Но без тебя я безоружна И беззащитна, как мишень. Тогда мне никуда не деться: Все камни — в сердце, Пули — в сердце... Юлия Друнина
На следующее утро Зофья ничего не смогла вспомнить, что заставило Пьетро погрузиться в еще более тяжелые и глубокие раздумья, забывая обо всем. Он жил по расписанию тренировка-раздумья-тренировка, изредка падая в постель на пару часов, когда его тело изнывало и вопило о своей усталости. Он боялся прикасаться к Зофье, вел себя с ней как с хрустальной и все время опекал, оставаясь на расстоянии вытянутой руки. Ванда ничего на это не говорила, она продолжала делать вид, что ничего не произошло, потому что в сознании Зофьи так и было. Ванда все так же играла в подружек, лишь изредка настораживаясь, но при появлении брата она быстро то ли расслабляясь, то ли просто начинала чувствовать себя в безопасности. У них не осталось больше ни единой свободной минутки на отдых — многого Алексис им рассказать, конечно, не смог, но сказал, что что-то определенно готовится. И готовиться в ответ начали они сами. Бой, стрельба, бег, снова бой, магия. Так до тех пор, пока последний из них не начнет засыпать стоя. Пьетро перестал жалеть даже Ванду, которая до этого занималась в щадящем режиме из-за старых травм и умения набивать новые синяки. Он лично поднимал ее из постели и тащил за собой, ругаясь, заставлял использовать магию, хотя ведьма и сопротивлялась каждый раз до последнего. Они постоянно спорили, но ни одно ругательство не произносили, а просто смотрели друг другу в глаза очень строго, а потом что-нибудь падало с глухим звуком или разбивалось, и они тут же спокойно выдыхали, вспоминая, где находятся. Это не было какой-то серьезной ссорой, поскольку во время редких перерывов они общались как ни в чем не бывало, но во время тренировок поднеси к ним спичку — и она в момент сгорит дотла. Алексис рассказал им всего о двух мутантах, больше он никого не знал, но те двое уже успели пересечься с командой. Он рассказал о своей сестре — Вивьен. Отец с детства натренировал ее управляться с клинками и ножами лучше, чем с собственными ногами, поэтому в умелых руках Штрукера девушка стала потрясающим оружием — если ее личный комплект боевых ножей заканчивался, она могла материализовать в своей ладони новый, позаимствовав его из любой точки на карте. Второй, что когда-то напал на Зофью, Баки и Пьетро, был одного возраста с Солдатом и деформировал реальность. Алексис признался, что звучит это страшнее, чем выглядит на самом деле, поскольку физика в его случае не перестала работать: ничто не берется из ниоткуда, ничто не пропадает в никуда. Поэтому он мог лишь переместить любой предмет или человека на небольшой видимый промежуток — может, не очень и серьезно, но его нападения оказались слишком неожиданными. В одну из тренировок, когда Алексис с Вандой дрались в качестве шутки — ведьма, кажется, совсем забыла про осторожность (Пьетро, конечно, предполагал, что они еще и интересами сошлись, открыв клуб предсказателей смерти), Зофья тихо одернула бегуна, и он тут же оказался возле нее. Она, глядя на ведьму, больше играющую, чем сражающуюся с мальчишкой, тихо произнесла: — Ты же понимаешь, что нам однажды придется выйти на бой? — Не хочу тебя удивлять, но мы к этому бою и готовимся, Зоф, — шепнул он, рассмеявшись. Кажется, первый всплеск несерьезности за последние дни. — Я знаю. Просто… Мы можем не вернуться домой, кто-то из нас, — тихо прошептала она, наконец перестав смотреть на Ванду с Алексисом и взглянув ему в глаза. — Иисусе! И ты туда же?! — возмутился Пьетро. — Тише! — возмутилась она, строго взглянув на него своими прекрасными неестественно-голубыми глазами. — Я не об этом. Просто ты должен осознавать, что это возможно. А еще ты должен осознавать, что собираешься отправить на этот