Девяносто девять

— Эй, большой и сильный. Ну что ты отворачиваешься? Я прекрасно вижу, что происходит на твоем лице. Скажи, шрам на моей шее — он будет сильно уродливым или не очень? Черт бы побрал эту девчонку, она улыбалась! Только очнувшись, только ощупав тесную повязку на горле, она немедленно принялась улыбаться! Линкольн почему-то не мог на нее смотреть. Эта повязка, и это бледное лицо, и грязные волосы, — все как будто говорило ему: «Это твоя вина». — Ты больше никогда никуда не пойдешь без меня, — сказал он. — Даже в туалет? — восхитилась Октавия. — Впрочем, с вашими туалетами давно пора что-то сделать, потому что они… Он зарычал и она прекратила. Взяла его руку в свою, сжала слабыми пальцами. — Эй, большой и сильный. Я в порядке, правда. — Я позову доктора. — Нет. Побудь со мной еще несколько минут. Знаешь, я ужасно испугалась, но почему-то страх потерять тебя оказался сильнее страха собственной смерти, — она коснулась взглядом бинтов на его животе, — похоже, это произошло не только со мной. Линкольн пожал плечами. Он плохо помнил, как получил эти раны, и совсем не помнил, как доктор доставала пули. Ему было плевать, все мысли застилало лицо Октавии и ее рука, двигающая чужой рукой с кинжалом. — Я убью твоего отца, — сказал он. — Когда ты поправишься, я найду его и убью. — Идет, — усмехнулась она. — Только сначала надо выяснить, какого черта он вообще сюда приперся? Что ему было здесь нужно? *** До Розы оставалось меньше часа пути, когда Вик пришпорил коня, чтобы оказаться рядом с Элайзой. Он видел, что она не расположена разговаривать: с момента отъезда из Люмена она едва ли произнесла пару слов, и лицо ее было отстраненным, словно она погрузилась глубоко-глубоко в себя. — Принцесса, — позвал он. — Понимаю, что ты не хочешь, но нам надо поговорить. Она отбросила за спину накинутое на голову и плечи покрывало, взяла поводья в одну руку и вопросительно посмотрела на него. — Я заметил, что вы с командующей подружились, — тщательно подбирая слова, сказал Вик. — Но хорошо бы нам иметь собственную стратегию выживания, не зависящую от Люмена. — У нас есть собственная стратегия. Вы хорошо поработали в Розе, и мы продолжим эту работу. — То есть ты не собираешься возвращаться в Люмен? — Нет. Не собираюсь. Это было странно: пару часов назад они с командующей прощались у ворот как влюбленные перед долгой разлукой. Маркус тогда предположил, что между ними что-то произошло, и Вик согласился с ним, но теперь засомневался. — А что насчет трупаков за баррикадами? Элайза не успела ответить: спереди раздались выстрелы, и воины-земляне один за другим начали падать на землю. — В сторону! — закричал Вик, ударяя голенями по бокам лошади. — Уходим в сторону! Он ругался сквозь зубы, понукая лошадь и слыша за спиной вопли землян. Но спасать их не входило в его планы: с какой бы чертовщиной они не встретились снова, важно было в первую очередь уйти самим. Только Элайза, похоже, считала иначе. Когда он оглянулся, то увидел, что она уже спешилась, выхватила пистолет и вместе с оставшимися в живых землянами залегла в кустах. Маркуса не было видно, и Вик, проклиная все происходящее, и принцессу, и чертовых землян, повернул обратно. — Кто стреляет? — крикнул он, спрыгивая с лошади и провожая ее, убегающую, тоскливым взглядом. — Не могу разглядеть, — Элайза поменяла обойму и отдала команду: — Никому не двигаться без приказа! Пусть тратят патроны, здесь нас достать труднее, чем на открытой тропе. — Где Маркус? Она раздраженно мотнула головой в сторону, и Вик увидел его: он залег на другой стороне тропы с еще одной малочисленной кучкой землян. Что ж, во всяком случае они до сих пор были живы. Плотность огня стала меньше, но Вик опасался, что это скорее плохой знак. — Надо отправить дозорных, — сказал он. — Пока мы тут валяемся, они, возможно, нас уже окружают. Он приподнялся, но Элайза схватила его за руку. — Когда все началось, я насчитала по звуку семерых стреляющих. Сейчас их по-прежнему семь. Серьезно? По звуку? Вик восхищенно качнул головой и подчинился. — Командующая огнем, разрешите нам ударить, — попросил один из землян. — Если их семеро, то мы сомнем их. — Черта с два. У них огнестрельное оружие, и половина из вас поляжет, пока будет сминать. Мы больше не станем идти в атаку в лоб. Хватит нам умирать. Она махнула рукой Маркусу, показывая, чтобы он со своей группой обходил справа. Забрала у Вика автомат и сказала: — Бери пятерых и заходи слева. Я останусь здесь, изображая плотность огня. Когда будете готовы, бейте с флангов. Что ж, идея была не плоха, и Вик послушался. Рукой показал на землян, приказывая им следовать за собой. И пополз через кусты в сторону. Это не заняло много времени: совсем скоро он увидел их, эту чертову семерку: все до одного мужчины, все с автоматами или винтовками, они почему-то даже не укрылись: просто стояли на поляне и поливали лес огнем. — Готовимся, — шепотом приказал Вик, передергивая затвор пистолета. Рядом с ним кто-то закричал. Он увидел землянина, в шею которого вцепился зубами мертвяк — спасать его было поздно: из шеи фонтаном разливалась ярко-алая кровь. Но мертвый пришел не один, и это было хуже всего. — Вперед! — закричал он, понимая, что даже секунды промедления превратят их в пищу для трупов. Они побежали, спотыкаясь, Вик стрелял из пистолета и даже успел зацепить одного из мужчин — тот упал на землю, держась за простреленное бедро. С другой стороны появился Маркус с землянами, а из кустов во весь рост вышла Элайза с автоматом. — Бросайте оружие, — велела она, когда еще трое мужчин упали, сраженные выстрелами. — Иначе мы оставим вас на съедение мертвецам. Они подчинились, и Вик развернул свою группу, чтобы отбить атаку приближающихся мертвяков. Он больше не видел происходящего на поляне, но мог слышать: — Свяжите этих троих, заберите оружие. Маркус, посмотри что с ранеными. Берем только тех, кого еще можно будет спасти. Мертвецов вокруг становилось все больше и больше. Они наступали, чавкая, издавая мерзкие звуки и вонь. — Пробиваемся к Розе! — закричал Вик. И снова долгая, изнурительная дорога. Кровь и гниль, летящая во все стороны из проткнутых мертвых голов, усталость в мышцах, бесполезный уже пистолет, натирающий поясницу. Вик не поверил своим глазам, когда увидел первый ров. — Опускайте мост! Скорее! Они перебежали по настилу, Элайза обернулась и несколькими точными выстрелами прикончила прорвавшихся следом мертвецов. Остальные падали в ров, стуча зубами и вытягивая вверх руки. — Сюда! — Вик увидел Джаспера, открывающего ворота, и вбежал внутрь, помогая раненому землянину. Через минуту они были в безопасности. Элайза тяжело дышала, упершись ладонями в колени, Вик обнимал Джаспера, Маркус встревоженно оглядывался по сторонам. — Откуда здесь Розмари? — спросил он. Джаспер вздохнул. — Пока вас не было, тут многое произошло. Он глянул на пленников и скривил губы. — Я рад, что вы притащили их с собой. У нас есть ряд вопросов к этим упырям. Особенно к одному из них. Вик поднял брови и Джаспер объяснил: — Этот козел — отец Октавии. Он притащил ее сюда, угрожал перерезать горло, а потом чуть не убил Линка. — Девчонка осталась жива? — услышал Вик усмехающееся. — Жаль. Был бы рад закончить наконец работу. Джаспер подскочил к нему и ударил ногой в лицо. Никто не стал его останавливать. *** — Титус, есть ли вести от Элайзы? — Нет, командующая. Из Розы так никто пока и не вернулся. Алисия прикусила губу. — Прикажи отправить туда еще один отряд. Мне не нравится, что происходит. Он медлил, и она вопросительно посмотрела на него. — Командующая, простите меня, я понимаю, что ваши мысли сейчас заняты, но вы должны в первую очередь думать о Люмене и Новом мире. Отправлять воинов туда, откуда никто не вернулся, это очень… преждевременное решение. Титус старательно выбирал слова, но