Девяносто девять

Алисия проснулась от топота, доносящегося из коридора: там как будто бежала целая армия, поголовно обутая в сапоги с металлическими набойками. Элайза, до сих пор мирно спящая у нее на плече, тоже подняла голову и посмотрела сонными глазами. — Сейчас ворвутся, — сказала Алисия, вставая и разминая затекшие мышцы: остаток ночи они проспали, сидя на полу у стены зала ассамблеи, и тело теперь болело просто невыносимо. Элайза едва успела подняться и одернуть чуть задравшуюся тунику, как двери распахнулись и в зал вбежали — нет, не армия — а только Титус с двумя стражниками. — Командующая! — воскликнул он и запнулся, увидев Элайзу. Но все же продолжил: — Пленные бежали! — Что? — Алисии показалось, что она не расслышала. — Пленные бежали! — закричал Титус, уже не сдерживаясь. — Лидер огненного клана мертв, как и вся его свита. Но самое плохое даже не это. Алисия молча смотрела на него. — Небесная девчонка, — выплюнул Титус. — Октавия. Ее нигде не могут найти. Командующая, необходимо немедленно собрать военный совет. Небесные люди предали нас и должны понести наказание. Она перевела взгляд на Элайзу. Та стояла, приоткрыв рот, и, кажется, еще не до конца проснувшись. — Собери лидеров кланов, Титус, — велела Алисия. — Никто из небесных не покинет Люмен до того, как мы разберемся, что произошло. — Подожди, — Элайза коснулась ее руки, и что-то внутри Алисии дрогнуло, то ли от нежности, то ли от боли. — Это все какой-то бред. Дай мне поговорить с Маркусом и Виком! Нужно понять, что произошло. Она рванулась к дверям, но Алисия кивнула, и стражники преградили ей дорогу. — Что? — обернулась, тяжело дыша. — Теперь я твоя пленница? Один бог ведал, как тяжело было Алисии сказать то, что она должна была сказать. Но голос — хвала небесам — звучал спокойно и гулко. — Да. Отведите Элайзу из небесных людей в ее комнату и приставьте охрану. Без моего позволения никто не должен входить к ней. Она перевела взгляд на Титуса: — Я велела собрать лидеров кланов. Почему ты все еще здесь? Титус торопливо выбежал из зала, а Элайза, окруженная воинами, не шевелилась, глядя на Алисию. — Прости, Элайза, — сказала она. — Кто-то предал меня, и я должна выяснить, кто. До начала военного совета она выяснила все, что произошло. Оказалось, что ранним утром воины, пришедшие сменить стражу у пленников, обнаружили своих товарищей мертвыми — с насквозь проткнутыми головами. Запоры с клеток были сорваны и все пленники бежали. Через несколько минут после этого на площади появились лидеры кланов: кто-то с раннего утра зашел в покои Спарка, но обнаружил там лишь семнадцать трупов все с теми же дырками в головах. Было ясно, что освобождение пленных и убийство лидера огненного народа — дело рук одних и тех же людей. Маркуса и Вика поместили в отдельное помещение и приставили стражу. По приказу Алисии еще раз обыскали весь Люмен, но Октавию так и не нашли. Совет собрался не в зале ассамблеи — Алисия запретила осквернять его военными переговорами. Разместились прямо на земле, на лужайке в дальней части Люмена, у Восточной башни. — Это небесные, — сразу сказал Титус. — Больше некому. Алисия покачала головой. — Вчера небесные люди получили все, что хотели. Дождись они утра, и смогли бы увести пленных открыто и свободно. Какой смысл освобождать их тайно? Тариус, лидер клана Инглвуд, спросил: — Но, командующая, кому еще может быть выгодно убийство Спарка и освобождение пленных? — Похоже, что только мне. Все до единого уставились на нее, вытаращив глаза, а Алисия позволила себе слегка усмехнуться и продолжила: — Сегодня я должна была сойтись со Спарком в смертельной схватке, но ночью кто-то убил его и схватка отменилась сама собой. Логично предположить, что это сделала именно я. — Чушь, — сквозь зубы прошипел Титус. — Вы всю ночь провели в зале ассамблеи. — Верно. И я бы не стала тайно освобождать пленных: в этом вообще нет никакого смысла. Индра подняла руку, прося слова, и Алисия кивнула ей. — Командующая, позвольте нам задать вопросы небесным людям. Уверена, мы сумеем получить ответ. — Нет. Никаких пыток, никаких истязаний, никаких полученных под давлением признаний вины. С этим покончено, и это не должно вернуться в их жизнь никогда. — Нужно найти Октавию из небесных людей, — сказала Алисия. — С остальными я буду говорить сама. *** Через окно было никак не сбежать: слишком высоко. Элайза попыталась через дверь, но обнаженные мечи стражи заставили ее ретироваться обратно в комнату. Она принялась ходить туда-сюда, не в силах успокоиться. Что же произошло? И почему Алисия заперла ее здесь? Они же всю ночь провели вместе, и она не могла не понимать, что у нее не было физической возможности освободить пленных и убить Спарка. Да и зачем? Так или иначе этим утром Белл и остальные вернулись бы домой. В этом, дьявол его разбери, не было вообще никакого смысла. Если только… Дверь распахнулась, и в комнату вошла Алисия. — Прежде чем ты накинешься на меня с обвинениями, выслушай, — быстро сказала она. — Я велела запереть тебя не для охраны, а для защиты. Боюсь, что во всей истории мишенью была именно ты. Элайза кивнула. — Я тоже так думаю. Они сели на кровать рядом, плечо к плечу. Алисия посмотрела на выцарапанные на стене слова, но ничего не сказала, и Элайза была благодарна ей за это. — Что получается? — быстро сказала она. — Кто-то убивает Спарка и освобождает пленных. Если бы я не провела эту ночь с тобой, то скорее всего, утром не нашли бы меня, а не Октавию. — Верно, — согласилась Алисия. — И тогда небесные люди автоматически оказались бы вне закона и вне альянса. Вопрос только в том, кому все это было нужно? — Твои люди проверили ограждения? Как пленные проскочили мимо охраны? — Еще проверяют. Но, полагаю, тот, кто их освобождал, знал как пройти незамеченным. А это значит… — Что все это устроили твои люди, а не мои. Элайза улыбнулась и положила руку на колено Алисии. Та немедленно напряглась, глаза стали испуганными и большими. — Зачем им все это? — спросила Элайза. — Чтобы разрушить альянс? — Не думаю. Мне кажется, цель — не разрушение альянса, а отвлечение моего внимания от чего-то куда более важного. Например, от баррикад, отделяющих нас от Лос-Анджелеса. Теперь испугалась Элайза. В горечи последнего месяца она каким-то образом умудрилась забыть о главной опасности, надвигающейся на них извне. Несколько миллионов мертвых… Если они придут, то Офелия со своими людьми покажется добрым Санта-Клаусом. — Ты отправила воинов к баррикадам? — И к баррикадам, и к Розе, и к вашему бывшему лагерю, и к зоне отчуждения Санта-Моники. Успокойся, Элайза. В любой битве бывают моменты, когда