Девяносто девять

— Главное, что нам нужно понять: будем мы двигаться общей колонной или разобьемся на группы, — сказал Вик. — И в том, и в другом варианте есть свои риски, примерно одинаковые. Тариус, сидящий рядом с ним за столом, наморщил лоб. — Какие риски? — Если будем идти одной колонной, то при прорыве трупаков уязвимыми окажутся все. Если разобьемся на группы, то боевой силы в каждой группе будет меньше, но и при прорыве меньше людей погибнет. Маркус внимательно посмотрел на лежащую перед ними карту и внес свое предложение: — Что, если двигаться общей колонной, пустив по краям группы охранения, а по верхам — снайперов? Вик кивнул. Это звучало разумно, но ему по-прежнему не нравилась идея идти всей огромной толпой. — Худшее, что может случиться — это паника. Если женщины и дети начнут разбегаться в разные стороны от страха, не помогут ни снайперы, ни охранение. — Прикажем им не разбегаться, только и всего, — прорычал лидер клана Севера, Йонас. — Они же не идиоты. Вик едва удержал язвительный комментарий. Будь перед ним не лидеры кланов, а рядовые командиры, он бы рассказал, кто из присутствующих идиот, но сейчас этого делать было нельзя. — Если на глазах матери трупы начнут разрывать на части ребенка, тут уже будет все равно, идиотка она или нет. Инстинкты сработают быстрее разума. Он еще раз просмотрел списки. — Итого у нас тысяча триста мужчин и восемьсот… — он сделал паузу. — Будем считать, гражданских. Женщины, дети, старики, раненые — все, кто не сможет держать оружие и сражаться. Тысяча триста — это полноценный полк, будем считать два батальона пехоты и артиллерийский дивизион. — Пусть ударный отряд пробивает проход, а остальные под прикрытием следуют за ним, — предложил Тариус. — Допустим, не всей толпой, а группами по пятьдесят человек. Не забывайте еще, что у нас мало раций, и управлять всем этим будет довольно сложно. Плюс к тому нам надо везти с собой телеги с барахлом, иначе всю эту толпу нечем будет кормить и лечить. — Согласен, — кивнул Вик. — Тогда схема будет такая: впереди пойдет ударный отряд из сотни бойцов, дальше — артиллеристы, которые будут, постоянно меняя позиции, поддерживать ударный отряд огнем. После — слоеный пирог из гражданских и боевых групп. И только в самом конце — обозы с барахлом. — Кто будет прикрывать отход и взрывать баррикады? — спросил Маркус. — Решим. Меня больше беспокоит, сколько времени потребуется на организацию такого похода. Все вдруг замолчали и стали смотреть за спину Вика. Он оглянулся: к ним стремительной походкой приближалась командующая в сопровождении двух стражников. Лидеры встали и поклонились, Алисия махнула рукой. — Я слышала конец твоей фразы, Вик, — сказала она. — И могу дать тебе ответ. Нам не понадобится много времени для того, чтобы подготовить поход. Послезавтра утром в этой части Лос-Анджелеса не должно остаться ни одного живого человека. Вик в изумлении открыл рот, и она объяснила: — Индра и Густус вернулись. Послезавтра военные с острова будут здесь. Одним днем ранее — Как ты поняла, что Спарк — предатель? — спросила Элайза. Алисия пожала плечами. Ей не хотелось вспоминать о Спарке, не хотелось думать, хотелось так и сидеть рядом на траве и смотреть в чистое, без единого облака, небо. Сегодня Элайза впервые согласилась выйти из комнаты, а затем — из Люмена. Алисия взяла с собой тридцать человек сопровождения, и теперь знала, что за ними из кустов и с веток деревьев наблюдают тридцать пар внимательных глаз. — Он был в списке военных, и сначала я не обратила на это внимания, потому что он уже был мертв, а потом подумала: что, если именно он