это не помогло: Алисия все равно разозлилась. — Говори прямо, — велела она. — В чем дело? Он вздохнул. — Дело в том, командующая, что вы сейчас руководствуетесь чувствами, а не разумом, и это очень плохой подход на пороге грядущей войны. Однажды вы уже совершили эту ошибку, и я прошу вас, я умоляю: не повторяйте ее снова. — Ошибку? — Алисия оскалилась, складывая руки за спиной, чтобы не начать кричать. — Как ты смеешь говорить мне такое? Когда морской лев прислал мне мертвую Офелию, я не объявила ему войну! Я отправила послов договариваться о мире! Я более чем умею отличать чувства от долга! Титус отступал под ее напором, бледнел, даже татуировки на лысине становились как будто тусклее. Алисия остановилась и сквозь зубы добавила: — Я знаю, что ты предпочел бы, чтобы я была одна. Но это больше не так, Титус. И тебе придется с этим смириться. Он кивнул, но она ему не поверила. Было ясно, что ему не нравится происходящее, и Алисия подумала: а что, если это он? Что, если под ударом оказался именно альянс? Что, если освобождение пленных и убийство Спарка было лишь попыткой защитить ее? — Мне нужно знать, могу ли я доверять тебе, — сказала она. — Готов ли ты выполнять приказы, которые не придутся тебе по нраву. Если нет, то… — Простите, командующая. Я готов. Однажды я поклялся вам в верности, и буду верен вам до конца. Они собрались на спортивной площадке рядом с бывшей школой. Тридцать человек — мужчины, женщины, подростки. Алисия села на ступеньку и дрожащими руками принялась оттирать кровь с мачете. Ее трясло: за то, чтобы занять здание, они заплатили немалую цену: из сорока трех в живых осталось тридцать. — Что будем делать дальше? — спросил кто-то. В образовавшейся тишине Алисия подняла голову и ужаснулась, осознав, что все смотрели на нее. На нее — девчонку, совсем недавно потерявшую всю семью, на нее, девчонку, которая совсем не была готова ко всему этому кошмару. — Я… — она запнулась. — Я не… Что-то мешало договорить. Может быть, то, что во взглядах, обращенных на нее, была надежда. Или то, что никто не спешил ответить вместо нее. Или странное чувство, возникшее в груди из ниоткуда, чувство, будто говорящее: «Я была рождена для этого». — Надо укрепить забор вокруг школы и восстановить те его части, которые оказались порушены, — сказала Алисия. — Семь человек займутся очисткой: вынесем трупы и сожжем их в лесу. Те, у кого есть оружие, выходят в дозор: пока забор не будет восстановлен, дежурить будем постоянно и круглосуточно. Один из мужчин подошел к ней и встал, нависая. Он был странным: то ли монах, то ли чокнутый, одетый в рясу и с наголо выбритой головой. — Новому миру нужен лидер, — сказал он строго. — Ты привела нас сюда, и ты поведешь нас дальше. Его слова звучали торжественно и глухо, и Алисии снова показалось, что она уже это слышала, что она уже это проживала, что это уже было, и было не единожды. — Как тебя зовут? — спросила она, поднимаясь на ноги. — Меня зовут Титус, командующая. И я хочу быть первым, кто поклянется вам в верности. — Небесные люди стали тринадцатым кланом, — Алисия подошла к висящей на стене карте и посмотрела на нее. — Пленные освобождены. Сейчас меня больше всего заботит состояние баррикад, отсутствие вестей из Розы и неопределенность с противником. — Именно в таком порядке? — спросил стоящий позади Титус. — Да. Поэтому делай как я говорю: отправь отряд в Розу, чтобы к вечеру я знала, что там происходит, и позови ко мне Индру и Густуса. Я хочу, чтобы они возглавили две разведгруппы, которые отправятся к островам и выяснят, где сейчас Офелия. Всего два пятнышка на карте, два острова: Санта-Каталина и Сан-Клементе. Один из них может стать шансом для людей построить безопасный Новый мир. Но только при условии, что второй не станет мешать. — Простите меня, командующая, — услышала она. — Я был неправ, когда говорил, что вы руководствуетесь чувствами. За всю мою жизнь я не встречал столь мудрого человека, как вы. Алисия жестом велела ему идти. Она никак не могла оторвать взгляда от карты, но думала теперь вовсе не об островах. Она думала о том, как руки Элайзы касались ее тела, как горячие губы прижимались к ее собственным. Титус ошибался, говоря, что она опирается на чувства, но одного он не мог знать: несмотря на принимаемые решения, несмотря на то, что она все еще оставалась командующей, теперь в ее жизни появилось что-то еще. Что-то, без чего она больше не хотела обходиться. *** Пленных разместили в бункере, предварительно вытащив оттуда припасы: с некоторых пор Элайза не слишком доверяла клеткам. Она лично удостоверилась, что дверь как следует заперта, а охрана вооружена автоматами, и только после этого пошла в палатку медпункта. Но дойти не успела: навстречу ей попалась Рейвен. Они остановились, глядя друг другу в глаза. Элайзу поразило, как сильно изменилась Рейвен за истекший месяц: она ужасно похудела, скулы на лице заострились, а кожа была бледной до синевы. Чувство вины, притупившееся было, напомнило о себе с новой силой. Элайза вспомнила Финна с кровавой раной вместо рта и проглотила комок, подступивший к горлу. — Я не смогла его спасти, — выдавила она, неимоверным усилием заставляя себя не отводить взгляд. — Прости меня. Если можешь. Рейвен долго молчала прежде чем качнуть головой и уйти, так и не сказав ни слова. В палатке медпункта Элайзу встретила Розмари: чуть смущенно обняла, погладила по голове. — Рада, что ты жива. — Где она? — спросила Элайза. — Я хочу ее видеть. Вместо ответа Розмари кивнула на занавеску в углу палатки. Там, на походной койке, укрытая армейским одеялом, и обнаружилась Октавия. — Привет, принцесса, — улыбнулась она, увидев Элайзу. — Здравствуй. Сидящий рядом с койкой Линкольн встал и поклонился, не выпуская из руки ладонь Октавии. Элайза кивнула ему. — Говорят, ты сама вскрыла себе горло? — спросила она. — По-моему, это слишком даже для тебя. — А ты явилась к морским людям, сидя на штуковине, способной спалить половину побережья, — парировала Октавия. — Будем разбираться, кто из нас круче? Элайза покачала головой. — Что произошло? Расскажи мне. Но Октавия мало что могла рассказать. Спала, ударили по голове, долго везли куда-то на лошади, угрожали смертью… Все это Элайза уже знала от Джаспера. — Получается, тебя забрали Беллами и отец? — уточнила она. — А кто освободил их? — Он не знает, — вместо Октавии ответил Линкольн. — Мы спрашивали, но, похоже, он действительно не знает. «Вы спрашивали?» Наверное, на лице Элайзы отобразилось все, о чем она подумала, потому что Октавия тут же поспешила развеять ее сомнения: — Белла никто не пытал, Эл, — сказала она. — Он сам рассказал все, что знал. Мы… Не стали держать его в плену. В некотором смысле он теперь один из нас. «В некотором смысле?» По лицу Линкольна было ясно, что ему не нравится такой подход, но, похоже, у него не было выбора. Элайза улыбнулась, видя, с какой нежностью он смотрит на Октавию, и каким суровым становится его лицо, стоит ему отвести взгляд. Улыбнулась и… позавидовала немного. — Где Белл? — спросила она. — Думаю, мне стоит поговорить с ним. Октавия и Линкольн переглянулись. И этого Элайза понять не смогла. *** Жаркое солнце обжигало голову и обнаженные плечи, но Беллами было плевать. Он с силой втыкал лопату в сухую почву, нажимал на черенок и отбрасывал в сторону очередную порцию земли. И еще одну, и еще. Несколько раз к нему подходила Розмари с бутылкой воды, но он отказывался и продолжал копать. Не зная, зачем это делает, но зная, что должен. Когда рядом послышался голос Элайзы, он не поверил своим ушам. Обернулся, чтобы убедиться, воткнул лопату в землю и прищурился, пытаясь рассмотреть. — Посмотри на свои ладони, — сказала Элайза. — Ты стер их до крови. Он не стал смотреть. Зачем? Все равно он должен был закончить работу. — Идем со мной. Ее приказа он не посмел