нужно просто ждать новостей. Черт бы ее побрал, она снова была такой спокойной! И Элайзе отчаянно захотелось стереть это спокойствие с ее лица, стянуть маску, еще на секунду заглянуть на то, что скрывалось под ней. Она повернулась вполоборота и поцеловала Алисию в губы. Это было не так, как ночью, и не так, как тогда, в самый первый раз. Сейчас в этом поцелуе не было боли и горечи в нем не было тоже. Элайза просто целовала, а Алисия отвечала на ее поцелуй. Несмело, робко, немного неловко, но ведь отвечала, отвечала же! — Ты хочешь со мной в постель? — спросила Алисия, и Элайза задохнулась от захлестнувшего ее грудь чувства. Это прозвучало так невинно, так напугано, и одновременно с тем так сладко. «Ты хочешь со мной в постель?» — Не сейчас, — улыбнулась Элайза, наклоняясь чтобы щекой потереться об ее щеку. — Не думаю, что ты уже готова к этому. Не думаю, что я уже готова к этому. Не думаю, что это то, что нам сейчас нужно. Она почувствовала, как Алисия кончиками пальцев трогает ее шею, затылок, гладит за ушами. Как будто изучает, как будто пробует. — Разве ты не хочешь сделать меня своей? Элайза улыбнулась. — Ты и так стала моей прошлой ночью. Нам не нужно ничего делать, чтобы подтвердить это. *** Ее совершенно точно куда-то везли. Из-за тряпки, накинутой на голову, невозможно было ничего разглядеть, но ритмичные покачивания и что-то ужасно твердое под животом подтверждало: ее не просто везли, а везли, перекинув через круп лошади и крепко связав руки и ноги. Она слышала голоса, но не могла разобрать слов. Иногда ей казалось, что она слышит Беллами, иногда — что слышит Элайзу. Но и то, и другое было одинаково невозможно. Линкольн спасет ее. Куда бы ее ни везли, он найдет ее и снесет этим дуракам все их дурацкие головы. Если, конечно, на тот момент она еще будет жива. — Мы приближаемся, — она наконец смогла разобрать целую фразу, но не узнала голос. — Что прикажете? Лошадь остановилась, и Октавию грубо сдернули с нее, роняя на землю. Она взвыла сквозь зубы, ударившись рукой и процарапав почву плечом. Но когда с ее головы сняли мешок, она взвыла еще громче. — Здравствуй, Октавия. — Здравствуй, отец. Это был он: живой и настоящий, разве что морщин на каменном лице прибавилось за прошедшие годы, да голова стала совсем лысой. Только одно не изменилось: тот безудержный поток ненависти, который испытала Октавия при виде его. Она бросилась на него, связанная, клацая зубами, пытаясь добраться хоть до какого-то куска кожи, но он ботинком ударил ее в живот, а потом, когда она затихла, ударил еще раз. — Отец, прекрати. Ты обещал. Беллами. Он поднял ее на ноги и быстро ощупал, проверяя, нет ли переломов. Развязал руки, ноги. Значит, они действовали вместе? Значит, это они среди ночи оглушили ее и вывезли из Люмена? Но зачем? — Не сопротивляйся, — услышала она шепот Беллами. — Иначе он убьет тебя. Она расхохоталась ему в лицо. — Он в любом случае убьет меня, — громко сказала она. — Я до сих пор жива только потому, что ему что-то от меня нужно! Верно, папочка? — Ваша Честь, обвинение приглашает в качестве свидетеля отца подсудимой, Чарльза Блейка младшего. Она сидела рядом с адвокатом и смотрела, как он поднимается на трибуну, как кладет руку на библию, как говорит, глядя в зал: «Клянусь говорить правду и только правду, и да поможет мне бог». — Мистер Блейк, защита утверждает, что ваша дочь совершила не убийство, а акт эвтаназии в отношении вашей жены. — Это чушь. Она спешила получить наследство, и поэтому хладнокровно и обдуманно убила собственную мать. Октавия вскочила на ноги, не веря услышанному. Пусть он ненавидел ее, пусть не смог простить, но он не мог, он не смел так лгать! — Прошу к порядку! — судья постучал молотком. — Я нашел ее рядом с телом моей жены, еще не остывшим телом. Она улыбалась и говорила: «Теперь ты не остановишь меня, мама. Теперь я наконец-то смогу повидать мир». — Ты лжешь! Ублюдок! Сукин сын! Он лжет! Я сделала то, о чем она просила меня! Я любила ее! — Приставы, уведите подсудимую из зала суда. — Видите, Ваша Честь? Моя дочь всегда была нестабильным подростком. Мне жаль, что я не сумел вовремя остановить ее. Отец замахнулся, чтобы снова ее ударить, но Беллами закрыл ее своим телом. — Хватит, — попросил он. — Если она будет избита, они не поверят и не впустят нас внутрь. Внутрь? Октавия огляделась по сторонам и едва удержалась от того чтобы снова завыть. Они были буквально в двадцати шагах от рва, окружающего Розу, и она поняла, почему ее до сих пор оставили в живых. — Пошел в задницу, — посоветовала она отцу, сплевывая на землю кровь. — Я не попрошу их открыть ворота даже если вы станете меня убивать, ясно? — Когда мы начнем тебя убивать, — медленно сказал отец, подчеркивая слово «когда», — они сами откроют ворота и спустят мост. Нам не придется ни о чем просить. Какой-то лысоватый мужик подхватил Октавию за шиворот и потащил вперед. Она отбивалась словно кошка, но он был сильнее. Где-то за спиной слышался голос Беллами: похоже, ему не слишком нравилось происходящее. Ее дотащили до первой линии рва и бросили на землю. — Эй! — закричал отец во всю мощь своего сурового голоса. — Мы привезли вам подарок! Октавия увидела, как опускается мост через внутренний ров, а потом увидела Линкольна, бегущего по этому мосту. — Линк, стой! — завопила она. — Это ловушка! Они хотят зайти внутрь и убить вас всех! Не смей выходить сюда! Не смей! Он остановился, явно не понимая, что делать. Сердце Октавии колотилось как бешеное, а все мысли сосредоточились на одном: «Спасти Линка. Спасти его любой ценой». — Опускай мост или я перережу ей горло, — отец схватил ее за волосы, оттянул голову назад и приставил к горлу кинжал. — У тебя нет выбора, слышишь, ты, обезьяна? Опускай мост! Октавия увидела, как на воротах за рвом появляются вооруженные люди. Увидела Джаспера с винтовкой, и Атома с пистолетом, и других. Но она знала, чувствовала: они не начнут стрелять, пока она еще будет жива. С задранной вверх головой она легко могла разглядеть лицо Линкольна. Это лицо, обычно хмурое и безэмоциональное, сейчас было искажено страхом и первобытным ужасом. — Ты с самого начала была моей, — с легкостью прочла она в его глазах. — Ты с самого начала был моим, — беззвучно, едва шевеля губами, ответила она. А потом схватила отца за руку, сжала и полоснула кинжалом по собственному горлу. *** — Эл, какого хрена происходит? Мы думали, что тебя уже повесили на центральной площади! — Не ори, Вик. Не нужно, чтобы нас слышали. Она проскользнула в комнату друзей во время смены охраны. Само собой, без Алисии ничего бы не вышло: она отвлекала внимание стражников, с