На круги своя

Джуди тридцать пять, и иногда она думает, что возраст — это единственное, что принадлежит только ей. Никто не скажет «за твою маленькую зарплату ты можешь только несколько месяцев купить» или «офицер, вы провалили миссию, сдайте свой последний год». Джуди тридцать пять, и её это не пугает. — Ох, дорогая, не расстраивайся, — смеется новоявленная синьорина Биг. Они сидят, окруженные белыми медведями, и пьют белое вино где-то двухсотлетней давности. Джуди всё равно, что пить. У неё под сомкнутыми веками плавают белые палочки. — Многие дети такие. Они пытаются казаться взрослыми, как умеют. Возраст такой, понимаешь? У Джуди двести семьдесят сколько-то там братьев и сестёр. О взрослении крольчат она знает всё и чуть-чуть больше. Но она была скорее готова к тому, что её сын сделает какой-нибудь крольчихе крольчонка, чем возьмется за сигареты. Джуди хорошая мать, но в данную секунду ей хочется напиться. — Дорогая, — хохочет синьорина Биг, — так вино не пьют. У синьорины Биг осталось двадцать детей. Остальные пали жертвами мафиозного быта. Её седьмой — или восьмой — будущий муж детей не планирует вообще, зато мечтает о контракте на поставку оружия. Все бывшие мужья синьорины Биг посажены Джуди за решетку. Все дети синьорины Биг — крестники Джуди. В этом точно есть что-то от иронии судьбы. — Мне кажется, мы отдаляемся, — говорит Джуди, покачивая бокалом из горного хрусталя. Обласканная вниманием подруги, она перестала бояться дорогих хрупких вещей, пусть и не привыкла к ним до конца, предпочитая старую клетчатую рубашку и застиранные бриджи платью из нитей шелкопряда. Они с синьориной Биг смотрятся очень смешно: такая яркая ухоженная она и уставшая, упакованная в униформу Джуди. Противоположности свел вместе один не упавший пончик и сотни задушевных разговоров о мужчинах, родителях, детях и новой сумочке из коллекции леди Крок. — Дорогая, ему пятнадцать, — устало улыбается мафиозная донна, и Джуди вспоминает, что всего детей было тридцать. Уже четыре года синьорина Биг не спит с собственными мужьями без презерватива. Эдмунд — самый младший из её детей, ему в этом году исполняется восемь, и Джуди, разумеется, приглашена. Она не знает, как смотреть в личико ребёнку, не морщась и не проклиная себя за его шрамы: они с Ником успели в последний момент. Ещё чуть-чуть, и у тогда ещё синьоры Биг было бы девятнадцать детей. Это было четыре года назад. Джуди усмехается, чувствуя, как дорогое вино ложится на веки тонким слоем сна. Сколько она уже на ногах? Двое суток? Трое? Последний убийца оказался осторожным упрямым козлом. В самом прямом смысле. Да, — Джуди подкладывает кулак под щеку и улыбается сквозь дрему, — у меня же форма в крови этого урода. Я вообще переодеться зашла. Джуди тридцать пять: у неё подросток сын, трудоголик муж, подруга — мафиозная донна. Она может сидеть в грязной униформе в кожаном кресле, пить вино, которое стоит, как её зарплата за год, и держать в руке бокал ценой в маленькое состояние. Джуди засыпает с мыслью, что её дела совсем не так плохи, как кажется, что у неё есть что-то, кроме прожитых лет. Только её сыну побольше бы мужского воспитания… Синьорина Биг терпеливо ждёт, пока подруга уснёт, и наконец-то набирает номер. К телефону подходят сразу же. — Забирай её, — говорит синьорина Биг, сразу же сбрасывая звонок. Она чувствует себя героиней романа: старой и умудренной опытом, пытающейся поправить судьбу своей младшей подруги или родственницы, не важно. Ей не очень нравится эта роль, но это определенно увлекательнее, чем вымораживать дурь из мелкого перекупщика наркоты.— Когда же эта парочка наконец наиграется?