бой ребенка. — Во-первых, не отправить, а взять с собой. А во-вторых, он сам согласился быть с нами, — лениво отозвался Пьетро, отмахиваясь и от ее нервов, и от собственных мыслишек, которые уже давно маячили где-то на границе сознания. — Пьетро! — на этот раз все взглянули уже не на него, а на нее, и Ванда даже колко отметила что-то о том, что к их годам надо бы научиться контролировать свой голос, когда рядом есть дети и посторонние. — А разве у него есть выбор? Если он не с нами, то где? На улице? Ему просто некуда идти, к тому же кто он? Подросток. — Мы… Вообще-то по некоторым классификациям тоже подростки, — вежливо напомнил ей он, но Зофья лишь махнула рукой. — Неважно. Ты разве не замечал, что даже если они с Вандой валятся с ног и визжат о том, что они оба слишком устали, а ты Иуда и истязатель, то все равно заваливаются смотреть мультики и фильмы про супергероев и еще и Вижну звонят, а потом делают ставки, кто и как умрет и воскреснет ли. Он фанат всего этого геройства, и если ты демократично предложишь ему самому решить, давай, угадай, что же он выберет? Ты не можешь позволить ему идти за нами, он ребенок, — выдохнула Зофья. — Согласен, не могу. Но что я ему скажу? — Ну… Придумай. Пожалуйста, зайка, — взмолилась она. — Иначе это будет на моей совести, а там и так слишком много всего. Пьетро кивнул, поцеловав ее в лоб, вновь едва дотронувшись. Как бы он хотел, чтобы спасти от геройства он мог еще и двух самых дорогих ему на свете людей. Но разве он мог?***
Зофья свирепо сверлила Пьетро взглядом каждый раз, когда Алексис после очередного поворота автомобиля говорил что-то вроде: «Вау, поверить не могу!», а Ванда давала ему ободряющее пять ладошкой или легко била кулачком в плечо. Новое задание, огромная активная база, для успешного взятия которой они долго тренировались. Три защитника, три исполнителя, каждый со своим заданием, так что им придется разделиться и встретиться только в самом конце. Схема, в общем-то, за это время стала отработанной и понятной, разве что Алексис мог сделать что-то не так, но Барнс, который отправлялся вместе с ним, так как доверял он мальчишке меньше всех, отлично знал задание и мог выступить за двоих. Пьетро вывел Зофью коридорами к пустым комнатам, которые раньше были лабораториями, и терпеливо ждал, пока она определит что-то по скляночкам и даже соберет себе в карман палу ампул. В это время Ванда с Ксавьером, вместе с выполнением задания по приказу Стива еще и методично расставляли взрывчатки, которые подорвут базу, сделав ее непригодной для существования, уничтожив вместе с тем и все оборудование. Как только Зофья подавала знак о том, что готова перейти в следующий лабораторный отсек, он отвечал ей другим знаком — они использовали язык жестов, которым пользовались все группы захвата — проверял все быстро и тщательно, и только после этого пропускал ее. Ее чемоданчик, наверное, с биологическим оружием, и все карманы на форме с чем-то чуть более легким, уже были заполнены полностью, когда две остальные группы отозвались, что готовы. Они встретились там, где договаривались, когда неожиданно грянул гром. Сначала появилась Дагги — Ксавьер заметил это, когда его куртку, едва не задев артерию, вспорол кинжал, который он успел схватить и отправить в обратном направлении. — Оу, мне нравится, — томным голосом объявила она, заставив кинжал замереть в нанометре от ее лица и идеальной темной кожи. — Я бы даже влюбилась в тебя, если бы вы… Вы все, разумеется, не только ты, сладенький, забрали то, что мне очень и очень нужно. Ванда закатила глаза, стоя за спиной Ксавьера, который держал руку чуть приподнятой, не пуская ведьму нарываться на неприятности. — Вив, я сам сделал выбор, — выкрикнул Алексис из другой части огромного ангара. — Разве не позволишь? Неужели