суровым видом следуя по коридору. Пока они преклоняли колени, пока опускали головы, Элайза успела вбежать внутрь и прикрыть за собой дверь. Схватила Маркуса и Вика за руки, отвела к окну и там обняла обоих сразу за шеи. — Кто-то убил Спарка и освободил пленных, — сказала она тихо. — А заодно забрал с собой Октавию, чтобы все подозрения упали на нас. — Отлично, — оценил Вик. — Теперь нас бросят в ров к мертвецам? — Нет. Не бросят. Элайза села на пол, и Вик с Маркусом сели рядом с ней. Они выглядели куда лучше, чем месяц назад, и куда лучше, чем вчера, на ассамблее. — Что вообще произошло? — спросил Вик. — Из твоих записок ни хрена невозможно было понять. — Благодаря взрывам Рейвен удалось увести часть мертвяков в сторону. Вернее, в стороны — три, если быть точной. Пока нас не было, часть прорвалась через баррикады в Люмен, но земляне зачистили их и снова восстановили город. — Отлично, — перебил ее Маркус. — Это ведь хорошие новости, так? — Да. Но есть и плохие: несмотря на то, что весь этот месяц земляне укрепляли баррикады, мы все еще под угрозой. И мы с Лексой считаем, что смерть Спарка и бегство пленников — это попытка отвлечь наше внимание именно от баррикад. — Вы с Лексой? Элайза мысленно выругала себя. За последнее время настолько привыкла так думать об Алисии, что даже не заметила как сказала это вслух. — Командующая, — коротко объяснила она. — Я… Зову ее Лексой. Маркус и Вик переглянулись. — А что с Санта-Моникой? — Из нее вывезли все полезное, что успели за сутки, а потом огородили и сделали зоной отчуждения. Мы не знаем, есть ли на самом деле у морской сучки ракеты на кораблях, но если есть, то на побережье оставаться небезопасно. Вик расхохотался, хлопнув Элайзу по плечу. — Принцесса, если у нее есть ракеты, то нам небезопасно оставаться не только на побережье, но и здесь. Представляешь дальность поражения ракет на военных кораблях? Элайза покачала головой. — Если бы у нее были военные корабли, мы бы уже об этом знали. Думаю, это была часть блефа, которым она кормила Лексу. Кроме того, проблема с баррикадами представляется мне куда более серьезной. — Но почему нас заперли? — задал новый вопрос Маркус. — Мы уже не в альянсе? Нас подозревают? — Нас заперли для нашей же безопасности. Пока мы не выясним, кто все это устроил, каждый из нас под ударом. Она устало вздохнула. Все утро пробегала на всплеске адреналина, а теперь недостаток сна дал о себе знать. Захотелось вдруг найти Алисию, спрятаться с ней где-нибудь в тихом месте и просто лежать рядом, держась за руки. Но у Алисии были дела поважнее, и она хорошо это понимала. *** — Командующая, вернулись разведчики, — доложил Титус, вбегая в зал ассамблеи. — У баррикад все спокойно. — Странно, — Алисия, стоящая у окна с заложенными за спину руками, обернулась. — Ты усилил охрану? — Конечно. Все было сделано, как вы сказали. — Хорошо. Она задумчиво прошлась по залу под внимательным взглядом Титуса. Через час она должна будет присутствовать на погребении огненных людей, а до этого нужно попытаться понять, как защитить от происходящего Люмен и остальные города Нового мира. — Девчонку Блейк так и не нашли, — сказал Титус. — Командующая, почему вы не хотите обдумать вариант, что все это сделала она? — Потому что среди пленных был ее отец, которого она ненавидит всей душой. За окном все еще было темно, и сидящей на полу Алисии очень хотелось, чтобы рассвет не наступал никогда. Так тепло и спокойно было сидеть, обнимая Элайзу за плечи и чувствовать на собственной шее ее дыхание. Это так отличалось от всего, что было раньше, что Алисия никак не могла заставить себя поверить. До сих пор в ее ушах звучало отчаянное «Ты достойна большего». Но было ли это на самом деле так? Офелия с легкостью убедила ее, что командующая — это в первую очередь жестокость и сила, а за то и другое нужно платить. Платить высокую цену, позволяя делать с собой практически то же, что по ее приказу делали с другими людьми. — Эй, — услышала она тихое. — Прекращай думать, давай поспим немного. Алисия улыбнулась и крепче прижала к себе Элайзу. Ей нравилось это новое ощущение. Ощущение возможности: возможности просто обнять, или поцеловать вспотевший лоб, или взять за руку — просто так, потому что хочется, ничего не имея при этом в виду. — Расскажи мне об Октавии, — попросила она, чтобы отвлечься от тепла, вновь разлившегося по телу. — Среди наших пленных ее отец и брат. Почему она не настаивает на их освобождении? Почему вместо нее это делала ты? — Ее отец — зло во плоти. Упрямый солдафон, считающий, что только он один знает, что правильно, а что нет. Это он засадил Октавию в тюрьму, а до этого не один год издевался над ней, избивал, унижал. — Зачем? — удивилась Алисия. — Она же его дочь. Элайза хмыкнула ей в шею, обдавая ее теплом. — Я же говорю: упрямый солдафон. Белл защищал ее сколько мог, но он не всегда был рядом. Так что если Октавия кого-то и ненавидит в этом мире, то своего отца. Однажды она сказала, что с удовольствием перегрызла бы ему горло, будь у нее такая возможность. Алисия улыбнулась. — Непокорная небесная девчонка, да? — О, — Элайза подняла голову и подмигнула ей, став на мгновение похожей на студентку колледжа. — Ты даже не представляешь, насколько. — Титус, — Алисия заставила себя перестать думать об Элайзе и посмотрела на советника. — Как ты считаешь, сколько еще у нас есть времени? Он вздохнул и подошел поближе. Алисия видела, каким уставшим было его лицо и какой грязной ряса — похоже, не только она не могла найти времени отдохнуть в последние дни. — Я не знаю, командующая. Никто не знает. Благодаря тому, что мы укрепили стены Люмена и углубили рвы — возможно, толпа мертвецов просто пройдет мимо нас, но… — Но они дойдут до океана и повернут обратно. Алисия снова прошлась по залу, размышляя. Благодаря людям из кланов Лондейл и Манхеттен, прочесавшим побережье вплоть до Малибу, были найдены несколько лодок. Но их было недостаточно для того, чтобы погрузить всех жителей Нового мира. А разделять их Алисия больше не хотела. Кто знает, что их ждет на острове Санта-Каталина? Возможно, Офелия с морскими уже успела занять и его, а рядом — Сан-Клементе с тысячей военных и их вооружением. — Странно все это, Титус, — сказала Алисия вслух. — В красный день Офелия проговорилась, что ей нужно еще время для того, чтобы погрузиться на корабли и отбыть, а в итоге отбыла буквально в несколько часов и не оставила на побережье никого из своих. Зачем тогда ей нужно было время? — Для того, чтобы забрать что-то, о чем мы не знаем? — Похоже на то. Но наши люди прочесали всю Санта-Монику и ничего не нашли. Оружие, документы, припасы — она вывезла все. Титус несмело заметил: — Возможно, она снова солгала, командующая? Возможно, она просто хотела посмотреть на то, как умрут ваши люди? Алисия покачала головой. — Нет. Она чокнутая, но отнюдь не дура. Когда Элайза пригрозила ей разрушением баррикад, она в несколько часов собрала своих и покинула побережье. Выходит, что-то она все же оставила, Титус. Выходит, мы просто плохо искали. Да, но что это могло быть? Оружие? Она бы забрала его в первую очередь. Взрывчатка? Тот же ответ. Что же тогда? Стражники распахнули дверь, и внутрь вошла Индра. — Командующая, — она склонила голову и Алисия махнула рукой. — Люди, которых мы отправили в Розу, до сих пор не вернулись. Вот как? Это еще более странно, потому что до Розы не так уж долго идти, и, кроме того, гонцы отправились верхом. Что еще произошло за это чертово утро? — Индра, я хочу чтобы в течение двух часов все жители окрестных аванпостов и деревень перешли в Люмен. Похоже, против нас готовится атака, и я хочу защитить всех, кого смогу. — Слушаюсь, командующая. Лидеры кланов хотят вернуться к своим людям, что мне им сказать? — Пусть едут. Дай им сопровождение и огнестрельное оружие. Скажи, чтобы отправляли гонцов в Люмен каждые три часа. Мне не нравится то, что происходит, и я хочу, чтобы мы были готовы к новому нападению. Индра поклонилась и вышла, а Титус подошел к Алисии. — Кого ты подозреваешь? — спросил он, подчеркивая неофициальное обращение. — Я думаю, это Офелия. Не знаю, как, и не знаю, почему, но что-то мне подсказывает, что все это устроила именно она. *** В жизни Джаспера бывало немало долгих секунд. Но эта, наверное, была самой длинной. Он впервые увидел, как время растягивается на глазах, замирает напряженной пружиной, а потом вдруг начинает нестись с невероятной скоростью. Он видел в прицел винтовки, как какой-то мужик приставил нож к горлу Октавии, видел, как опускается первый мост и несется по нему огромными скачками Линкольн, а потом увидел потоки крови, бьющие из перерезанного горла, и время покатилось с немыслимым темпом, с ужасным воем. — Огонь! — заорал Джаспер, нажимая на спусковой крючок. — Огонь по сволочам! Он стрелял, стараясь целиться, но из этого мало что получалось: слишком быстро билось сердце, слишком дрожали руки. Он видел Октавию, свернувшуюся клубком на земле, видел Беллами, накрывшего ее своим телом, и Розмари, пытающуюся стащить его за шиворот. Линкольн продолжал бежать, и когда он достиг внешнего рва, не стал ждать, пока опустят мост, а спрыгнул вниз и пошел по головам мертвых, круша их одного за другим. Он выбрался наружу на той стороне и упал, сраженный выстрелом. Джаспер закричал еще громче, где-то рядом так же громко вопил Атом. Никто не понимал, что происходит, и никто не понимал, что им делать. Захватчики отступили за деревья и оттуда поливали Розу огнем выстрелов. Джаспер знал, что это бессмысленная перестрелка, но не знал, как ее прекратить. — Рейвен! Рейв, стой! Он опустил винтовку и увидел, как из ворот Розы выскочила Рейвен. Она передвигалась, пригнувшись, добралась до внутреннего рва и, перебежав его, упала на землю. — Прикрываем! — очнулся Джаспер, снова хватая винтовку. — Прикройте ее! Плотность огня усилилась, и тут — он не поверил своим глазам — поднялся Линкольн. Даже со стены Розы был слышен его рев, страшный, звериный рев. Он встал и пошел вперед, будто медведь, будто неуязвимое чудовище, которое невозможно убить и невозможно остановить. Джаспер увидел, как он последним прыжком настиг Беллами, все еще лежавшего на Октавии, и одним движением за шиворот отбросил его в сторону. — Все наружу! — заорал Джаспер. — Атом и я прикрываем, остальные наружу! Ворота распахнулись, и небесные высыпали на дорогу. Джаспер стрелял по деревьям, не давая захватчикам высунуться из-за них, Линкольн поднял на руки Октавию и понес ее к лагерю, рядом бежала Розмари. Из-за деревьев показались мертвецы. Джаспер понял, что все последние минуты очень надеялся на то, что они придут, и они пришли, и ударили в тыл захватчикам, и стрельба из стройной превратилась в хаотичную. Рейвен добежала до Линкольна и помогла ему тащить Октавию. Остальные перемахнули через второй ров и залегли, поливая огнем лес. Джаспер увидел, как к ним навстречу идет Беллами с поднятыми руками, увидел, как Нейт бьет его прикладом по голове, увидел, как небесные начинают отступать обратно к лагерю, и понял, что они победили. *** Линкольн больше не был Линкольном. С секунды, когда он увидел Октавию с приставленным к горлу ножом, он перестал думать, перестал чувствовать и превратился в безудержный поток гнева и ярости. Он не помнил, как бежал, как переходил ров, как сбрасывал тело Беллами с Октавии. Только когда она оказалась на его руках, только когда он почувствовал руками ее все еще теплое тело, он понял, что все это время не дышал. Кто-то бежал рядом с ним и что-то кричал, но он не слышал. Занес Октавию в лагерь и положил на землю. Из ее горла все еще била ярко-красная кровь. Женские руки оттолкнули его в сторону, и он послушался. Звуки долетали бессистемно, хаотично, он едва мог разобрать их: — Воду и аптечку! — Рейвен, зажми здесь! — Кто-нибудь, посмотрите, куда ранили Линка! У него кровь хлещет! Он стоял на коленях и смотрел на лицо Октавии. Кто-то, кажется, трогал его, и он не сопротивлялся, но и не помогал. Откуда-то он хорошо знал: пока он будет смотреть на нее, пока он не будет отводить взгляд, она не умрет. *** Рейвен выполняла указания Розмари, стараясь не смотреть на разливающуюся кровь и сдерживая тошноту, подступающую к горлу. Ее сердце билось как чокнутое, а рядом сидел Линк, на которого тоже было страшно смотреть. — Так, теперь зажимай крепче, и отпустишь, когда я скажу. Ее пальцы онемели, но она всем весом надавливала на них, понимая, что если отпустит, то Октавия умрет. Розмари, вся забрызганная кровью, начала зашивать. Это было так страшно: игла втыкалась в живое, бьющее кровью, с какими-то жилами и трубками вен, торчащими наружу. И тонкие нити, проходящие сквозь это живое, были страшными, пугающими, заставляющими тошноту вновь подступать к горлу. — Кто-нибудь, найдите в аптечке морфин, — скомандовала Розмари. — И мне нужен тест на определение группы крови. — У нас одинаковая группа, — услышала Рейвен и посмотрела. — Вы можете взять мою. Беллами. Чертов ублюдок Беллами. Но им она займется позже, а сейчас куда важнее вытащить Октавию. — Давайте набор. Времени нет. Кто сумеет вставить иглу в вену? Розмари продолжала зашивать, Рейвен помогала ей — когда стало можно отпустить пальцы, она вскрыла упаковку с тампонами и промокала там, где указывала