освободил пленных? А потом они убили его за случившееся на побережье, или за то, что он не хотел уходить с ними, или за что-то еще. — И все? — удивилась Элайза. — Спарк вызвал меня на бой после того, как было принято решение пощадить пленных. На следующее утро либо он убил бы меня, либо я — его. Он рассчитывал на победу, но если бы он одолел меня, то ему пришлось бы казнить пленных, так? Поэтому он их выпустил. А дальше — черт их знает. Скорее всего, он отказался идти вместе с ними, и они убили его, только и всего. Элайза кивнула, принимая ответ, и Алисия аккуратно обняла ее за плечи. — Когда нам нужно будет покинуть Люмен? — спросила Элайза. — Когда ты будешь к этому готова. Это было трудное решение, но его пришлось принять. Алисия понимала, что тащить Элайзу сквозь зараженный Лос-Анджелес — это провальная затея. Вид новых ужасов и смертей лишь усилит травму, и неизвестно к чему приведет. По ее приказу сотни людей ежедневно укрепляли баррикаду и несли вахту, но ее больше беспокоили не мертвые, а живые. Мерфи теперь охраняли как зеницу ока. Рядом с ним постоянно было пятеро стражников из особого списка, подготовленного Алисией. Она не знала, достаточно ли этого, но ничего другого сделать пока не могла. — А Роза? — Там Блейк-младший. Октавия выразила желание вернуться туда, но я запретила. Она, Вик и Маркус должны быть здесь. Алисия потихоньку радовалась, что Элайза задает вопросы. Это означало, что ее вновь начала волновать судьба ее людей. А еще это означало, что выздоровление продолжалось. — Им нужно выбрать нового лидера, — сказала Элайза, и радость испарилась. — Я больше не смогу им быть. — Почему? Глупый был вопрос, и Алисия понимала это, но хотела услышать ответ. Элайза отодвинулась от нее, сбрасывая с плеча обнимающую руку, и обхватила собственные колени. — Разве ты не видишь? — с горечью спросила она. — Я больше ни на что не способна. Я даже не могу увидеться с друзьями, не могу посмотреть им в глаза, поговорить с ними. — Почему? — снова спросила Алисия. — Потому что все это произошло из-за меня. Потому что я повела их в этот кошмар, я привела их в плен, я не смогла спасти Джаспера. Она могла бы перечислять до бесконечности, но Алисия остановила ее: — Хватит. Ты смотришь в прошлое и видишь там только мрак и боль. Посмотри в будущее, и увидишь другое. — Нет, — покачала головой Элайза. — Ничего другого не будет. Я — это больше не я. Та я, что была раньше, погибла в бункере, она просто перестала дышать и умерла, не дав Офелии… Алисия испуганно вздрогнула. Первый раз за все время Элайза произнесла это имя. Первый раз заговорила о том, что произошло. Но ничего страшного не случилось: ни слез, ни криков. Она только сильнее обхватила колени и принялась покачиваться туда-сюда, будто стараясь успокоиться. — Ты сильная, Элайза, — сказала Алисия, не шевелясь. — Ты с самого начала была очень сильной, и остаешься ею. То, что случилось, изменило тебя, но не убило. А все, что не убивает нас, делает нас сильнее. — Нет. Не все. Она перестала качаться и вдруг поднялась на ноги. Алисия с удивлением посмотрела на нее. — Я хочу уйти, — она ожидала услышать что угодно, но только не это. — Хочу уйти прямо сейчас. — Обратно в комнату? — Нет. Я хочу уйти из Люмена и больше никогда не возвращаться обратно. *** Она всего лишь сказала то, о чем непрерывно думала все последние дни своей жизни. Понимала, что больше не сможет быть ни лидером, ни другом, ни любовницей. Офелия уничтожила все ценное, что было у нее, было в ней. Ничего не осталось. У нее отняли даже тело. Она до сих пор с трудом могла к нему прикасаться — каждое касание вызвало