным искусством пытки получать все это. Хотя пытать это прелестное создание он и не собирался, это было бы расценено не иначе как преступление. Его личное преступление. — В Германию. Он учил со мной немецкий практически с рождения. Мама одно время была против, не хотела, чтобы я слишком уж выделялась среди всех остальных, но потом сдалась. — Glaubst du, du könntest hier arbeiten in den Labors? Forschung, du schriebst in der Schule einen Aufsatz, was Sie finden es faszinierend, — произнес Штрукер на чистом немецком, слышать который ей было очень непривычно. Он, вероятно, захотел проверить правдивость ее слов. — Ja, Sir. Es wäre mir eine Ehre, — с обаятельной улыбкой кивнула Зофья. Она поняла их: чем чаще упоминаешь страну происхождения "Гидры" c улыбкой, тем лучше отношение. (— Как думаешь, ты смогла бы работать в лабораториях? Исследования, ты писала в школьном эссе, что это увлекательно. — Да, сэр. Почту за честь.) — Тогда осталось дождаться Гидеона, давай пока поговорим о другом, – предложил Штрукер, продолжая листать ее досье. — Кажется, ты знакома с несколькими из участников эксперимента. Близнецы Максимофф, верно? Расскажи, в каких вы были отношениях. Зофья рассказала. Сказала о том, что с девушкой она не ладила, а с юношей они был неплохими друзьями, но перестали общаться несколько месяцев назад. Причем, рассказывая, она случайно подняла глаза на Штрукера и заметила, что он действительно был заинтересован в том, что она ему говорила. Хотя, быть может, это было не более чем интересом безумца.***
Первый рабочий день. Она встала около пяти и успела на двадцатиминутную пробежку, которую обычно просыпала. Квартира в центре, зарплата, какой никогда не было у ее родителей, водитель, появлявшийся у ее дома ровно в шесть и подвозивший вечером домой, возможность перестать быть подопытной. Все казалось сном. Кажется, она совсем скоро проснется и вновь окажется в том месте, где конечности, лежащие отдельно от тел, становятся нормальными. Она чувствовала себя важной персоной, когда Марко вез ее по городу, а потом когда она шла по замку в идеально белом лабораторном халате, который ей потом не придется стирать самой и вручную в конце рабочего дня. Ей может и пришлось поступить принципами, но сейчас она в месте, где с завидной скоростью сбывались ее мечты. Она взглянула на электронное табло — она все же будет работать с заключенными, хотя барон и сказал, что эта работа будет сведена до минимума. Что ж, она не будет придираться, ей пока нужно научиться, а потом она сможет проводить исследования, выходя из собственного кабинета только чтобы выпить чай со Штрукером, как он сам сказал, и сходить домой. Взятие крови. Достаточно легко для того, чтобы это могла выполнить бывшая школьница, ныне — ассистентка, и все же как-то жутко это все было. Некоторые приходили к ней своими ногами, извергали проклятия, некоторые были безучастны. Кто-то накачан наркотиками до практически бессознательного состояния, кто-то только с экспериментов. Экспериментальные были самыми долгими. Обычный анализ занимал не более трех минут. Эти же сидели в ее кабинете час. Восемь пробирок с кровью. Через пять, пятнадцать, тридцать, сорок пять и шестьдесят минут, а затем их приносили, поскольку сами они ходить обычно не могли, каждый час. После того, как она заполнила примерно три дюжины пробирок кровью несчастных испытуемых, в ее дверь постучались, а через секунду она увидела Штрукера и его обаятельную улыбку. — Здравствуй! Как ты тут? — заботливо спросил он. Зофья думала, сказать ли, что это все отвратительно? Или нет? Может, он возлагал на нее какие-то свои необъяснимые надежды. — Немного странно, если честно, — призналась Зофья, чувствуя, что каким бы монстром по отношению к другим он ни был, с ней он добр. Может, и она может относиться к нему хорошо? — Понимаю, но скоро привыкнешь, — кивнул он и достал из-за пазухи шоколадку. — Подумал, первый рабочий день должен быть подслащен. Ох, он еще более странный, чем Зофья предполагала. Интересно, он всем сотрудникам шоколадки разносит? Или только сотрудницам? Или только ей? Поговорив с ней еще немного, он сказал, что больше не будет отвлекать, сослался на то, что его самого уже ждут дела, и оставил ее. Зофья натянула медицинскую маску обратно на лицо, скрывая нос и рот от ужасного запаха, грязи и ужасающих своей ненавистью взглядов. Через мгновение охранники приволокли юношу, бросили его на кушетку и присели возле выхода. Если он очнется и начнет брыкаться, они будут рядом, чтобы он не успел причинить значительного вреда сотруднице. Ей не нужно было дожидаться того момента, когда он откроет глаза, чтобы понять: это он. Он. Тот самый мальчишка, с которым она знакома лет с пяти. Она с легкостью узнала его кудри, его руки, черты лица, который она бы уже никогда не смогла забыть. Ближайший час они проведут вместе. Как судьба любит шутить. Зофья тяжело вздохнула, достала из ящика новый, чистый шприц и взглянула на юношу на кушетке в нескольких шагах от нее. Через полчаса он открыл глаза ровно в тот миг, что она доставала иголку из его кожи. Он тут же посмотрел на нее и смог увидеть лишь глаза из всего лица. Через день, неделю, месяц, годы он будет считать это простым наваждением, преследовавшим его повсюду. Может, неестественно яркие голубые глаза, способные принадлежать лишь одному человеку, который никогда бы не оказался здесь, он назовет дурой любовью. Или, быть может, никогда и не вспомнит.