Розмари. Джаспер рядом ковырялся с набором для переливания крови. Это длилось долго, ужасно долго. Все тело болело от стояния на коленях, Беллами, лежащий рядом с Октавией, бледнел на глазах, по щекам его катились слезы. Но настал момент, когда Розмари стянула кожу на шее и зашила ее несколькими стежками. Отерла со лба пот, смешанный с кровью, сняла перчатки и, тяжело выдохнув, села, вытягивая ноги. — Она будет жить? — спросил Беллами слабым голосом. — Скажите мне, она будет жить? Розмари не успела ответить: Линкольн сорвался с места, вскочил на ноги и носком ботинка ударил Беллами по лицу. *** — Командующая, Огненная принцесса по вашему приказу доставлена. Алисия кивнула: — Оставь нас. Элайза удивленно оглядывалась по сторонам: похоже, она ожидала, что у командующей Нового мира будут более парадные покои. — Лидеры кланов покидают Люмен, — сказала Алисия. — Знаю. Я должна сделать то же самое. Они посмотрели друг на друга и одновременно отвели взгляды. Алисия вздохнула, Элайза отвернулась. — Здесь ты была бы в большей безопасности, чем в Розе. — Да. Но там мои люди, и я нужна им. Алисия сжала губы, собираясь с духом, и медленно произнесла: — Что, если я скажу, что и мне ты нужна тоже? Надо же, оказалось, что сказать это было труднее, чем безоружной отправиться в лагерь морских. Труднее, чем отдавать приказы о казни, труднее всего, что делала Алисия до этого. И Элайза, кажется, поняла. Подошла, положила руки на плечи, выдавила улыбку. — Со мной говорил Титус сегодня, — сказала она. — Он сказал, что, пока я рядом, ты не можешь выполнять обязанности командующей. И думаю, он прав, Лекса. Алисия молча смотрела на нее. Ей хотелось как можно точнее запомнить каждую черточку лица, изгиб губ, и острый подбородок, и синеватую венку на виске, и родинку над губой справа. — Думаешь, что ты делаешь меня слабой? — спросила она, прерывая повисшее молчание. — Думаю, да. Ей отчаянно не хотелось соглашаться, не хотелось говорить, что это правда, но где-то в глубине души она знала: да, так оно и есть, и это — то главное, что всегда будет преградой между ними. Командующая должна быть одна. Иначе она перестанет быть командующей. Но куда девать годы, проведенные в одиночестве? Куда девать остатки юной девушки, все еще живущие внутри? Куда девать желания, которые словно подняли голову и заявили свои права? Куда девать щемящее чувство в груди и бьющееся в висках “я не хочу тебя отпускать”? — Когда ты уходишь? — спросила Алисия, внутренне сжимаясь в комок. — У меня есть час. Титус пообещал подготовить нам лошадей и сопровождение. Один час. Один час на то, чтобы еще немного побыть живой, один час на то, чтобы еще немного позволить себе чувствовать. Один час на то, чтобы попрощаться. Элайза протянула руку, и Алисия приняла ее, крепко сжимая ладонь. Она не ожидала, что в следующую секунду Элайза притянет ее к себе, не ожидала силы случившегося после объятия, не ожидала, как больно станет от этого в груди, и как зашумит в ушах от смеси горя и нежности. — Утром ты спросила, хочу ли я с тобой в постель, — прошептала Элайза, и Алисия с силой вцепилась в нее, испугавшись силы прозвучавшего в этих словах чувства. — Я по-прежнему думаю, что мы еще не готовы к этому, что ты еще не готова к этому, но… Алисия прервала ее, закрыв ладонью губы. Она дрожала, и эта дрожь окутывала ее, словно вместо горячего воздуха Люмена кругом был покалывающий кожу мороз, и только внутри, в центре груди, в животе, в кончиках пальцев полыхал какой-то странный, незнакомый ранее пожар. — Я хочу, чтобы ты сняла с меня одежду, — закрыв глаза, прошептала Алисия. — Я не знаю, могу ли просить, но я хочу, чтобы ты это сделала. Она убрала ладонь от губ Элайзы и опустила руки. Страшно было открыть глаза, страшно было посмотреть, и она знала, чего боится: боится увидеть в голубых глазах насмешку — мол, великая командующая стала слабой, стала покорной, и сделает все, чего бы у нее не потребовали. Но вместо насмешки пришло вдруг теплое дыхание на губах, и легкое касание пальцев к плечам, пальцев, которые развязали тесемки, удерживающие нагрудник, и сняли его, и бесшумно убрали куда-то в сторону. Теперь дыхание было на щеке, оно ласкало и согревало теплом холодную кожу, а ладони, проникшие под тунику, гладили плечи, мягко стягивая с них ненужную ткань. Она не уходила, она не смеялась, она не разворачивала Алисию спиной к себе, — она просто трогала ее тело, медленно освобождая его от одежды, и избегая касаться мест, где сильнее всего ощущался холод, где от этого холода все сжималось, становилось напряженным, твердым, натянутым. Алисия почувствовала, как туника жгутом собирается на талии, а потом что-то горячее и влажное коснулось ее плеча, и ладони оказались сзади, на лопатках, и шерстяная ткань царапнула обнаженную грудь. На мгновение все исчезло — все ощущения пропали, и Алисия испугалась, что Элайза просто ушла, но в следующий момент вместо шершавой ткани к ней прижалось горячее тело, и руки обвили плечи, и губы коснулись щеки. Она все еще не могла открыть глаза, но от нее и не требовали это сделать. Элайза как будто ласкала ее лицо своим дыханием, а руки — ладонями. От плеч до пальцев, поглаживая локти, легонько царапая предплечья. И вдруг что-то изменилось. Алисия почувствовала, как Элайза переплетает ее пальцы со своими, как мягко поднимает руку, как, не выпуская ладони Алисии из своей, прикладывает ее к собственному телу. Ее дыхание изменилось — стало прерывистым, частым. Алисия почувствовала под ладонью биение сердца, а потом рука Элайзы стала двигаться, и вместе с ней двинулась ладонь Алисии, и под этой ладонью кожа покрывалась мурашками, и кончики пальцев задевали что-то твердое, и захотелось вдруг нагнуться и коснуться этого губами, и вобрать в себя, и попробовать на вкус. Элайза отпустила ее руку и снова обняла за плечи, на этот раз с силой прижимая к себе. — Обними меня, — шепнула она, лаская губами щеку Алисии. — Я очень хочу, чтобы ты обняла меня. Ладони нащупали обнаженные бока, скользнули дальше — на спину, и Алисия изо всех сил сжала руки, усиливая объятия, едва сдержав крик восторга, восторга ощущать в своих руках это тело, восторга чувствовать грудью и животом нежную кожу, восторга прижиматься щекой к щеке, зная, что ее не оттолкнут, ни за что не оттолкнут, не смогут. — Открой глаза, — услышала она тихое. — Посмотри на меня. Если можешь. Пожалуйста. Это «если можешь» вдруг придало решимости, и Алисия открыла глаза, и увидела лицо Элайзы, и порозовевшие щеки, и доверчиво приоткрытые губы, и влажные ресницы, и перечеркнутый едва заметной морщинкой лоб. «Ты достойна большего», — вспомнила