я настолько тебе дорог? Неужели соскучилась? — Еще чего, — фыркнула Дагги. — Я сказала, что ты нужен, не более. А эти славные ребята тут играют в героев. Давайте так, все замечательно, вы возвращаете мне того парнишку, который определенно вас уже достал, а я отпускаю вас. Скорее всего, живыми. Давайте, я отличный дипломат, соглашайтесь. — Он нас не достал, — отозвалась Ванда прежде, чем хоть кто-то успел среагировать. — И дипломат из тебя хреновый. Из меня тоже, так что гуляла бы ты, в одиночку против нас долго не выстоишь. Ксавьер тихо рыкнул, чтобы она замолчала, не нарываясь на неприятности, Ванда тихо что-то ему бросила в ответ, так что он помрачнел, но защищать ее не перестал. — Я не сказала, что одна. Пьетро успел только выкрикнуть имя сестры, которая, быстро сориентировавшись, накрыла всех щитом за долю секунды до начала атаки. Она отрешенно смотрела на нависший над ними щит и разбивающийся над ними снаряды и магические атаки. Важно было совсем не это. Важно было то, что она никогда не способна была укрыть их всех раньше — слишком слабой была, да и хватало ненамного. Не так, как сейчас. Она не смогла сосчитать противников, только постоянно удерживала в поле зрения свою команду, стараясь во время прикрыть. Все постепенно собирались вокруг нее, чтобы она не тратила слишком много сил, распыляясь на весь ангар. Она все также чувствовала себя сильной, и это пугало ее больше, чем когда либо — необычайный прилив энергии, который подпитывал ее магию. Еще вчера она тяжело дышала бы обессиленная уже через несколько минут такого расхода энергии. Она сильна. Сильнее обычного. В разы. Как в том видении. Зофья вскрикнула, тут же гневно произнесла что-то Ванде, заставляя ведьму вернуться в действующую реальность. — Угробить нас хочешь?! — взвизгнула Зофья, сердито взглянув на ведьму, тут же быстро латающую и восстанавливающую щит. — Только тебя, — в своей манере хмуро отозвалась Ванда, чувствуя строгий взгляд брата на себе. Он критично оценивал сестру, пытаясь понять, что же заставило ее оступиться, но как только Ванда взглянула на него, он быстро отвел взгляд. Пьетро позвал Зофью по имени, потому что нужна была ее помощь — обычно она всегда замечала. Но сейчас она стояла, не шелохнувшись. Не пошевелилась с того момента, как с насмешкой фыркнула Ванде в ответ. — Ванда, — немного испуганно окликнул сестру Пьетро и кивнул в сторону Зофьи. — Я ничего не делала, — отозвалась она, пытаясь успеть не только держать щит, но и атаковать тех, кто делал это по отношению к команде младших Мстителей в несколько раз яростнее и успешнее. Пьетро спустя секунду оказался возле девушки. Его руки задрожали. Зофья отрешенно смотрела куда-то сквозь него, а по ее щеке без единого налета румянца медленно стекала одинокая крупная слеза. Она чувствовала паралич. И боль. Повсюду. Она не могла пошевелить ни единым мускулом, мышцы потеряли возможность даже вздрогнуть от перенапряжения, в горле застыл крик боли. Она не могла шевелиться, могла лишь чувствовать все. Ее словно сбил большегруз и протащил на дороге несколько тысяч метров. Переехал поезд. Поезд за поездом, пока многие миллионы километров не стали окрашены ее темной, багровой кровью. В нее впивались сотни, тысячи ножей, в ее ладони забивали гвозди, она танцевала на углях, спала в миллиардах крошечных осколков стекла, которые впивались в ее тонкую кожу. — Уводи, — крикнула Ванда, заметив крошечную брешь в своем щите, через которую просочился неведомый, почти прозрачный дым. — Прежде, чем случится что-то более серьезное. Пьетро попытался встряхнуть пару раз Зофью за плечи, но никакой реакции от нее так и не дождался — одинокая слеза скатилась по щеке и по ее губам к подбородку и упала на его руку. Юноша вздрогнул, скорее от неожиданности, подхватил девушку и уже через