ослушаться. Прошел следом за ней в тень, сел на траву, принял протянутую бутылку с водой и осушил ее одним махом, даже не заметив вкуса. Элайза сидела рядом и смотрела на него — осунувшаяся, с собранными сзади в хвост волосами, но такая же красивая и голубоглазая, какой он ее помнил. — Зачем ты это делаешь? — спросила она. — Хочешь себя наказать? — Я должен похоронить мертвых, — ответил он то, что отвечал и другим до этого. — Нет, Белл. Ты хочешь наказания, и раз тебя не стали наказывать другие, ты решил сделать это сам. Она достала из кармана брюк платок, налила на него воды и принялась промывать раны на его ладонях. Осторожно, очень бережно, почти не больно. — Хочешь, я тебя накажу? — спросила, закончив. — Могу назначить тебе наряд вне очереди или что-то еще. Или, если тебе нужно не наказание, а прощение, то я могу тебе его дать. — Я не хочу его просто так, — сквозь зубы сказал Беллами. — Я хочу его заслужить. — Так заслужи, — пожала плечами Элайза. — Хватит изводить себя бессмысленным трудом, лучше приди в себя и займись настоящим делом. Он вспыхнул и сжал губы. Настоящим делом? Да кто теперь доверит ему настоящее дело? После всего, что он натворил? После всего, что он наделал? — Белл, — услышал он жесткое. — Если хочешь продолжать себя жалеть, то вали к черту из моего лагеря. Мне не нужны тут жалкие слюнтяи, не умеющие справляться с чувством вины. Думаешь, мне легко было вернуться сюда, зная, что я увижу Рейвен? Думаешь, легко было смотреть ей в глаза? Но я это сделала, потому что смерть Финна — моя вина, и мне теперь жить с этой виной. И тебе придется. *** — Доктор Розмари, Элайза отправляет гонца в Люмен, к командующей, и велела спросить, нужно ли нам что-то из лекарств. — Секунду, Джаспер. Давай напишем список. Голоса отдалились, и Октавия за руку притянула к себе Линкольна. — Кажется, у нас есть минут десять без назойливого доктора, — прошептала она. Он упрямо замотал головой, но она обхватила его за шею и повалила на себя, впиваясь в тесно сжатые губы. — Будешь сопротивляться, и у меня разойдутся швы от усилий, — предупредила со смехом. — Ты же знаешь: мне бесполезно отказывать. Линкольн изобразил на лице злость, но перестал сопротивляться и поцеловал Октавию: аккуратно, нежно, как будто взял губами переспелую ягоду. — Да брось, — она укусила его за губу и сверкнула взглядом. — Разве так целуют восставших из мертвых? Она сжала его шею руками и снова поцеловала — с силой, с напором, заставляя разомкнуть губы и пустить ее внутрь. И настал момент, когда — она почувствовала — он не смог больше сопротивляться. Зарычал сквозь зубы и ответил на поцелуй, царапая ее подбородок щетиной, грубо проникая языком в рот и ладонью придерживая затылок. — О да, — прошептала она, наслаждаясь ощущением тяжести его тела. — Наконец-то. Его рука забралась под одеяло и нащупала обнаженную грудь. Октавия выгнулась навстречу, если бы могла, она бы обхватила его ногами, и сжала бы изо всех сил. Но приходилось быть осторожной, и она только шевелилась под ним, горячо откликаясь на грубоватые ласки. — Сними майку, — велела она между поцелуями, — и убери одеяло. Я хочу чувствовать тебя, а не эту чертову ткань. Линкольн сел и посмотрел на нее, но она прикусила губу, и он послушно снял футболку, сбросил одеяло на пол и лег рядом с ней на узкую кровать, стараясь не придавить, не задеть, не потревожить. — Дурак, — зашептала, поворачиваясь на бок и прижимаясь лбом к его лбу. — Какой же ты дурак. Она знала, что он ранен, видела, что его торс залеплен в тех местах, где пули ее отца и его банды пробили его тело, но она больше не могла ждать. Ее охватила какая-то безумная жажда жизни, жажда любви, жажда чего-то очень особенного, чего-то, что было непосредственно связано с ним. — Знаешь, когда я влюбилась в тебя? — спросила она, опуская руку вниз и ощупывая его напряженные бедра. — Когда подошла к клетке, и ты посмотрел на меня из нее, посмотрел исподлобья, но не сердито, а изучающе. Тогда я поняла, что ты будешь моим. Чего бы мне это ни стоило. Она прижалась обнаженной грудью к его груди — гладкой, без единого волоса. Застонала от удовольствия и нащупала наконец застежку штанов. Линкольн ухватил ее за бока и с легкостью поднял, ложась на спину и усаживая на себя сверху. — Уверена, что можешь? — спросил он. — О, ты даже не представляешь, — ответила она. Желание смешивалось внутри со слабостью, которая все еще наполняла ее тело. Она быстрыми пальцами расстегнула застежку и погладила, забираясь внутрь. Там все было так, как она и мечтала — сильным, твердым, напряженным. — Лежи, — сказала она, сходя с ума от ощущения его под своими руками. — Я хочу сама. Приподнялась и опустилась на него — медленно, аккуратно, едва сдержав назревающий в груди стон. Ей хотелось чувствовать его полностью, чувствовать все его тело, но она помнила о не заживших еще ранах, и не хотела причинять ему боль. Вот только Линкольн, похоже, думал иначе. Стоило ей опуститься на него и шевельнуть бедрами, как он одним движением перевернул ее на спину и лег сверху, опираясь на локти. Октавия практически не чувствовала его веса — только там, внизу, где все горело огнем, разливалось удовольствием, и чуть-чуть, совсем немного, сладкой болью. Линкольн прижался лбом к ее лбу и посмотрел в глаза. — Смотри на меня, — попросил он тихо. — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. От первого движения Октавия едва не закричала: настолько сильным было чувство, охватившее все тело, от головы до пят. Она прикусила губу, но Линкольн взглядом заставил ее перестать. Она потянулась, чтобы поцеловать, но он качнул головой, и одновременно с этим — бедрами. И она поняла. Поняла, что ему важно сейчас не столько быть внутри, сколько знать, что она видит его, что она смотрит на него, что она жива и принадлежит — и будет принадлежать — только ему одному. Это не было романтично, и красиво это не было тоже. Он просто лежал на ней и двигал бедрами, то мягко врываясь внутрь, то выходя обратно. Но для нее, для них, эти движения были самой сладкой в мире музыкой, самым прекрасным в мире танцем. — Я люблю тебя сейчас и буду любить всегда, — молча говорила она, обнимая ногами его бедра. — Я буду твоим до самого конца, когда бы этот конец не настиг нас, — отвечал он, едва шевеля губами. — Сколько бы ни было впереди дней, каждый из них я хочу провести с тобой. — Сколько бы ни было за спиной боли, в тебе теперь — моя жизнь, и мое будущее. В этом было что-то удивительное: лежать под ним, и чувствовать его внутри, и раскачиваться ему навстречу, и обнимать за шею, и смотреть, неотрывно смотреть в его глаза, глубокие, поразительные глаза, в которых она с самого первого дня с легкостью читала все, что он прятал от целого мира, все, что он охотно отдавал ей одной. — Я не могу больше, — прошептал он. — Ты можешь, — прошептала она. — Еще несколько секунд, прошу тебя, еще несколько секунд. И он дал ей эти секунды: растянутые во времени, торопливые, жаркие секунды, в которые удовольствие волнами накрывало ее от бедер к груди и от груди к бедрам. Она чувствовала каждое его движение, каждый толчок, и видела в его глазах невероятную силу, силу, которую он все еще сдерживал, но которую — она знала — однажды отдаст ей, отдаст, не задумываясь, до последней капли. Она первой разомкнула губы, чтобы застонать, и он поймал ее стон губами, и вобрал в себя, и отдал ей свой собственный, яростный, сильный. И замер, тяжело дыша, по-прежнему глядя в ее глаза. — Я умру за тебя, — сказал он просто. — Я убью за тебя, — эхом откликнулась она. И каждый из них знал, что говорит правду. *** — Командующая! Прибыл гонец из Розы! Алисия, занятая разговором с послом из клана Запада, быстро кивнула ему, бросила на ходу: «вернусь», и быстрым шагом пошла к воротам. Сердце ее колотилось как бешеное: наконец-то. Наконец-то