она, замирая от нежности. «Я не хочу другую командующую, я хочу тебя». Она снова закрыла глаза и прижалась к Элайзе всем телом, нащупывая губами ее губы. Потыкалась носом, промахиваясь, но не испугалась этого, а напротив — как будто стала смелее, как будто разрешила себе что-то, чего никогда не разрешала раньше. — Впусти меня, — услышала она между поцелуями тихое. — Просто разомкни губы и впусти меня. Сначала она ощутила влажность на собственных губах, потом — острый кончик языка, ласкающий снизу вверх, медленно проникающий внутрь рта, касающийся мимолетным движением ее собственного языка и тут же возвращающийся к губам. Это было… так сладко. От каждого прикосновения по телу пробегали маленькие заряды тока, как будто Элайза, проникающая в нее вот так, бережно, осторожно, не пыталась обладать, не пыталась забрать ее себе, а, наоборот, отдавала что-то важное, что-то очень важное, чего до сих пор никто не осмеливался ей отдать. Дышать становилось все труднее: при каждом вдохе в груди разливалось тепло, горло перехватывало тисками от нежности, а язык, все смелее входящий между ее губ, уже не бережно, а страстно ласкал ее собственный. Ей хотелось большего. Ей хотелось еще, но она не знала, как попросить об этом. И Элайза как будто почувствовала ее сомнения, и отстранилась немного, и, проводя губами по щеке, спросила: — Скажи мне. Скажи, чего ты хочешь сейчас. Алисия почувствовала, как загораются огнем ее щеки, лоб, подбородок. Чувство стыда и бессилия было слишком сильным, таким сильным, что захотелось сбежать, спрятаться, снова натянуть на себя доспехи и латы. Но Элайза не дала: прижала к себе, осторожно погладила ладонью затылок, коснулась губами покрасневшего лба. — В этом нет ничего страшного, — тихо сказала она. — Хочешь, покажу тебе, как это делается? Она ждала ответа, черт возьми, она действительно ждала ответа! И Алисия кивнула — нерешительно, опасливо. И почувствовала поцелуй на переносице, а потом — снова на раскаленной коже лба. — Я хочу снять с тебя остатки одежды и уложить в постель, — услышала она тихое. — Хочу трогать тебя везде, где ты разрешишь мне это сделать. Я хочу попробовать на вкус твои пальцы, твои бедра, твою шею. Но ты не обязана хотеть того же, чего хочу я. Ты можешь хотеть совершенно другого. От каждого ее слова у Алисии подгибались ноги. Все ее тело откликалось на это «попробовать на вкус» отчаянным «да», но ей по-прежнему было страшно. Что, если это снова какая-то игра? Что, если потом все снова будет как раньше? Что, если финал и не бывает другим? — Я не стану делать того, чего ты не захочешь, — прошептала Элайза. — Клянусь, ты сможешь остановить меня в любой момент, когда только пожелаешь. И Алисия решилась. Она открыла глаза, и отодвинулась назад, и посмотрела в лицо Элайзы. — Я хочу, чтобы ты сделала меня своей, — сказала она, с усилием выталкивая из себя слова. — И я смогу вытерпеть это, обещаю. — Вытерпеть? — Элайза нахмурилась, не выпуская Алисию из своих рук. — Нет. Мы сделаем это так, что тебе не придется ничего терпеть, хорошо? *** Алисия смотрела на нее так испуганно, что Элайза в очередной раз мысленно поклялась найти Офелию и отрубить каждую из ее конечностей, которыми она позволяла себе прикасаться к ней. Зачем было творить такое с любимым человеком? Зачем было нужно ТАК утверждать свою власть над ней? — Смотри, — тихо сказала Элайза, беря ладони Алисии в свои и ласково сжимая их. — Если ты сделаешь что-то, что мне не понравится… — она прижала ладонь Алисии к своей груди и заставила крепко сжать пальцы. — То я просто скажу тебе: не делай так. И ты не станешь. А если ты сделаешь что-то, что доставит мне удовольствие… — она опустила ладонь Алисии ниже, так, чтобы она обхватила грудь, и принялась управлять ею, легонько поглаживая. — Тогда я скажу: сделай так снова. Алисия смотрела как завороженная. А потом вдруг двинула рукой, убирая ладонь Элайзы, и сама коснулась пальцами ее груди. Это было почти невыносимо: чувствовать, как кончики пальцев скользят по коже, как описывают на ней круги, как пробуют нажимать сильнее, случайно задевают давно затвердевшие соски и испуганно убегают, оглаживая окружность груди. — Мне нравится, — выдохнула Элайза, едва удерживаясь от того, чтобы закрыть глаза. — Господи, как же мне это нравится. Ей ужасно хотелось снова притянуть Алисию к себе и впиться языком в ее горячие губы. Но она стояла, позволяя ей изучать ее тело, позволяя гладить его — уже обеими руками, позволяя рассматривать, позволяя любоваться. Ладони Алисии опустились с груди на живот, и Элайза вздрогнула, не смогла сдержаться. Алисия вопросительно посмотрела на нее и Элайза объяснила: — Так мое тело показывает, что хочет тебя. Алисия кивнула, лицо ее стало сосредоточенным, а пальцы принялись расстегивать брюки Элайзы. Сначала одну пуговицу, затем вторую, и третью. Не удерживаемые больше ничем, брюки упали к ногам, и Элайза перешагнула через них, отбрасывая в сторону, и одну за другой снимая с ног мягкие туфли. Теперь она была совершенно обнажена, и Алисия рассматривала ее, долго, мучительно долго, будто боясь снова коснуться, боясь продолжить. — Тебе нравится? — спросила Элайза чуть слышно. Вместо ответа Алисия, тяжело дыша, опустила руки на пояс собственных брюк, но Элайза остановила ее прикосновением пальцев. — Я сама хочу раздеть тебя. Она опустилась на колени и медленно расстегнула пряжку ремня. Было видно, как сжимаются мышцы на животе Алисии, как становится из розового красноватым шрам на боку. Элайза вынула из разреза пуговицу и потянула вниз молнию. Остановилась на секунду и посмотрела вверх. — Я могу не делать этого, если ты не хочешь. Алисия смотрела на нее сверху вниз, и в глазах ее стояли слезы, а губы были разомкнуты в какой-то странной гримасе, выражающей собой и страх, и желание, и опасения, и доверие. Она моргнула, едва заметно кивая, и Элайза ладонями опустила брюки вниз, оглаживая обнажаемые под тканью бедра. Едва не теряя сознание от запаха, проникшего в ноздри, она расшнуровала ботинки Алисии и помогла ей снять их — один за другим, и переступить через упавшие на пол брюки. Теперь они обе были полностью обнажены, и Элайза стояла перед ней на коленях, и все, чего она хотела — это подмять под себя это тело, и ласкать его, сходя с ума от наслаждения, и забрать его себе — целиком, до последней капли. Но было нельзя. И она поднялась на ноги, и посмотрела на узкую кровать, застеленную армейским одеялом. — Ты была с ней в этой постели? — хрипло спросила она, переведя взгляд на Алисию. — Нет. Никогда. — Хорошо. *** Элайза снова поцеловала ее, обхватив ладонями бока и прижавшись грудью к груди. Алисия