всплеск отвращения, каждое касание заставляло вспоминать, а воспоминаний она не хотела. — Ты собираешься оставить свой народ? Ты собираешься оставить… меня? — Да. Офелия оказалась права и в этом: теперь, когда Элайза смотрела на Алисию, когда чувствовала ее рядом, их как будто было трое. Тень сумасшедшей твари преследовала их, забиралась вместе с ними в постель, шла рука об руку, ее шепот слышался в каждом произнесенном слове. И Элайза знала, что это не изменится. Прощальный подарок от Офелии всегда будет преследовать ее. Преследовать их. — Куда ты пойдешь? — спросила Алисия. — Не знаю. Куда-нибудь, где нет живых, где нет никого, кроме мертвых. Она стояла, твердо опираясь на ноги, и смотрела на Алисию сверху вниз. А та не шевелилась, не пыталась остановить, вообще ничего не пыталась сделать. — Сядь, — попросила она. — Прежде чем ты уйдешь, мы ведь можем поговорить, верно? — Если о том, чтобы я осталась, то нет. — Нет. Не об этом. Элайза пожала плечами и послушно села обратно на траву. Она больше не хотела смотреть на Алисию: боялась, что если посмотрит, то не сможет сделать того, что должна. — Когда Офелия сделала это со мной в первый раз, я подумала, что это просто ошибка. Даже не ошибка, а… неудача. Первый секс с моим парнем тоже был не очень хорош, и я подумала, что так оно и должно быть, в первый раз. Алисия говорила тихо, приходилось прислушиваться, чтобы разобрать ее слова. — Но потом случился второй раз, и третий, и четвертый. И я стала понимать, что иначе не будет. Что это такой способ заявить свои права на меня, присвоить меня себе. И что это для Офелии важнее всего остального. — Что «это»? — спросила Элайза. — Власть. Слушать было трудно, очень трудно, но почему-то слова Алисии не пробуждали мрак внутри, не рвали его наружу, а, наоборот, как будто приглушали, размазывали. — Она хотела победы надо мной, хотела подчинить меня себе, хотела обладать не мной, а командующей. Ей нравилось думать, что днем я отдаю приказы сотням воинов, а ночью она отдает приказы мне. — Почему ты позволяла ей это? Она услышала вздох Алисии, тяжелый вздох, говорящий, что и ей нелегко дается этот разговор. — Думаю, мне так сильно хотелось любви, что было почти все равно, каким образом мне ее будут давать. Думаю, я настолько была уверена, что по-другому и не бывает, что я просто подчинилась и давала ей то, чего она хотела. Алисия помолчала немного, и добавила: — А ты — нет. — Что? — вспыхнула Элайза. — Ты не подчинилась, не дала ей то, чего она хотела. Она получила только то, что смогла взять силой, и больше ничего. Первой мыслью Элайзы было: «Какая разница?» Но потом она поняла, что разница есть. Что если она сумела выдержать, сумела не поддаться, сумела не дать Офелии желаемого, то это означает, что чертова сучка забрала не все. Что-то еще осталось, что-то она сумела сохранить, сумела оставить себе. — Линкольн и Октавия женятся сегодня вечером, — глухо сказала Алисия. — Они попросили меня скрепить их союз. Я прошу тебя остаться и присутствовать при этом. А потом ты вольна поступать так, как считаешь правильным. Если захочешь уйти — я не стану тебя останавливать. *** Вик предложил помочь ему одеться. Это было так странно: как будто в их жизнь, наполненную мраком, на один день вернулось что-то другое, что-то из прошлого. Вот только в гардеробе Линкольна не нашлось ничего, что сгодилось бы для свадьбы. — Обалдеть, — сказал Вик, осматривая лежащие в шкафу джинсы, кожаные брюки, короткие куртки и бесконечное количество драных футболок. — Я, конечно, понимаю — апокалипсис, и все такое, но уж один приличный костюм можно было бы сохранить? Линкольн