она узнает, что там случилось, и перестанет сходить с ума о судьбе Элайзы. Гонец спешился и с поклоном передал ей сложенный в трубку лист бумаги. Алисия развернула и прочла: «Командующая, Тринадцатый клан в полном составе находится в Розе. Мы взяли в плен пятерых из морских людей, включая Чарльза Блейка. Думаю, что ближайшее время мы должны посвятить укреплению стен Розы и сбору запасов на случай войны. Пленные пока останутся здесь, после допроса я готова отправить их в Люмен, если на то будет ваше указание. Как и остальные лидеры кланов, я стану отправлять к вам гонцов каждые три часа, чтобы сообщить, что у нас все в порядке. С уважением к вам, и от имени Небесного клана, Элайза Гриффин». Алисия нахмурилась. И это все? С точки зрения лидера клана, письмо звучало идеально, но ведь была еще одна точка зрения? Или уже нет? Она задумчиво покрутила письмо в руках и вдруг заметила, что с обратной стороны тоже что-то написано. — Что это, Титус? — спросила, показывая ему несколько строк на незнакомом языке. Титус посмотрел. — Это итальянский, командующая. — Можешь перевести? — волнуясь, спросила она. — Вдруг их захватили и заставили написать такое письмо, а они смогли добавить эти строки на другом языке? Заразившись ее волнением, Титус выхватил бумагу из ее рук и, нахмурившись, принялся рассматривать текст. А потом — Алисия не поверила своим глазам — по его лысине начала расплываться краснота. Вскоре вся голова, и даже часть шеи были ярко-красными. — Что там, Титус? — вне себя от волнения спросила она. Он протянул ей бумагу. — Думаю, вам лучше воспользоваться словарем, командующая. Прошу прощения. Алисия ничего не поняла. Он ушел так быстро, что она не успела больше ничего спросить. Причину этого она поняла позже, когда по ее приказу был доставлен англо-итальянский словарь, и она, сев на кровать в своей комнате, стала по слову переводить письмо. Alicia, ho nostalgia di te. Solo tu mi dai la forza di vivere. Solo tu, mi aiuti ad essere felice, radiosa. Ho perso la testa per te. Ti voglio baciare. Ti voglio. Presto*. Она засмеялась: ничего не смогла с собой поделать. Вспомнила, как читал все это Титус и как краснела его голова: от макушки до подбородка. Пожалуй, не стоило просить его стать переводчиком. Желание снова увидеть Элайзу стало почти невыносимым, захотелось превратить «presto» в «прямо сейчас». Но ее ждали дела: посол клана Запада, совещание с воинами, последний перед отправкой разговор с Индрой и Густусом. — Завтра ночью, — решила она, подумав. — Я увижу ее завтра ночью. Через полчаса гонец был отправлен обратно в Розу с посланием: «Лидер Небесного клана, Командующая Нового мира приказывает: до следующей ночи закончить допрос пленных с тем, чтобы передать их в Люмен. Не позднее заката следующего дня прибыть для передачи пленных в указанное гонцом место. Взять в сопровождение не менее двадцати вооруженных воинов и отправить впереди себя дозорных. С уважением к вам, и по поручению командующей, советник Титус». А на обратной стороне было приписано мелко, едва различимо: «Sento la tua mancanza**». *** — Как насчет жареных ребрышек, принцесса? Или желаешь коктейль из лесных ягод? Элайза засмеялась: Мерфи в сером фартуке выглядел как персонаж из какого-то мультфильма, который она смотрела в детстве. Он продемонстрировал ей грубо вырезанную лопатку и стопку настоящих тарелок: кажется, шведского производства. — Я смотрю, тебе здесь нравится? — спросила она, усаживаясь за деревянный стол рядом с молча поедающим что-то Маркусом. — А как же, — согласился Мерфи. — Когда меня притащили сюда, я подумал, что надо немного передохнуть от постоянных издевательств над собственным телом, и определился в повара. Кстати, у нас есть вакансия посудомойки, — он подмигнул и показал в сторону таза, полного посуды. — Могу составить тебе протекцию. — Наш клоун не слишком досаждает тебе, принцесса? — Миллер-старший подошел сзади и положил руки на плечи Элайзы. — У меня есть отличный способ его заткнуть. — Понял, шеф, — шутливо откозырял Мерфи. — Иду готовить ужин. В честь твоего прибытия, принцесса. Надеюсь, понравится. Он скрылся за навесом, а Миллер сел между Элайзой и Маркусом. — Решили, что делаем дальше? — спросил он. — Продолжаем обустраивать это место, — ответила Элайза. — Нужно провести сюда питьевую воду — основной и запасной каналы, построить второй уровень ворот и засолить как можно больше дичи. Маркус закашлялся, и Элайза посмотрела на него. — Мы действительно остаемся здесь? — спросил он. — А если мертвые прорвутся? — Алисия считает, что даже если прорвутся, то пройдут мимо, к океану. Поэтому нам и нужно укреплять и расширять это место: может выйти, что оно окажется единственным прибежищем Нового мира. — Алисия? — послышалось из-за кухонного навеса. — Ух ты… — Что будем делать с пленными? — быстро спросил Маркус. Элайза не ответила: из-за навеса, откуда-то сбоку, к ним приближался Беллами. Чисто выбритый, умытый, только очень красный — все-таки успел сгореть во время своего самобичевания. — Садись, — кивнула ему Элайза. — Мы обсуждаем судьбу пленных. Он сел напротив и с вызовом посмотрел на Миллера. Тот усмехнулся, но кивнул. — Отец нам ничего не скажет, — заявил Беллами. — Я спрашивал его, зачем все это и кто нас освободил, он не ответил. Но с ним отец Офелии, и на него можно попробовать надавить. Элайза покачала головой. — Мы не будем никого пытать. — Надавить, а не пытать, принцесса. Я знаю его: он сильный мужик, но, как и все сильные мужики, боится боли. Пригрозим, что выгоним его за ворота, безоружного. Маркус засмеялся. — А если он согласится, что тогда? Будем выгонять? — Нет, — сказала Элайза. — Я обещала Алисии… — она запнулась, — командующей, что мы передадим пленных в Люмен по первому требованию. Поэтому отпустить их мы не можем в любом случае. — Тогда что? — спросил Беллами. — Мило побеседуем? — Нет. У меня есть идея получше. Идея и впрямь была неплоха, но был нюанс: для ее реализации требовалась помощь Рейвен. Элайзе очень хотелось призвать на помощь Вика, но она понимала: это ее обязанность, и разговор должен состояться, как бы ей ни хотелось его избежать. Она нашла Рейвен у хозблока, сидящей на земле и ковыряющейся в каких-то железках. Подошла, села рядом. Вздохнула. — Когда в бункере он пришел ко мне, я не смогла ему отказать. Не потому, что любила, а потому, что устала быть одна и сражаться со своими демонами в одиночку. Я использовала его, использовала его любовь ко мне, и отобрала его у тебя. А потом он умер, и я не успела сказать ему, как благодарна за все, что он для меня сделал. Она проговорила все это на одном дыхании и замолчала. Рейвен продолжила ковыряться в железках, но было видно, что она просто перекладывает их с места на место. — Что тебе нужно? — сквозь зубы спросила она. — Не знаю, — честно ответила Элайза. — Прощение? Искупление? — От меня ты не получишь ни того, ни другого. Элайза ожидала, что Рейвен поднимется и уйдет, но она почему-то осталась. Сложила руки на коленях, прикусила губу. — Может, хоть побьешь меня? — тоскливо спросила Элайза. — Может, это поможет? — Если бы я верила, что это поможет, давно бы побила. Рейвен вздохнула и покосилась на нее, и в этом взгляде вдруг мелькнуло что-то старое, что-то живое. — Я все эти недели варю в голове то, что произошло. Все думаю: а если бы ты не отняла его у меня? Если бы он не поперся в этот чертов Лос-Анджелес за оружием? Если бы он остался в лагере? Что бы было тогда? Элайза открыла рот, чтобы ответить, но Рейвен предупреждающе подняла руку. — И правда в том, что я не знаю. Может быть, он остался бы жив, а, может, умер бы во время захвата. Или еще раньше. И самое ужасное, что я уже никогда не смогу этого узнать, понимаешь? Я не смогу узнать, могла я спасти его или нет. Боль, притупившаяся было, снова дернулась в груди. Элайза