доверчиво разомкнула губы, впуская в себя горячий язык, и легонько коснулась его своим, будто проверяя, пробуя на вкус. Она почувствовала, как Элайза подталкивает ее к кровати и не стала сопротивляться. Села, едва не застонав от разочарования, когда поцелуй прервался, и посмотрела снизу вверх. Господи, это было так красиво — обнаженное тело, и светлые волосы, зачесанные назад, и внимательный пытливый взгляд голубых глаз, и тяжелое дыхание, толчками вырывающее между разомкнутых губ. — Иди сюда, — прошептала Алисия. — Иди ко мне. Она легла на спину и Элайза опустилась на нее сверху, снова врываясь в губы поцелуем. Алисия отвечала — лаская, пробуя, уже собственным языком проникая в горячий рот и постанывая от удовольствия. — Можно я потрогаю тебя? — спросила Элайза, на секунду прервав поцелуй. Алисия кивнула. Ей начинало казаться, что ответом на любой вопрос будет «да», что Элайза не предложит ей ничего из того, что ей не понравится, что можно перестать думать и просто разрешить ей делать все, что угодно. Она увидела, как Элайза садится рядом с ней на колени, как кончиками пальцев касается ее подбородка, шеи, как невесомо-нежно гладит грудь, живот, бока. Как скульптор, работающий с мягкой, податливой глиной. Как самый нежный на свете любовник, ласкающий так аккуратно, так невесомо-сладко. — Я хочу сделать то же самое губами, — услышала Алисия ласковое. — Ты позволишь мне? И снова она кивнула, разрешая, и закрыла глаза, ощущая влажные прикосновения. Элайза целовала ее ключицы, а потом вдруг спускалась к коленям. Она языком рисовала круги на животе, а через секунду уже терлась щекой о ступни. И эта непредсказуемость, эта спонтанность сводила с ума, заставляла непроизвольно двигаться, тереться спиной о жесткую ткань одеяла, сжимать ее в кулаки, постанывать от каждого поцелуя, каждого прикосновения. — Посмотри на меня, — услышала вдруг Алисия хриплое. Она открыла глаза, приподнявшись на локтях. Элайза стояла на коленях на полу, у ее ног, и тяжело дышала, вцепившись пальцами в одеяло. — Я хочу, чтобы ты смотрела, что я буду делать, — сказала она. — И остановила меня, если тебе не понравится. Алисия ахнула, когда язык Элайзы коснулся пальцев ее ног. Испуг и возбуждение смешались в ней в сумасшедшее ощущение, наполняющее изнутри восторгом. Она смотрела, как Элайза берет ее палец в рот, как обхватывает его губами, как двигается, лаская его языком. Господи, это было похоже на сумасшествие, безумие, какой-то чертов провал во времени и пространстве. Горячий влажный язык проникал между ее пальцами, губы обхватывали их — один за другим, и от этого по всему телу разливалось упоительное удовольствие, в ушах шумело, а во рту становилось отчаянно влажно. — Кларк… — прошептала Алисия. — Кларк… Одеяло под ее спиной вдруг стало похоже на звериные шкуры, а факел, закрепленный на стене, превратился в десятки зажженных свечей. И плевать, что через окно в комнату проникало солнце, глаза все равно укутывало темнотой, и нежностью, и любовью. Элайза медленно поднималась вверх по ее телу. Она ласкала губами колени, она гладила щекой бедра, она целовала живот и утыкалась носом под мышки. Алисия разметалась на кровати, она больше не могла контролировать собственные движения, и лишь выгибалась навстречу, толчками выдыхая из легких воздух. Она почувствовала, как Элайза садится на нее сверху и едва сдержала крик, но губы, накрывшие ее собственные, вобрали его в себя, втянули вместе с языком, увлекая, успокаивая, распаляя еще сильнее, еще жарче. — Я хочу почувствовать тебя в себе, — выдохнула Элайза в ее губы. — Я хочу почувствовать тебя всю до последней капли. Алисия испуганно сжалась под ней, но Элайза качнула головой, будто говоря: «Не бойся». Она встала на колени, опустила ладонь вниз и медленно провела пальцем по дорожке между бедер. — Просто потрогай, — попросила, не отрывая взгляда от Алисии. — Если можешь. Если… Она не успела договорить: Алисия протянула руку и повторила ее движение, поглаживая колкую узкую дорожку, и кожу рядом с ней, и едва заметные капли, застывшие на бедрах. Элайза выгнула спину, подаваясь бедрами вперед, и Алисия, решившись, прижала ладонь, и ощутила на ней упоительную влажность, и услышала стон, разорвавший тишину и напряжение, наполняющее комнату. Она погладила — аккуратно, медленно, глядя, как Элайза прикрывает глаза, как черты ее лица разглаживаются, становятся расслабленными, мягкими, нежными. — Я не знаю, как нужно… — хрипло сказала Алисия, но Элайза остановила ее, слегка наклонившись вперед и коснувшись пальцем губ. — Мне плевать, как нужно, — выдохнула она. — Сделай так, как ты хочешь. Она стояла над ней на коленях, и грудь практически касалась груди, и ладонь Алисии все смелее гладила, ласкала, и запах — упоительный запах — заставлял тяжело дышать, заставлял тело покрываться дрожью, заставлял сжимать собственные бедра, не понимая, зачем, не понимая, как, но чувствуя, как растекается между ними сладость удовольствия, какого-то совсем нового, неизведанного раньше. И настал момент, когда Алисия случайно — или ей только так казалось? — усилила нажим ладони, и Элайза над ней ахнула, и, опустившись еще ниже, обожгла ее раскаленным: — Возьми меня. Сделай меня своей. Она сама шевельнула бедрами, опускаясь вниз, и Алисия вспыхнула, привыкая к этому — новому для нее — ощущению, но бедра снова поднялись, и снова опустились, и привыкать стало не нужно, и восторг обладания охватил ее целиком. Элайза смотрела в ее глаза, и Алисия читала в этом взгляде все, что невозможно было выразить словами. Она чувствовала каждое движение бедер, она шевелила рукой, подстраиваясь под эти движения, и ей казалось, что с каждой секундой она умирает и воскресает снова. — Лекса… — выдыхала Элайза в ее губы. — Кларк… — возвращала она выдох обратно. И быстрее, сильнее, чаще. И шкуры под спиной царапают кожу, и пальцы ног поджимаются в бессильном желании, и капли пота на губах смешиваются с влажными поцелуями, и пальцы Элайзы где-то над головой Алисии впиваются в шкуры, сжимая их в кулаки, и она с силой опускается бедрами вниз, вбирая в себя всю силу, всю любовь, всю нежность и память. И невозможно дышать, и невозможно остановиться, и кажется, что это должно длиться всегда, вечность, и если вечность есть, если она существует, то пусть она будет такой. Но Элайза делает последнее движение бедрами, и скатывается с Алисии, и ложится на спину, и тяжело дышит, наощупь находя ее ладонь и сжимая ее своей. — Что-то не так? Я что-то… — Тшшш… Алисия замолкла, испуганная. Она не понимала, что произошло: ведь это должно было закончиться не так, совсем не так! В фильмах, которые