пожал плечами. Если бы он мог предполагать, что этот костюм понадобится, то, наверное, сохранил бы. Но последние пять лет он думал о чем угодно, только не о любви, не о том, что сумеет встретить кого-то, кто легко и быстро войдет в его сердце и останется там навсегда. Черт, да он даже плохо помнил, как надо делать предложение! Вчера вечером он просто отвел Октавию в сторону, посмотрел ей в глаза и надел на палец сделанное в кузнице кольцо. Оно было медное и очень маленькое, и пришлось как раз впору. — Что это, большой и сильный? — испугалась она. — Хочу, чтобы ты стала моей женой. «Жена». Еще одно слово, которое в новом мире оказалось как-то не у дел, и, возможно, именно поэтому вызывало столько эмоций. Октавия не стала кричать и бросаться ему на шею, и он был очень благодарен ей за это. Она просто посмотрела на него своим слегка девчоночьим взглядом и сказала: — Хочу, чтобы ты стал моим мужем. Командующая согласилась их поженить, и даже поздравила Линкольна, когда он пришел с этой просьбой, но было видно, что мысли ее прочно заняты чем-то другим. — Как там Элайза? — спросил Линкольн, когда Вик закончил выбирать из имеющихся в наличии штанов самые приличные. — Все так же. Днем получше, ночью похуже. Сегодня первый раз согласилась выйти из комнаты, и Алисия увела ее за ворота. Линкольн знал, что Вик по-прежнему каждую ночь проводит на полу у покоев Элайзы. Никто не понимал, зачем ему это, но со временем привыкли и стали относиться с уважением. Стражники даже начали выдавать ему спальник, чтобы он мог хоть ненадолго закрыть глаза. — Почему ночью похуже? Вик бросил в Линкольна футболку. — Потому что ночами она все еще кричит. Уже не так, как раньше, но все равно. Слушай, Линк, давай пройдемся по Люмену — может, у кого-то найдется рубашка? Раз уж ты женишься, то надо сделать это хотя бы не в футболке. И еще: тебе обязательно нужно побриться. Линкольн внимательно посмотрел на него, но возражать не стал. Задумчиво почесал подбородок, потрогал пальцами щетину и кивнул. *** — Платье? — засмеялась Октавия. — Шутишь? — Господи, Октавия, но это же свадьба! Конечно, нужно платье. Они сидели на кровати в шатре Рейвен и обсуждали предстоящее. Рейвен злилась, что Октавия ни капли не волнуется: если бы она выходила замуж за Финна, то уже с ума бы сошла от радости, а Октавии как будто все равно: сидит, поджав под себя ноги, почесывает горло под повязкой, и смеется как ни в чем не бывало. — Почему ты так к этому относишься? Это же событие, разве нет? Октавия пожала плечами. — Уничтожение Офелии — событие, наше с Линком бегство из бывшего лагеря — событие. А это… Просто командующая скажет красивые слова, мы поцелуемся, и пойдем в свой шатер, только и всего. Она сказала это весело и громко, но Рейвен почему-то ей не поверила. — Ладно, — решила не спорить она. — Все равно ты не можешь выходить замуж в брюках. Это глупо! — Командующая разрешила мне выбрать что-то из общего склада барахла. Но я не хочу. — Почему? И тут же поняла, почему. Октавия не хотела выходить замуж в платье, которое кто-то носил, в платье, в котором кто-то радовался и огорчался, в платье, бывшая владелица которого либо мертва, либо ходит где-то за баррикадой в поисках пищи. — Тогда давай сходим к портнихе, — предложила Рейвен. — Миллер говорил, что здесь есть несколько: они шьют не бог весть какие наряды, но все же. — Свадьба вечером, забыла? Никакая портниха не успеет ничего сшить. За пологом шатра послышались шаги, как будто несколько человек разом решили наведаться в гости. Октавия инстинктивно потянулась за мачете (с недавних пор в Люмене разрешили носить