На круги своя

Через двадцать шесть дней Джуди тридцать. Она очень осторожна, и именно поэтому лежит на больничной койке, а не на столе патологоанатома. Её тело похоже на те самые манекены, по которым их учили стрелять в академии — белый картон кожи с дырками и чёрными полосами синяков под шерстью. Бинты жмут грудь, удерживая на месте кровь и рёбра. На лице улыбка держится только под влажным взглядом сына. Марко уже исполнилось десять, он успел заступиться за честь дамы — дочки Буйволсона, которая выше Марко почти на полметра и старше на четыре года — и поругаться с учителем биологии, когда тот неправильно назвал витамины, входящие в морковку. Марко взрослый мальчик, которому плевать на все отряды и сборища — и не плевать на свою маму. Он цепляется за её руку — под шерстью точно будут синяки — и очень старается не плакать. Рядом стоит Ник, и на его лице одновременно облегчение, осуждение и наигранная веселость. Он придерживает Марко за плечи, шутит за троих, и это помогает Джуди улыбаться чуть менее искусственно. Она знает, что, как только Марко заберёт отец, ей устроят выволочку. Она просит небо, чтобы Бен попал в пробку, и не приезжал как можно дольше. Джуди не хочет объяснять Нику, почему его рыжая шкурка важнее неё. И почему она без раздумий подставится под пули, которые предназначались его ушастой голове. Джуди через двадцать шесть дней тридцать, и ей так надоело объяснять прописные истины! Когда её и Ника перевели в убойный отдел — два года назад — от вида первого трупа её долго тошнило за углом. В сознании держала только тёплая рука Ника, в то время как новые коллеги цинично смеялись и не воспринимали всерьёз. Опять. Домой Джуди первый месяц вползала под утро. У неё никаких сил не хватало, чтобы добраться до кровати, и она сворачивалась на коврике в прихожей, радуясь, что у неё богатый муж, который может купить такой мягкий коврик. Через четыре часа коврик летел в помойку — Джуди чудились на нем пятна крови. Она принимала почти ледяной душ, готовила сыну на завтрак морковные котлетки и вела в школу, боясь отпустить его лапу, но и опасаясь дотронуться лишний раз. Смерть словно изваляла её в мазуте. Ник шутил жестко, но смешно. Может, она стала старше, а может просто привыкла, но его фразочки на грани между заботой и ссорой успокаивали, как может успокаивать немного надоедливая, но улыбчивая старушка, раздающая листовки у одного из торговых центров. — Ты похожа на вчерашнего утопленника, Морковка, хочешь кофе? — На тебя не то, что твой Бен, даже ни один нормальный кролик не посмотрит. Давай поправлю воротник? У Ника тёплые, сильные лапы, бескостно-гибкие. А сердце стучит спокойно и размеренно, приятно на секунду уткнуться ему в грудь лбом, прикрыть глаза и слушать, как жизнь течет по его жилам. Как от этого можно отказаться? Когда Бен заходит в палату, Ник на ходу выдумывает историю об их с Джуди приключениях, и Марко смеётся задорно, словно находится на детской площадке, а не в больничной палате. На морде Бена легкая обеспокоенность — так смотрят на поцарапанную вещь, старую, но привычную и удобную. Джуди успокаивающе улыбается, когда Марко влетает в отцовские объятия, а Ник на секунду хмурится, и это уловит только тот зверь, который знает Ника очень хорошо. Лучше Джуди Ника могла знать только его почтенная матушка. Бен осторожно берёт Джуди за руку, смотрит ей в глаза, и она видит строчки неписанного договора между ними. И заботу — непривычную, своеобразную, но заботу. — Выздоравливай, дорогая. — Разумеется. У неё не такой большой выбор. Она уже представляет хаос, который создадут в доме её мужчины: подгоревшая еда, гора не стиранного белья, пыль на полках — и это только начало. Есть вероятность, что Бен наймет домработницу, но она очень низкая — они оба не любят посторонних на своей территории. Бен забирает Марко и обещает навестить её завтра. И несмотря на все намеки, забрать из палаты ещё и Ника не получается. Лис, когда ему было надо, упрям как Буйволсон и простодушен как Когтяузер. Да и дружба с новым мэром — когда только успел, паршивец?! — даёт много козырей и в без того ловкие руки. Джуди отводит взгляд, как тогда, под мостом, и чувствует себя маленькой и слабой. Она не просит прощения, даже не собирается, но медсестрички уже рассказали ей, что всю операцию Ник просидел под дверью операционной, а потом приходил каждый вечер и сидел до закрытия. — Какая удивительная дружба! — восклицает одна из них, мечтательно улыбаясь, и усмешка Джуди теряется в раздраженном бурчании её лечащего врача. Их дружба — это что-то совершенно особенное, определённо. Их дружба — аналог неприемлимости любви. Если Бен сжимает её руку почти неуверенно, непривычно, то Ник переплетает их пальцы, сжимает. На его лице почти физическая боль, злость и нотки обиды. — Когда ты научишься не подставляться под удар, Джуди? — спрашивает надломленно Ник. Она ожидала опасно-спокойного тона, но боль в его глазах режет без ножа. Джуди кажется, что этот нож втыкается в миллиметре от сердца. У неё пузырятся в горле слова «поцелуй меня». Джуди протягивает его лапу к своим губам: шерсть приятно щекочет, успокаивает боль и не даёт словам вырваться наружу. Шок на лисьей мордашке вызывает улыбку. — Иногда я тебя ненавижу, Морковка. — И я тебя.