полминуты вернулся на место без нее. — Что это было? — тихо спросил Пьетро, оказавшись рядом с сестрой. — Нечто похожее на ментальное воздействие, — отозвалась Ванда, хмурясь, и громко крикнула, чтобы все надели респираторы и очки, чтобы не допустить попадания просочившегося дыма. Пьетро оглянулся, проверяя, все ли остались в строю. Алексис. Черт! Так же замер, охваченный внезапным параличом и ужасающей болью. Сгорание заживо, пулеметная очередь в живот. Ни единой возможности закричать от боли. Все что есть — ощущение боли каждой клеточкой тела, каждым нейроном. Он непроизвольно трясся, так и не в силах совладать со своим телом. Пьетро сориентировался чуть быстрее, вновь унося его в машину. Когда добрался до небольшого грузовичка, Зофья, которую медленно отпускало наваждение, лежала на полу, била ладошкой по полу, плакала и кричала, срывая голос и неожиданно начиная тихо скулить. Пьетро тихо и тяжело выдохнул, оставляя рядом с ней бьющегося в конвульсиях мальчишку. Он не в силах ничего изменить. Пьетро быстро коснулся ее щеки холодной рукой, и она замерла, впервые почувствовав хоть что-то реальное. Но спустя мгновенье его здесь уже не было — там еще осталась его команда. Команда, рассыпающаяся на части, команда, Капитаном которой он был. Странно. А раньше из-за этого прозвища сердился. Возвращение было тяжелым, он с трудом прорывался через несколько атак и щит Ванды — она не сразу почувствовала его и впустила. — Еще кто-то? — Ксавьер, — отозвалась Ванда, и Пьетро тут же метнулся к нему, но ничего похожего на то, что испытывали Алексис с Зофьей. Он чувствовал то же, что и они. Может, даже чуточку сильнее — он не был мутантом. В его крови не растворилось ни грамма сыворотки, и его тело, тело обычного человека, чувствовало все гораздо острее, нежели тело любого другого в команде, взращенного на магии и науке. Но он был словно в полном порядке, разве что еще мрачнее обычного, но к этому все, кажется, уже давно привыкли. Баки с Ксавьером прикрывали ведьму и проверяли готовность установок, пока она держала общий щит и готовила атаки, которые помогут им ослепить врага и уйти. Пьетро закричал сестре, чтобы уходила первой — они здесь защитники, они должны остаться, а она может даже сможет помочь скулящим в машине от боли Зофье с Алексисом, немного поколдовав над их мозгами. Ванда обернулась, нахмурившись — то ли просто не хотела выполнять просьбу, то ли не услышала, респиратор сильно приглушал голос, делая слова едва разборчивыми. Он сдернул маску всего на секунду, ради сестры, чтобы она спаслась. Этой секунды хватило сполна. Он думал, что ничего болезненнее чем то, что было в Зоковии под властью Штрукера, не произойдет с ним снова. То, что было там, было не болью, а ласками. Отныне он готов был признать те дни самыми нежными в его жизни, потому что то, что испытывало его тело сейчас, кажется, вообще едва возможно пережить. На границе болевого порога, так, что вот-вот его перескочит. Там, за порогом, за границей очень сильной боли, времени останется совсем немного — очень быстро, почти молниеносно его настигнет смерть. — Говорила ведь Анка, что он красивый, а я умная, — сердито прорычала Ванда, оглядываясь на брата. — Идиот. Она отправила краткий импульс в его сторону, не зная, сможет ли это решить проблему. Ванда отправила Барнса, чтобы он садился за руль, готовясь в любой момент зажать педаль газа до упора. — Теперь твоя очередь, — крикнула она Ксавьеру, тихо молясь о том, чтобы хотя бы в этот раз он ее послушал. — Сумасшедшая? — Пускай, — отозвалась Ванда быстро. — Пока ты уходишь, этот успеет прийти в себя. Я буду держать щит до последнего, как только запустите детонацию, он меня заберет, все получится. Ксавьер повторил свою последнюю фразу еще раз, но на этот раз не спрашивая, а утверждая. Но