оружие всем жителям), но Рейвен остановила ее, услышав: — Приветствуйте командующую Нового мира! Они вскочили на ноги — Октавия быстрее, Рейвен медленнее, и склонили головы перед входящей в шатер командующей. Та жестом отпустила стражу, а еще одним предложила им садиться. — Что-то случилось? — спросила Рейвен, присаживаясь на краешек собственной кровати. Командующая покачала головой и, придвинув ногой стул, села на него, откинув назад узкий плащ. — Я хочу поговорить с вами о будущем, — сказала она, и Рейвен облегченно выдохнула: она боялась, что разговор будет о произошедшем в бункере. — Скоро мы покинем Люмен с тем, чтобы начать построение Нового мира в другом месте, в безопасном месте. Она помолчала, словно пытаясь сформулировать то, что должна была сказать. — Я бы предпочла поступить иначе. Отдать военным то, чего они хотят, в обмен на нейтралитет, после чего очистить Лос-Анджелес и остаться здесь. Но… Снова пауза, и снова тяжелое молчание. — Но Элайза попросила тебя этого не делать? — насмешливо спросила Октавия. — В этом все дело, да? — Ты предпочла бы, чтобы я решила иначе, Октавия из Небесных людей? — голос командующей будто в противовес был спокойным и веским. — Ты предпочла бы, чтобы я отдала им Мерфи? Рейвен показалось, что в этом вопросе звучала надежда. Командующая не могла не понимать, что так все и впрямь было бы проще: отдать Мерфи, получить безопасность, и пускай военные убираются обратно на свои острова и делают что хотят. — Зачем отдавать Мерфи? — спросила Октавия. — Пусть просто скажет им коды. Командующая вздохнула. — Откуда тебе знать, как они используют эти коды, Октавия из Небесных людей? Откуда тебе знать, что они не обратят ракеты против Америки? Предположение Маркуса о том, что они собираются зачищать Бразилию, это всего лишь предположение. Мы не можем быть в этом уверены. Она посмотрела на Рейвен и продолжила: — Но я пришла говорить о другом. Нам предстоит пройти около трехсот миль, и это будет тяжелый поход. Не каждый из жителей Нового мира сможет дойти до конца. Но есть те, кого мы должны будем защитить любой ценой. — Дети. — Да. Дети Нового мира, один из которых однажды станет следующим командующим. Поэтому я здесь. Рейвен ничего не понимала, Октавия, похоже, тоже. — И зачем ты говоришь это нам? Разве мы — достаточная защита? — При передвижении по территории, занятой противником, наибольшие шансы имеют небольшие вооруженные группы, двигающиеся скрытно. Я собираюсь отправить несколько таких групп, и у каждой из них основной задачей будет довести детей до места в безопасности. — И ты хочешь, чтобы мы вошли в одну из групп? Командующая покачала головой. — Хочу, чтобы каждая из вас возглавила эти группы. Рейвен не смогла сдержать смешок. Может, нервный, а, может, даже истерический — она не знала. — Ты серьезно? — первой задала свой вопрос Октавия. — У тебя в подчинении тысячи обученных бойцов, но ты хочешь, чтобы группы вели мы? Командующая кивнула. — Лидеры кланов должны будут вести своих людей, командиры поведут воинов, а вашей задачей будет не сражаться, а прятаться. Насколько я успела вас узнать, вы вполне способны выполнить такую задачу. — Что значит «прятаться»? — спросила Октавия. — Это значит, что пока основная колонна будет двигаться в сторону Лас-Вегаса, вы пойдете на север. Разными путями, которые сойдутся в итоге в одной точке. Она поднялась на ноги и подошла к пологу шатра, через который двое воинов немедленно внесли какие-то коробки. — Это подарок для тебя, Октавия из Небесных людей. Для тебя и Линкольна. В конце концов, сегодня будет заключен первый союз между Небесными и Земными, а