она смотрела до того, как мир рухнул, в книгах, которые она читала после… Все заканчивалось не так! И когда Офелия вдоволь наигрывалась с ее телом, она тоже хотела другого конца. Она приказывала: «давай, моя королева», и Алисия делала то, что ей велели, она кричала, она сжимала бедра, радуясь, что скоро боль закончится, она… — Иди сюда. Элайза легла на бок, притянула Алисию к себе и поцеловала долгим и нежным поцелуем. Ее ладони прошлись по спине, опустились ниже и снова поднялись вверх. — За всю мою жизнь мне никогда не было так хорошо, — прошептала она. Алисия удивленно приоткрыла рот. — Но ты же… Ты же не… Элайза улыбнулась и легонько поцеловала ее, слизывая с губ недоумение. — Это не всегда должно заканчиваться так, как ты думаешь, — тихо сказала она. — Иногда достаточно того, что было между нами сейчас. Иногда недостаточно, а иногда ты отчаянно хочешь, чтобы все закончилось именно так, как ты мечтаешь, но у тебя ничего не выходит. Что? Но это же какая-то глупость… Так не может быть! — Может быть как угодно, — улыбнулась Элайза, с легкостью прочитав ее мысли. — Может быть так, как мы захотим, понимаешь? — Что, если я хочу другого финала для тебя? — выпалила Алисия, краснея. — Что, если я хочу… — Продолжить? — улыбка Элайзы из ласковой стала какой-то другой, манящей, притягивающей. — У нас еще есть… — она бросила взгляд на солнце, виднеющееся через окно. — Думаю, у нас еще есть минут пятнадцать. И мы можем провести их, обсуждая то, что между нами произошло, или… Алисия рывком опрокинула ее на спину и легла сверху. Она улыбалась, не понимая, чему улыбается, и не понимая, почему в груди так легко, а в животе — так жарко и ярко. — Или мы можем перестать разговаривать, — сказала она, удивляясь собственной смелости. — И попробовать закончить то, что начали. *** — Как она? — Беллами вскочил на ноги, едва увидев подходящую к клетке Розмари. — Пока жива. Сейчас все зависит от того, насколько сильным был шок. Горло она себе резанула удачно: если бы задела артерии, мы бы ничего не смогли сделать. Она открыла клетку и вошла внутрь, держа в руках аптечку. — Мне нужно осмотреть тебя. Он покорно позволил ощупать свое лицо, смазать ссадины и кровоподтек, оставленный ботинком Линкольна. — А Линкольн? — спросил он. — Три пули вынула, — усмехнулась Розмари. — Опять же, ему повезло: ни одна не задела внутренних органов, а то бы… — Я понял. Он отошел в угол клетки и сел на землю, обняв колени руками. Ждал, что она соберет свою аптечку и уйдет, но она почему-то не уходила: стояла и смотрела на него каким-то странным взглядом, в котором он мог бы заподозрить понимание. — Подкинул ты мне работы, — сказала она. Беллами молчал. Ему нечего было возразить. — Расскажи мне, Белл. Что произошло? Я понимаю, почему я оказалась здесь с этими людьми — меня никто и не спрашивал. Но ты. Почему? Она не осуждала, не пыталась его наказать, она просто спрашивала, спрашивала не как врага, а как друга, и он не смог промолчать. — Нас держали в Люмене в одной клетке с отцом и Дэниелом Салазаром. Мы ждали суда, но вместо этого вчера ночью кто-то открыл клетку и выпустил нас. Отец сказал, что нам нужно забрать Октавию и искать убежище. Я понятия не имел, что он собирается делать. Розмари вздохнула и, положив аптечку, села рядом с ним. Погладила по руке. — Белл, — покачала головой. — Ну что ты как мальчик, честное слово? Может, пора уже перестать слепо идти за отцом и начать принимать собственные решения? — Если бы я еще знал, как их принимать… — вырвалось у него. — Очень просто, — улыбнулась Розмари. — Принимаешь решение и говоришь себе, что сделал свой выбор, и что ответственность за этот выбор тоже придется нести тебе. Ты все время на кого-то пытаешься положиться, Белл. То на отца, то на Элайзу, то еще на кого-то. Попробуй перестать полагаться — так, чтобы у тебя не было возможности сказать «я понятия не имел, что он собирается делать». Беллами шмыгнул носом и отвернулся. Почему она так добра с ним? Разве он этого заслуживает? После всего что случилось? — Они теперь казнят меня, верно? — спросил он. — После того что я наделал. Розмари погладила его по плечу. — Дурачок ты, — сказала ласково. — Никто не будет тебя казнить. Думаю, они просто хотят узнать, на чьей стороне ты хочешь быть, вот и все. И если ты выберешь отца — они отпустят тебя на все четыре стороны. — Я не хочу выбирать отца! — вырвалось у Беллами тяжелое. — Я достаточно сделал для того, чтобы он считал меня хорошим сыном. — Но он все равно не считал, — согласилась Розмари. — Подумай, мальчик мой, и подумай хорошо. Сейчас никто не станет угрожать тебе смертью. Но ты должен понимать, что эти люди не сразу смогут поверить тебе. Особенно… Он не дал ей договорить. — Если она умрет, я тоже умру, — сказал он сквозь зубы. — Сам пойду к Линкольну, и пусть он разорвет меня на куски, как я этого и заслуживаю. Розмари кивнула и поднялась на ноги. — Каждый заслуживает второго шанса, Беллами. Но третьего ты можешь не дождаться. И мой тебе совет: распорядись своим шансом с умом. Она вышла из клетки и оставила дверь открытой. Вот тебе твой шанс, мой мальчик. Решай, что ты будешь с ним делать. *** Седло тихо поскрипывало, и этот звук смешивался с шелестом листьев деревьев и отдавался в груди тихой нежностью. Элайза крепко держала поводья, глядя, как впереди идут пятнадцать человек сопровождения, и зная, что сзади двигаются еще столько же, включая сидящих на лошадях Маркуса и Вика. Она не хотела брать с собой столько охраны, но Алисия, едва нацепив на себя одежду командующей, снова стала безапелляционной и жесткой. Спорить с ней было бесполезно, да и не хотелось — слишком живы были воспоминания о произошедшем в ее комнате на узкой кровати, накрытой колючим одеялом. Элайза не знала, что будет с ними дальше, не знала, как скоро она сможет вернуться в Люмен, но точно знала, что в Розе ее ждали ее люди, и она должна была быть с ними, защищать их и вести их на бой, если потребуется. Алисия велела в трехдневный срок переехать из Розы в Люмен, но Элайза понимала, что не станет этого делать. Если мертвые прорвутся, если Люмен падет, то Роза останется единственным стоящим в стороне убежищем, в котором смогут укрыться выжившие. И это значило, что впереди много работы, и много бессонных ночей, занятых воспоминаниями о том, как все было, и мечтами о том, как все могло бы быть. Но было что-то еще. В эти минуты, проведенные вместе, появилось что-то еще, что-то, чему Элайза пока не могла подобрать названия, зато смогла Алисия: стоя рядом с ней у ворот Люмена, держа ее за руки и сказав, глядя в глаза: — Dum spiro, spero. “Пока дышу — надеюсь”.