сглотнула слезы. Черт побери, это было так похоже на то, что чувствовала она сама, так ужасающе похоже, как будто Рейвен забралась к ней в голову и просто озвучила вслух то, что там творилось. — Я винила тебя и командующую, потому что мне нужно было кого-то винить. Потому что если бы я признала, что винить некого, мне пришлось бы жить дальше, а я не хочу жить без него дальше, понимаешь? Я не хочу! С этим «я не хочу» рыдание вырвалось из горла Рейвен с ужасающим звуком. Она плакала так горько, так тяжело, будто это не слезы лились из глаз, а каменная крошка, и Элайза, сидящая рядом с ней, плакала тоже. — Я все думаю: ну, почему? Почему тогда, в бункере, он ушел к тебе? Чем я оказалась плоха? Чем я оказалась недостаточно хороша? Я думаю об этом постоянно, каждую минуту, и не нахожу ответа. И снова получается, что винить некого. Что он просто любил меня, а потом стал любить тебя, только и всего. Она повернулась к Элайзе: красная, с мокрым от слез лицом, и продолжила: — Но как признать, что ты ни в чем не виновата? Ты, которую я ненавидела всей душой? Как, черт бы тебя побрал, я могу признать, что это не твоя вина? — Ты и не должна, — с болью вырвалось у Элайзы. — Потому что это моя вина. И я чувствую это своей виной. Она потянулась к Рейвен, потянулась к ней как к равной, как к понимающей, но та отстранила ее руку. — Нет, — сказала, рукавом вытирая слезы. — Ты пришла не для того чтобы просить прощение. Тебе что-то нужно от меня. Говори, что, и если это поможет поймать тварь, которая убила Финна, я сделаю это. От тебя мне нужно только одно: пообещай, что когда она умрет, я буду стоять рядом. Я не прошу позволить мне самой сделать это, но я хочу видеть, как эта сволочь сдохнет. В этом «сдохнет» уже была сила, старая сила Рейвен, и Элайза задохнулась от благодарности к ней, этой мужественной девушке, которой она вольно или невольно причинила такую боль. — Клянусь тебе, что когда я убью ее, ты будешь стоять рядом. Рейвен кивнула, принимая клятву, и когда она снова посмотрела на Элайзу, слез на ее лице уже не было. — Говори, что тебе нужно. — Мне нужно, чтобы ты сделала из своих железок полиграф. Я хочу узнать у пленных, где Офелия и как ее найти. *** Доктор Розмари застала их, лежащих под одним одеялом, и ей это совсем не понравилось. Под аккомпанемент ее криков Линкольну пришлось убегать из медпункта, на ходу застегивая штаны и натягивая футболку. Октавия хохотала, наблюдая за ним: сейчас он был похож на мальчишку, очень счастливого мальчишку. А она сама чувствовала себя счастливой девчонкой. Очень голодной счастливой девчонкой. Розмари, откричав положенное, ушла на кухню за едой и пригрозила, что, если увидит Линка здесь еще раз, то будет колоть Октавии снотворное, пока та не поправится. Октавия не слишком ей поверила, но Линкольн рисковать не стал: он лишь забежал на секунду и положил поверх ее одеяла белый цветок, сорванный, похоже, где-то за забором. А потом пришел Беллами. Видимо, Розмари поручила ему принести обед, и он принес целый поднос, заставленный тарелками и стаканами. Поставил поднос поверх одеяла Октавии и присел рядом. Выглядел он так себе: красный какой-то, испуганный, побитый. Октавии даже стало его жалко. — Что, большой брат? — спросила она. — Плохо все? Он кивнул, и она кивнула тоже. У нее не было злости к нему, но и прежних чувств не было тоже. Слишком ярко звучали в ушах слова: «Ты больше не сестра мне». Слишком сильно отдавался болью рубец под повязкой на горле. — Скоро мы будем допрашивать отца, — сказал Беллами, когда Октавия принялась за еду. — Если хочешь, я могу отнести тебя, чтобы ты посмотрела. — Я бы посмотрела, как ему оторвут его тупую башку, — с набитым ртом ответила Октавия. — А на пытки нет, не хочу. Беллами покачал головой. — Не пытки. Элайза попросила Рейвен сделать полиграф. Мы хотим узнать, что они задумали на самом деле. А вот это было уже интересно. Октавия даже отложила в сторону кусок лепешки и задумалась. — И зачем там тебе я? Я буду только бесить его, и… «И он впадет в ярость и потеряет контроль». — Хорошо, — сказала она. — Я в деле. Но с доком договаривайся сам: она только пятнадцать минут прогнала отсюда Линкольна за то, что он… Искушение договорить было велико, но она не стала: каким бы ни был, он оставался ее братом. И Беллами словно понял: кивнул благодарно и, избегая смотреть на повязку, сказал: — Начнем вечером. Я приду за тобой. Но начали позже. Рейвен долго возилась с транзисторами и электродами, потом долго тестировала прибор, потом указывала, как именно нужно привязать пленного, чтобы все получилось. В результате допрос начали уже когда солнце окончательно село, и лица присутствующих освещало только пламя костра. Беллами принес Октавию на руках и осторожно опустил на заранее подготовленное кресло. Их расчет оправдался: стоило отцу увидеть ее, как его лицо пошло красными пятнами, а голос начал срываться на крик. — Что вы себе придумали, вы, мелкие ублюдки? Вы действительно думали, что сможете выжить в этом мире? Подчинить себе взрослых? Октавия почувствовала знакомый запах и улыбнулась: Линкольн неслышно подошел и встал за ней. Отец, увидев эту улыбку, взбесился еще больше: — Мы убьем вас, всех до единого, ясно? Морская львица не прощает предательства! Я не прощаю предательства! Октавия посмотрела на сидящих рядом с отцом Рейвен и Элайзу. Надо же: они, похоже, помирились, во всяком случае Рейвен выглядела гораздо лучше, чем раньше, и они вдвоем склонились над какой-то железякой — видимо, тем самым самодельным полиграфом. Рейвен кивнула, и Элайза, поднявшись на ноги, принялась задавать вопросы. — Вас зовут Чарльз Блейк младший? — Ты прекрасно знаешь, как меня зовут, сучка! — Вашего сына зовут Беллами? — У меня больше нет сына! — Вас освободил из заключения в Люмене человек Офелии? — Не твое дело, поняла, девчонка? Тебе никогда не узнать планы морской львицы! Она сильнее вас всех, вместе взятых! Октавия покосилась на застывшего Беллами и зашептала: «Спроси ты. Тебе он ответит». Беллами шагнул вперед. — Отец, — сказал он смело. — Офелия ушла на острова, оставив тебя здесь. Почему ты продолжаешь эту бессмысленную войну? Почему не хочешь сесть в лодку и уплыть туда, где твои люди? — Пошел к черту, недоносок, — выплюнул Блейк. — Думаешь, я поползу за ними, как побитая собака? Не дождешься! Вы не сможете держать меня в плену вечно. Я снова вырвусь на свободу и сделаю из всех вас мертвых! Всех до единого! — Но зачем? — повторил Беллами. — Зачем тебе все это? — Зачем? — его лицо исказилось усмешкой. — Потому что все вы — преступники военного времени. А я подчинялся, подчиняюсь и буду подчиняться только армии США, и больше никому. Вокруг воцарилась тишина. Октавия сидела, широко открыв рот, Беллами застыл, пораженный, и только Элайза, повернувшись к Рейвен, сказала: — Отключай его. Я все поняла. Завтра мы отдадим его в Люмен, и пусть делают с ним что хотят. *** Время тянулось будто резиновое, несмотря на то, что Алисия по уши загрузила себя работой и делами, выделив за двое суток лишь несколько часов на сон. Как и было договорено, каждые три часа она получала через гонцов короткие записки от Элайзы. Изучала их со словарем, улыбалась и снова шла работать. «Mi piaci molto***» «Ho bisogno di te****» «Senza di te non posso più vivere*****» Все это сбивало дыхание и заставляло тело наливаться теплом и сладкой истомой. Но Алисия выходила за дверь комнаты, и тепло исчезало, заменяясь холодом. Индра и Густус ушли, взяв с собой по десятку воинов с оружием и запасом продовольствия. Огненный клан выбрал нового лидера — Алисия одобрила этот выбор. Детей Нового мира разделили, отправив к родителям и приставив к каждому охрану. Сотни жителей с утра до ночи укрепляли забор, охотились, разделывали добычу и собирали походные сумки. Люмен готовился к осаде. Когда на