все же он ее послушал — так было логичнее. Не правильнее — оставлять ее одну среди нескольких весьма не дружелюбных мутантов, но логичнее — он должен был запустить детонацию прежде, чем уйдут они сами, а значит и прежде, чем их враги покинут место своей дислокации. Прошло несколько минут, и только сейчас Ванда почувствовала небольшую слабость, спустя столько времени использования силы. — Ну же, беги, я успею, я сейчас, — крикнула Ванда брату, колдуя над его мозгами так, чтобы избавить от морока. Пьетро кивнул, взглянув на нее еще раз, его взгляд приобретал осмысленность, он крикнул что-то о том, что сейчас вернется, но Ванда не разобрала полностью его слов. Она продолжала держать щит из своей алой магии Хаоса, как никогда жалея о том, что у нее нет такого же, как у Кэпа. Девушка, услышав имя которой, Алексис взмолился, захохотала, приговаривая о том, что принцесса осталась совсем одна и все ее бросили. Ванда отправила в ее сторону сгусток энергии, так что смех, немного безумный, тут же сменился воем. В это время пуля от Зеркальщика скользнула по ее руке, так что Ванда тихо прошипела проклятие в его адрес, но в тоже мгновение вернула свой щит на место. Она отступала по одному шагу, пытаясь рассчитать, на каком расстоянии сможет захватить под защиту и машину, и сможет ли она держать щит, если ее сейчас схватит братец. Пьетро взглянул на нее, чтобы понять, куда должен бежать, всего на долю секунды, Ванда тоже оглянулась, словно почувствовав, и в этот миг, краткий и до жути растянутый, Ванда вздрогнула, ее ноги подкосились, в глазах застыл ужас. Она зашипела, а с губ к подбородку и шее стекла струйка крови по стремительно белеющей коже и без того бледной Ванды. Она чувствовала не ту боль, что внушили ее брату, Зофье или Кроту. Она чувствовала боль реальную. Ту, от которой остаются раны на теле, порой сквозные, ту, после которой на теле навсегда жуткими напоминаниями будут зиять шрамы. Она упала прежде, чем он смог что-либо понять, так что когда Пьетро смог подхватить сестру на руки, ее пульс, падающий со скоростью света, едва прощупывался. Она обмякла у него на руках, попыталась сказать что-то, но лишь измазала рот в крови, так не в силах произнести ни единого слова. Позади, за его спиной, раздался первый взрыв, за ним — цепная реакция. Пьетро через секунду уже кричал, чтобы давили на газ как можно быстрее. База Щ.И.Т.а, два часа нервов, пока Ванду пытаются спасти специалисты. Экстренный перелет в Нью-Йорк, который сестра, может, и не переживет. Все это время он держал ее медленно остывающую руку и вслушивался в раздражающий писк приборов, которые пели насмешливую песенку о смерти его сестры и о нем дураке, неспособном даже ее защитить. Он вспоминал, как клялся отцу, которого давно уже нет, что сестру в обиду не даст, вспоминал, сколько раз Ванда пострадала по его вине и без. Если отец и видел его сейчас, то определенно был недоволен. Как только они оказались в больнице, Пьетро тут же подскочил к ассистентке, которая встречала их, и попросил вызвать Стива. Она покачала головой, сухо отметив: — Вынуждена вас огорчить — мистер Роджерс в отъезде, никто не знает, как с ним связаться, он выходит на связь самостоятельно и очень редко. Пьетро сжал ладонями голову, чуть не плача, панически пытаясь найти варианты того, что именно он мог сделать для сестры. Пытался найти то, что зависело именно от него, а не от всех остальных. Но он уже все сделал. От него больше ничего не зависит. — А Вижн? Синтезоид, где он? — Они отбыли со Стивом вместе, — отозвалась девушка и, узнав, может ли чем-то еще, кроме ненужной и глупой информации, помочь, удалилась. Пьетро рухнул в кресло, по-настоящему рыдая и пряча свое лицо в ладонях. Это он виноват — он не спас, он не защитил, он подставил. Он оглянулся на