это, на мой взгляд, дорогого стоит. Командующая кивнула и вышла, не сказав больше ни слова. А Октавия посмотрела на Рейвен: — Какая-то она странная сегодня, да? Как будто чем-то расстроена. Рейвен вздохнула и ничего не ответила. Она догадывалась, почему командующая стала такой. Если все, что она успела за пять лет узнать об Элайзе правда, то она не пойдет с ними ни в Лас-Вегас, ни на Север. Она уйдет одна, чтобы в одиночестве проживать свою боль. *** Алисия прошла мимо площади, краем глаза отметив ведущиеся на ней приготовления. Народ Люмена заслужил праздник, заслужил передышку, и эта передышка должна стать яркой, красивой и запоминающейся, особенно если учесть, через что совсем скоро им всем придется пройти. Она почти дошла до бывшей школы, когда ее остановил Маркус. — На два слова, — попросил он. — Слушаю тебя, Маркус из Небесных людей. Он немного помялся, будто не зная, с чего начать, но в конце концов решился: — Я понимаю, что все уже решено, но все же хочу спросить. Ты уверена, что нам стоит покидать Люмен? Идти через зараженный Лос-Анджелес неизвестно куда, бросив все, что вы построили за пять лет — не опрометчивое ли это решение? — У тебя есть другие идеи? Мы не сможем сражаться на два фронта, когда с юга атакуют военные, а с севера — трупы. — Да, но мы могли бы укрепиться, построить еще баррикады, и… Алисия жестом прервала его. — Маркус, — сказала она жестко. — Если военные привезут с собой орудия дальнобойного действия, гранатометы и прочее вооружение, то никакие баррикады не помогут нам одолеть их. Они убьют большую часть населения, а оставшимся придется вести партизанскую войну. Ты действительно считаешь это наилучшим решением? — Нет, но… — В таком случае, если придумаешь идею получше, рада буду тебя выслушать. Больше ее никто не останавливал, и она беспрепятственно поднялась на платформе на верхний этаж. В комнату Элайзы вошла без стука, как привыкла это делать за последние дни. Подумала: «Это как будто стало нашим общим. Общие покои, общая постель. Вот только жизнь — разная». Элайза рисовала. Сидела на кровати, поджав под себя ноги, и водила по листу бумаги кусочком угля. Когда Алисия вошла, она даже взгляда не подняла, так увлеклась. — Не возражаешь? — Алисия присела рядом и посмотрела на рисунок. В пересечении теней и линий легко угадывались горы, водопады и глубокое озеро с одинокой лодкой посередине. — Что это? — Не знаю. Какое-то место, в котором я бы хотела оказаться, наверное. Вот только… — Элайза несколькими штрихами пририсовала человеческие фигуры на берегу. — Даже здесь едва ли я буду одна. — Тебе так сильно это нужно? — тихо спросила Алисия. — Быть одной. — Наверное. Или я просто перестала понимать, что мне нужно. Она отложила рисунок в сторону и легла, опустив голову на колени Алисии. Теперь, глядя сверху вниз, можно было разглядывать ее лицо: похудевшее, осунувшееся, но такое же красивое, как и раньше. — Может быть, ты просто больше не хочешь сражаться, Кларк, — сказала Алисия. — Может быть, ты просто устала от сражений. — Может и так. Она лежала на спине, и золотистые волосы разметались по коленям Алисии, и она погладила их — аккуратно, нежно, не смогла удержаться. Но Элайза как будто не заметила: лицо осталось напряженным, а взгляд — устремленным куда-то вверх. — Сегодня ночью я видела, как ты умерла, — сказала она шепотом. — Я видела твое тело в своих руках, тело, из которого капля за каплей утекала жизнь. Я кричала, что не отпущу тебя, хотя знала, что отпустить придется. И пытаясь спасти тебя, пытаясь не допустить того, что было неизбежно, я подумала: «Боже мой, как мало времени у