исходе второго дня стало темнеть, Алисия отдала последние указания Титусу и велела седлать лошадей и готовить сопровождение. Она наскоро обмыла водой уставшее тело и натянула брюки, привычно застегнув поверх ножны с кинжалом. Подумала и распустила по плечам волосы — чтобы дать голове отдохнуть. Приняла поводья из рук конюшего и, сопровождаемая тридцаткой воинов, отправилась в путь. На месте ее ждал раскинутый на поляне походный шатер, внутри которого был только стол с картой и пара стульев. Она заняла один из них и приготовилась к ожиданию. Но долго ждать не пришлось: совсем скоро снаружи послышался шум, и воин громогласно объявил: — Лидер Небесного клана, командующая. Алисия улыбнулась и пошла навстречу входящей в шатер Элайзе. — Приветствую, командующая Нового мира. — Приветствую, командующая огнем. Они стояли и смотрели друг на друга. Повинуясь ранее отданному приказу, воин вышел из шатра, и — Алисия знала — отошел, как и все остальные, на двадцать футов, образуя живой заслон вокруг. Они остались одни, но Алисия не решалась сделать еще один шаг, не решалась сделать то, о чем мечтала в редкие минуты отдыха, когда читала короткие записки. Элайза выглядела иначе, чем в Люмене. Она собрала волосы на затылке и вместо кожаных штанов была одета в джинсы, а вместо туники — в футболку. В футболку, тесно облегающую высокую пышную грудь. — Так и будешь смотреть? — услышала Алисия, и почувствовала, как загораются огнем ее уши. — Или все-таки поцелуешь меня? Они шагнули друг к другу одновременно, и утонули в жарком объятии, в горячем поцелуе. А потом так же быстро отстранились и посмотрели друг другу в глаза. — Надо поговорить, — сказала Элайза. — Надо, — согласилась Алисия. Сели за стол, подальше друг от друга, чтобы избежать соблазна. Элайза рассказала о сведениях, полученных от Блейка, Алисия — о том, что отправила на разведку Индру и Густуса. — И что ты думаешь? — спросила она. — «Подчиняюсь только армии США». Что, черт возьми, это означает? Элайза вздохнула: ей явно не хотелось объяснять, но Алисия знала, что она все же сделает это. — Помнишь, Офелия сказала, что на Сан-Клементе — ее люди? А ты говорила, что туда ушли военные, бросив Лос-Анджелес. — И что? — А то, что Чарльз Блейк до апокалипсиса служил в должности майора. А теперь ответь мне, командующая, какого черта он все это время подчинялся Офелии? Алисия ничего не понимала. Насколько она знала, Офелия никак не была связана с военными, разве что в сексуальном смысле с одним из них, в гетто для живых, где они провели несколько недель до того, как все рухнуло окончательно. — Может, он не подчинялся? — неуверенно спросила она, и сама же ответила: — Да нет, глупость, я собственными глазами видела, как она отдавала ему приказы, и он шел их исполнять. Но тогда я не понимаю. — А я понимаю. Похоже, на Сан-Клементе есть кто-то, кто по-настоящему отдает приказы, кто-то, кто назначил Офелию главной на побережье, кто-то, кто оставил ее здесь с поручением, которое она не успела выполнить. Алисия молчала, и Элайза, придвинувшись к ней, продолжила: — Подумай сама. Есть ли сейчас в Люмене бывшие военные? Наверняка есть. Откуда ты знаешь, что они не держат каким-либо образом связь с островом? Может быть, именно они и освободили пленных? — Ерунда какая-то, — возразила Алисия. — Пять лет жить на побережье, собрав там и военных, и гражданских, иметь шпионов в Люмене, отправить туда Офелию, потом вдруг сделать ее главной… Звучит как бред сумасшедшего. — Точно. Вроде бреда, в результате которого сотня заключенных оказывается в бункере под прицелом камер, да? Вроде бреда, в результате которого вся эта катавасия начинается незадолго до освобождения этих заключенных. Не находишь связи? Алисия связи не находила. Ей вообще было трудно думать, когда Элайза была так близко, когда можно было протянуть руку и коснуться ее, и залезть под футболку, и… — Послушай меня, — попросила Элайза. — Еще несколько минут, ладно? И потом можешь делать со мной все, что захочешь. Алисия кивнула. Ее от головы до ног обдало жаром, но она попыталась сосредоточиться. — Что, если целью все это время был кто-то из сотни? Ведь именно кого-то из нас морские начали требовать за открытие прохода. И когда Блейка и прочих освободили из Люмена, они пошли не догонять своих, а в Розу, где в это время оставались, опять же, люди из сотни. — Хочешь сказать… — Да. Офелии нужно было время, чтобы забрать кого-то из сотни с собой. Вот что она не успела сделать, вот что она оставила на побережье, и вот в чем, похоже, заключалось ее задание. И теперь, когда она уплыла на остров, это задание должен выполнить отец Белла. Алисия поморщилась. Это больше не звучало как бред, а походило на стройную и логичную версию. Версию, которая многое объясняла. — В списке было четырнадцать человек. Тех, кого я отдала Офелии, она убила. Значит, дело было не в них, а в тех, кого я НЕ отдала. — Белл, Октавия, — перечислила Элайза. — Кто еще? — Никто. Остальные погибли до того, как мы успели их схватить. Прости, Элайза, но если ты права, то я не понимаю, кого ищет Офелия. Алисия встала со стула и подошла к пологу шатра. Откинула его и издала гортанный крик. Через минуту перед ней оказался один из воинов. — Отправь гонца в Люмен, — велела она. — Передай Титусу, чтобы нашел всех, кто в старом мире служил в армии США, и запер их отдельно друг от друга. Пусть то же самое сделает каждый клан. Завтра к полудню я хочу видеть списки. — Слушаюсь, командующая. Она снова задернула полог и повернулась к Элайзе. — Ты сказала, что я смогу сделать с тобой все, что захочу, Элайза из Небесных людей. Я хочу, чтобы ты разделась. Прямо сейчас. *** Приказ был отдан, и Элайзе оставалось только подчиниться. Она послушно встала и через голову стянула футболку, бесстыдно обнажая грудь и улыбаясь при виде расширившихся зрачков Алисии. В шатре ярко горели факелы, и их света было достаточно для того, чтобы видеть не только зрачки, но и капли пота, выступившие на висках, и подрагивающие от напряжения пальцы. — Мне продолжать? — спросила Элайза, расстегнув застежку джинсов. — Как прикажете, командующая? Она поняла, что Алисия смутилась, и мысленно выругала себя. Черт побери, слишком расслабилась, слишком соскучилась, решила, что теперь уже можно смеяться. Оказывается — нет, еще рано, слишком все напряжено, слишком неустойчиво. — Прости, — попросила она серьезно. — Я сказала глупость. Алисия шагнула к ней, но остановилась, не дойдя. Элайза поразилась этой ее способности мгновенно превращаться из командующей в невинную девушку при любых, даже не самых сильных эмоциях. Или это только она так на нее действовала? — Хочешь, чтобы я разделась? — мягко спросила она. Дождалась неуверенного кивка и продолжила: — А я хочу, чтобы разделась ты. Она видела желание, ярко вспыхнувшее в зеленых глазах, но и румянец, окрасивший щеки, она видела тоже. Отвернулась, расстегнула «молнию» на джинсах, и, наклонившись, стянула их вниз. Один за другим сняла ботинки, и выпрямилась, обнаженная. За ее спиной что-то происходило: она слышала металлический звук, будто Алисия расстегнула пряжку, затем — шуршащий, как будто ткань терлась о кожу, потом звуки пропали вовсе, осталось только потрескивание пламени на факелах, да шелест полога шатра от налетающих порывов ветра. Элайза никак не могла решиться обернуться. Она понимала, что увидит, и понимала, что это будет означать, и тревожилась, сможет ли справиться. Глубоко вдохнула, выдохнула, и повернулась на сто восемьдесят градусов. Алисия стояла спиной к ней, полностью обнаженная, и одежда ее была сложена на столе аккуратной стопкой, и опущенные руки не прижимались к бокам, а как будто были расслаблены. Элайза подошла и обняла ее сзади, смыкая ладони на животе, но тут же почувствовала, как напряглись под ее руками мышцы: как будто за мгновение от