врачей, которые бежали вокруг его сестры, нервно суетясь. Он пригляделся — один из них начал отсчет, это было заметно и по шевелению его губ, и по тому, как он дергает рукой, считая на пальцах. Он знал, когда считают. Когда сердце их тетушки начало замедляться прямо перед Рождеством, врачи, увозящие ее на скорой считали точно так же. Он помнил этот момент: уткнувшись в его плечо, рыдает сестра, от горечи и обиды, от непонимания и ненависти к миру. Перед ними закрывается машина скорой, он замечает, как врач начинает отсчет, совсем не понимая еще, что это значит. За секунду до того, как дверь скорой закрывается, он слышит лихорадочный писк, и ровный, не дрогнувший голос о том, что можно выключать приборы. Тогда они остались абсолютно одни в мире, в котором были лишними. Он взглянул на захлопнувшуюся за врачами дверь. И он, а не она, остался один. Хотя лучше бы осталась сестра.***
— Ты — мое лучшее оружие, — она услышала тихий шепот Штрукера над своим ухом. — Почему я? Есть еще девять человек, в несколько раз сильнее меня, — отозвалась Зофья, чувствуя, как ее морозит, хотя обычно она чувствовала себя очень уютно в собственном кабинете. Вольфганг улыбнулся, немного нервно, резко, и это, пожалуй, была одна из самых нелюбимых и пугающих улыбок Зофьи. — Потому что у тебя есть намного больше, — шепнул он и положил указательный палец ей на лоб. — Вот это — твой разум. Зофья непонимающе хмурилась, так что ей мгновенно хотелось заметить — раз уж она не понимает, что он имеет в виду, разум точно не ее конек. Она действительно считала себя самой слабой. Нет, разумеется, ее силы были не самыми плохими, и у остальных тоже были свои мелкие слабости, которые способны были вывести бойца из строя за секунду, но она все равно всегда знала, что слишком уязвима. Внезапная болезнь и приступы, зависимость от мира, который ее окружает и от всего, что она знает. — Не замечала, что ты отличаешься? Посмотри как-нибудь на них — брошенные одиночки, у которых не было иного выбора, несчастные, по сути своей, люди. Разве ты такая? Разве ты пришла потому, что голодала, осталась без крова или не имела иного выхода? Зофья молчала, прекрасно понимая, что вопросы ей Штрукер задавал риторические — хотя бы на это ей мозгов хватило. — Я вижу огонь в твоих глазах, ты считаешь, что я прав. Разве это не делает тебя на порядок выше? — уголки ее губ смущенно, по не совсем понятным причинам дрогнули. — Ты пришла ко мне сама. Ты осталась, несмотря на тысячи вариантов и способов уйти. Ты отлично держишься на плаву и учишься быстрее, чем я в свои годы. Штрукер погладил ее по плечу, видя, как сильно девушка разнервничалась. Очень зря — бояться ей нечего. — Я ведь уже достаточно стар, чтобы говорить «по моему опыту»? — он рассмеялся, и Зофья, выдохнув чуть легче, вслед за ним. — По моему опыту, дорогая, те, кто приходят сами — остаются навсегда. Это не угроза, вовсе нет! Я о том, что вы, уникумы, понимающие истинную цель работы и осознающие значение слова «эволюция», вы другие. Вас не переубедить. Их, — он махнул куда-то рукой, упоминая, видимо, всех остальных из девятки, — их можно. Только спой серенаду о добре и старом мире, полном чести, отваги и рыцарства и все, потеряны. Зофья подняла глаза на своего учителя, не до конца понимая, почему он решил поговорить с ней об этом. Она понимала, что он имеет в виду, но не понимала, почему затронул эту тему именно сейчас — вроде бы, ничего необычного не произошло. — Но я ведь знаю, что ты другая. И потому я знаю, что ты навсегда останешься со мной, — он снова понизил голос до полушепота, словно опасался прослушки, хотя на самом деле это он прослушивал всех остальных. — А значит, даже после моей смерти мои идеи будут живы. Он взглянул в глаза подопечной — он был прав, в этом нельзя было даже усомниться.