расслабленности не осталось ни следа. — Что такое? — спросила она, убирая руки и за плечи разворачивая Алисию лицом к себе. — Что-то не так? Зеленые глаза смотрели испуганно, и это никак не сочеталось с тихим «все в порядке». Тело Алисии явно говорило, что все совсем не в порядке, и Элайза подумала, что, кажется, понимает, в чем проблема. — Мы сможем преодолеть это, — прошептала она, прижимаясь к Алисии и целуя ее щеку. — Вместе, хорошо? Мы сможем это сделать. — Я не уверена, что хочу это преодолевать. Элайза отстранилась и посмотрела на нее. И снова подумала, что слова и движения тела не сочетаются между собой: губы говорили «нет», но тело буквально кричало «да». — Ты боишься, я понимаю, — сказала Элайза. — Но если ты продолжишь в том же духе, однажды тебя просто разорвет от не реализованных желаний, понимаешь? Алисия нахмурилась, и Элайза поцеловала складку, образовавшуюся между ее бровей. — Обещаю, это не будет больно. Если ты скажешь мне остановиться, я остановлюсь в любую секунду, клянусь. Даже если мне больше всего на свете будет хотеться продолжить, я услышу тебя и остановлюсь. Она не шевелилась, давая Алисии обдумать услышанное. Видела, как та колеблется, и понимала причину этих колебаний. Нелегко довериться кому-то после того, как тебя использовали на протяжении многих месяцев. Нелегко поверить, что тебя можно услышать, когда твои крики и просьбы игнорировали. Нелегко открываться, когда тебя били в самое открытое и беззащитное. — Откуда ты… — Алисия запнулась, но Элайза поняла и ответила: — Меня научил Финн, — сказала она тихо, не отводя взгляда от зеленых глаз. — Он показал мне, как можно любить собственное тело и тело другого человека. Просто обладать и любить — это не всегда одно и то же, понимаешь? И я хочу любить тебя, а не обладать тобой. — Любить? — переспросила Алисия. Элайза кивнула. — Когда мы занимались любовью в первый раз, мне казалось, что это уже было между нами. Мне казалось, что я помнила прикосновения твоих рук, твой запах, твое тело. Как будто все это было моим уже очень-очень давно, и, касаясь тебя, я вспоминала, каково это — быть так близко к тебе, и мне хотелось стать еще ближе. И сейчас я хочу того же. Она ждала, что Алисия сама сделает первый шаг, но этого не случилось. Наоборот: Алисия как будто замкнулась еще сильнее, и отодвинулась, и прикусила нижнюю губу. — Поговори со мной, — попросила Элайза, отступая. — Просто поговори со мной, если можешь. Теперь между ними было несколько футов, и было ясно, что для Алисии так проще, комфортнее, более безопасно. Элайза подумала, было, одеться, но решила, что покажет этим собственный страх, и не стала. — Хочешь, дам тебе одежду? — спросила она. Алисия покачала головой. Она стояла, вся сжавшаяся, напуганная, и кожа ее обнаженного тела была бледной как никогда. Молчание повисло между ними тяжестью и напряжением. Элайза смотрела ласково, с нежностью, показывая, что торопиться не нужно, что она будет ждать столько, сколько потребуется. И через несколько минут Алисия все же заговорила. — Я не знаю, почему мне так страшно, — чуть слышно сказала она. — А разве так важно, почему? Мне кажется, важнее, чего именно ты боишься. Алисия вздрогнула и сглотнула. Похоже, она едва удерживалась от того чтобы заплакать, и Элайза понимала: слишком много напряжения, слишком много невысказанного. — Я боюсь, что все это снова окажется ложью, — услышала она. — Боюсь, что чувств будет слишком много и я не сумею с ними справиться. Боюсь, что ты разочаруешься во мне, когда… — Алисия запнулась. — Я знаю, как управлять тысячами людей, знаю, как вести бой и как побеждать. Но я… Я не умею быть с кем-то. Думала, что умею, но оказалось, что нет. Элайзе отчаянно захотелось шагнуть к ней и обнять, прижать к себе, успокоить, но она хорошо понимала: нельзя. И она просто смотрела. Смотрела на рассыпавшиеся по плечам волосы, высокий лоб с каплями пота на нем, на приоткрытые губы, на острый подбородок. А ниже — шея, покрытая румянцем, и косточки ключиц, и сильные руки, и тонкие длинные пальцы, подрагивающие то ли от волнения, то ли от холода, проникающего в шатер. — А что, если тебе не нужно ничего уметь? — спросила Элайза. — Что, если мне не надо, чтобы ты что-то умела? Алисия удивилась, моргнула, будто не веря в возможность такого предположения. — Что, если мне достаточно просто быть рядом? Что, если мне достаточно того, чтобы рядом была ты? — Даже… такая? В грудь ударило потоком нежности, и эта нежность разлилась по всему телу, и заставила прикусить губу, чтобы не улыбнуться, чтобы не сделать этот чертов шаг вперед, который все еще — Элайза знала — нельзя было делать. — Посмотри на меня, — попросила она тихо. — Разве я убегаю в ужасе? Разве я прячусь или хочу подчинить тебя себе? Я просто стою здесь, рядом с тобой, и то, что ты можешь позволить себе быть слабой сейчас, делает тебя еще ближе, еще важнее. Ты нужна мне, Алисия. Даже если ты никогда не осмелишься приблизиться, ты все равно будешь мне нужна. Она говорила правду, и, сказав это, поняла, что Алисия поверила. Она сделала шаг вперед — маленький, чуть заметный, но за ним последовал второй, и третий, и вот уже она совсем близко, и можно почувствовать на губах ее дыхание, а на груди — нежность ее волос. — Я не знаю, смогу ли, — выдохнула она в губы Элайзы. — Но я хочу попробовать. Она вдруг повернулась спиной и застыла, сложив на затылке ладони. Элайза зачарованно провела кончиком пальца по татуировке, струящейся вдоль позвоночника, коснулась едва заметных углублений на пояснице, аккуратно убрала со спины Алисии пряди волос. — Нам не обязательно делать это так, — сказала она, целуя обнаженную шею. — Мы можем… — Нет, — хрипло прервала ее Алисия. — Это должно быть так. Я почему-то знаю, что должно. Элайза кивнула, забыв, что Алисия не может ее видеть, и осторожно погладила ее бока, опускаясь вниз, к бедрам, и снова поднимаясь наверх. Кончики ее пальцев чувствовали беззащитно торчащие ребра, и слегка касались груди, и снова опускались вниз, давая время привыкнуть. Алисия так и стояла cпиной к ней, с поднятыми руками и скрепленными на затылке в замок пальцами. И Элайза, встав на носки, поцеловала эти пальцы, пощекотала их языком, и снова поцеловала. Она почувствовала под губами дрожь, поняла, что пальцы немного расслабились, и обхватила губами один из них, мягко лаская языком. Алисия глубоко вдохнула и опустила руки вниз, а Элайза, улыбнувшись, поцеловала ее затылок. Было невыносимо приятно ощущать, как медленно, очень медленно расслабляется тело Алисии: вначале руки опустились вниз, потом плечи стали более мягкими, а затем и шея, до сих пор вытянутая, стала как будто податливее под легкими поцелуями, под касаниями языка, под едва заметными шутливыми укусами. Дождавшись еще одного быстрого вдоха, Элайза языком обвела границы татуировки на шее Алисии, и одновременно с этим обняла ее сзади, опуская ладони на грудь. — Мне нравится, какая ты хрупкая, — прошептала она, не двигаясь и давая привыкнуть к новому ощущению. — Нравится, как твое тело реагирует на меня. Будто отвечая на эти слова, Алисия неосознанно двинула бедрами, прижимаясь, и Элайза едва сдержала стон. Она аккуратно погладила грудь ладонями, готовая в любую секунду остановиться, но останавливаться не потребовалось: Алисия молча вжималась в нее бедрами, и выгибала спину, и тяжело дышала в такт движениям. — Я опущу руку ниже, — чуть слышно сказала Элайза. — Если ты испугаешься или станет неприятно — скажи, и я верну ее обратно. Ее ладонь как будто танцевала на теле Алисии: опускалась к животу, снова поднималась наверх, и опять опускалась. Потом вдруг легко сжимала кожу на боку, и тут же принималась гладить шею. И бедра, прижимающиеся к ней, двигающиеся, словно подстраивались под ее прикосновения, соглашаясь на этот танец, позволяя вести себя, позволяя направлять и задавать ритм. — Еще, — услышала Элайза и чуть не потеряла сознание от вихрем рванувшего от груди к голове восторга. — Я хочу еще. Теперь обе ладони ласкали горячее, покрывающееся капельками пота тело. Элайза ясно ощущала, как изменилось дыхание Алисии: стало рваным, быстрым, тяжелым. Она поняла, что еще немного — и ее собственные колени подогнутся и она упадет прямо на земляной пол, утоптанный за последние годы множеством ног — живых и мертвых. Мысль о том, чтобы сделать это на грязном полу, была невыносимой, и Элайза начала отступать, увлекая за собой Алисию. Один шаг, второй, третий, и вот уже под бедрами — острый край походного стола с разложенной поверх картой, и можно одной рукой сбросить эту карту на землю, а другой еще крепче прижать к себе Алисию, ложась на стол и укладывая ее сверху. — Что ты делаешь? Это же не… — Какая разница, будем мы стоять или лежать? Я все равно буду сзади, как ты и хотела. Теперь она могла чувствовать на себе вес тела Алисии, и это так упоительно-хорошо, так сладко. Ее ладони снова погладили грудь и прошлись сверху вниз, но на этот раз опустились еще ниже, на бедра, и раздвинули их спокойным и уверенным движением. — Просто полежи так, — попросила Элайза, услышав испуганный вздох. — Я не стану делать этого, пока ты не попросишь. Просто полежи так, хорошо? Она почувствовала, как Алисия сгибает ноги в коленях, упирается ступнями в поверхность стола, и чуть-чуть приподнимает бедра. И поняла, что это и есть та самая просьба, которую она так долго ждала. — Останови меня, если будет больно или неприятно. Останови меня, если поймешь, что больше не хочешь. Ее пальцы почувствовали влагу, и сердце в груди дернулось, будто чокнутое, и в ушах зазвенело, и глаза сами собой закрылись, чтобы убрать зрение, чтобы отдать власть другим чувствам, чтобы усилить — как будто это было возможно! — ощущение нежной кожи под пальцами, и дрожащих ладоней, вцепившихся в ее собственные бедра. Она стиснула зубы, чтобы не спешить, чтобы легонько касаться, двигая пальцами вверх-вниз, чтобы вытерпеть безумное желание проникнуть внутрь, подстроиться под ритм поднимающихся и опускающихся бедер, и дать волю собственным чувствам — яростным, диким от ожидания, долгого, мучительного ожидания. — Тебе не страшно сейчас? — вопрос вырвался из горла с хрипом. И ответ прозвучал с хрипом тоже: — Мне хорошо. Мне очень хорошо. Услышав это, Элайза больше не смогла ждать. Она опустила руку чуть ниже, и немного нажала, и легко проскользнула внутрь, не сумев сдержать возглас восторга и упоения. Она ждала, что Алисия снова испугается, но та лишь поднялась бедрами навстречу, будто приглашая, давая разрешение, будто говоря: «Я готова. Я готова для тебя». Там, внизу, было так влажно, так нежно, так упоительно тесно, что Элайза не смогла удержаться: ее рука будто сама собой задвигалась, с каждой секундой все набирая и набирая темп. — Тебе… не… страшно? — задыхаясь, спросила она снова. — Господи, нет, — простонала Алисия. — Пожалуйста, не спрашивай меня больше. И она перестала спрашивать. Губами впилась в плечо Алисии, правой рукой сжала грудь, а левой задвигалась еще быстрее, подстраиваясь под темп ритмично двигающихся бедер. Лежать на столе было ужасно неудобно, и лопатки болели от соприкосновения с жестким деревом, и ягодицы ныли от трения о шершавую поверхность, но какое это имело значение, пока на ней лежала и извивалась от удовольствия самая восхитительная, самая волшебная, самая хрупкая девушка на свете? Какое это имело значение, пока ее пальцы погружались в удивительно пахнущую влажность, и ласкали, и изгибались внутри, и выходили наружу только чтобы через мгновение снова ворваться внутрь аккуратным движением. Алисия стонала, и эти стоны только усиливали ощущение восторга, наполняющее тело. В них слышалось: «я твоя», и «я хочу еще», и «господи, как прекрасно», и «сделай так снова». Ее ягодицы прижимались к низу живота Элайзы, и снова приподнимались, и опять опускались вниз. Секунда за секундой, минута за минутой, без смущения, без стеснения, без оков, вообще без ничего — как будто ни стен шатра не было вокруг, ни стола под ними, ни расставленных кругом факелов. Как будто остались только они вдвоем, и влажность, ставшая практически общей, и капли пота на сплетенных телах, и громкое «Я больше не могу», и тихое «Можешь, конечно же, можешь», и чувство, что это и есть счастье, и еле слышное «я люблю тебя», неизвестно кем произнесенное, но услышанное и подхваченное обеими. *** — Мне пора возвращаться. — Нет. — Что значит «нет»? Мои люди ждут меня. — Я знаю. Но не могу отпустить тебя. Не сейчас. Они сидели на земле, поверх расстеленных одна на другую курток: внизу Алисия, а сверху, оседлав ее бедра и прижавшись животом, Элайза. — Идем со мной в Розу? Там у меня есть постель, на которой мы сможем провести ночь. — Ты же знаешь, что я не могу. — Знаю. Она наклонилась и поцеловала Алисию в припухшие губы. Шевельнула бедрами, подразнивая, и засмеялась, когда провокация удалась и Алисия с силой вцепилась в ее ягодицы. — Мне нравится, когда ты смеешься. — А мне нравится, когда ты улыбаешься. И это было действительно так: Алисия и впрямь улыбалась, командующая — никогда. Улыбка делала ее похожей на юную прекрасную девушку, хрупкую и уязвимую, и Элайза была рада, что эта улыбка достается только ей одной. — Мне немного больно, — пожаловалась Алисия, — но это другая боль, приятная. — Главное, когда поедешь верхом, садись боком, — со смехом посоветовала Элайза. — Не повторяй ошибку, совершенную мной в прошлый раз. Она ждала, что Алисия снова улыбнется, но та вдруг стала очень серьезной. — Почему ты не хочешь вернуться со мной в Люмен? Ты и твои люди… Вы могли бы… Элайза вздохнула. — Потому что когда я рядом, ты слишком уязвима. Сама подумай: если люди Офелии будут знать, что у тебя появился кто-то близкий, как много из них захотят это использовать? — Ты боишься за себя? — нахмурилась Алисия. — Я смогу тебя защитить. — Я боюсь за тебя. Потому что если тебе придется меня спасать, никто не сможет поручиться за твою жизнь. Алисия недовольно повела плечами и Элайза поцеловала ее, языком слизывая это неудовольствие с припухших губ. — Пока мы не найдем предателей и не поймем, кого и зачем искала Офелия, нам лучше сохранять два оплота Нового мира, и ты знаешь это не хуже меня. — Розу может возглавить кто-то другой. Не ты. — Например? Кому ты сможешь довериться настолько, насколько доверилась мне? Алисия промолчала. Элайза и без того знала ответ: никому. Если уж начала подозревать Титуса, то и все остальные автоматически попадали под подозрение. Если в Люмене действуют шпионы Офелии, то это могут быть кто угодно. — И что будет дальше? — спросила Алисия. — Так и будем встречаться в походном шатре, расставив охрану на достаточном удалении, чтобы быть в безопасности и чтобы… — И чтобы они не слышали наших воплей, — вместо нее продолжила Элайза. — Да. Пока не выясним, что затеяла Офелия и кто действует от ее имени в Люмене — да. Пока не перевезем наших людей на безопасный остров — да. Пока открыться будет означать рискнуть твоей жизнью — да. Она снова поцеловала Алисию, пресекая дальнейшие споры. — Когда в следующий раз захочешь провести со мной переговоры в лесу, попроси охрану прихватить покрывало, — шепнула на ухо, лаская его языком. — То, что мы делали сегодня и то, что мы делали в первый раз — не единственный способ доставить друг другу удовольствие. Этих способов очень много, и, клянусь, я собираюсь попробовать с тобой каждый из них. *Алисия, я скучаю по тебе. Ты даешь мне силы жить дальше. Только с тобой я чувствую свет и счастье. Я схожу по тебе с ума. Ужасно хочу тебя поцеловать. Ужасно хочу тебя. Скоро. ** Я очень скучаю по тебе. *** Ты мне ужасно нравишься. **** Ты нужна мне. ***** Моя жизнь без тебя — пустой звук.