нас было. И как много я бы сделала по-другому, знай я, что это время — конечно». — Оно всегда конечно, Кларк, — Алисия коснулась пальцами ее щеки и погладила легонько. — Как бы то ни было, время всегда заканчивается. — Знаю. Но в этом сне я понимала, что моя любовь к тебе — это то, из-за чего наше время закончилось так быстро. Я не знала, почему, не знала, как, но ощущала совершенно точно: если бы мы не любили друг друга, то все продлилось бы дольше. — Что «все»? — Жизнь. Алисия покачала головой. — Смотря что считать жизнью. Если ты о выживании — то да, наверное, все продлилось бы дольше. А жизнь — едва ли. Элайза вдруг села и повернулась лицом к ней. Ее губы надулись, будто стали детскими, а в глазах заблестели слезы. — Как ты можешь быть такой? — спросила она, вглядываясь в лицо Алисии. — Как, а? То ты стратег, жестокий политик, знающий и умеющий принимать решения. А то вдруг ты становишься такой вот — просто девушкой, просто ласковой и доброй девушкой, способной поддержать и погладить по голове. Как так, Лекса? Почему? — Может быть, именно ты делаешь меня такой? — Надеюсь, что нет. Элайза сама потянулась к ней, и Алисия просто обхватила ее руками, и помогла забраться на колени, и потерлась кончиком носа о плечо. — Ты понимаешь, что, скорее всего, мы больше никогда не сможем заниматься любовью? — услышала она тихое. — Да. — И ты готова, несмотря на это, оставаться рядом? — Да. — Почему? Почему, Лекса? Алисия вздохнула и лишь крепче прижала ее к себе, положив ладони на спину. — Потому что ты — это ты. И этого достаточно. *** Поздним вечером на площади Люмена зажглись десятки костров. Люди с факелами и цветочными гирляндами на шеях заполонили заботливо украшенные пятачки со скамейками и столами, уставленными угощениями. На постаменте, где обычно сидели лидеры кланов, разместили корзины с цветами и красиво украшенный столик. Вик стоял в толпе вместе с Маркусом и Рейвен и ждал, когда появится командующая. Он все-таки нашел для Линкольна рубашку и ужасно гордился этим: так получалось, что и он имеет какое-то отношение к этой свадьбе. К свадьбе, знаменующей собой отголоски старого, нормального мира. — Приветствуйте командующую Нового мира! Она появилась из темноты, сопровождаемая четырьмя воинами, и, боже мой, Вик никогда не видел ее такой! На ней было длинное платье, облегающее худощавое тело и достающее до босых пяток, на ее лице вместо боевого раскраса был другой — красно-черные разводы, похожие на венецианскую маску. И даже волосы, обычно собранные на затылке, сейчас свободно падали по плечам и шевелились от порывов ветра. Вик вместе с остальными преклонил колено, пока Алисия поднималась на постамент. — Приветствую вас, жители Люмена! — громко и торжественно сказала она. А потом Вик увидел Элайзу. Она стояла в стороне, скрытая ночью, но он почему-то хорошо видел ее: и светлые волосы, и бледное лицо, и костюм, куда больше подходящий для похода, чем для свадьбы. На мгновение ему стало не по себе: показалось, что еще секунда — и Элайза уйдет, растает в ночной мгле, как будто ее и не было никогда. Но рядом зазвучали звуки скрипки, и на площадь вышли Линкольн и Октавия. Они шли медленно, держась за руки, и люди из толпы отрывали с гирлянд цветы и подбрасывали их вверх. — Видели рубашку? — спросил Вик. — Это я заставил его ее надеть. Рейвен пнула его в бок, и он замолчал, очарованный моментом. Линкольн и Октавия поднялись на постамент и опустились на колени перед командующей. — Откуда у нее платье? — спросил Маркус. — Подарок от командующей. Платье не было свадебным, но то ли от того, что оно было светлым, то ли от цветов, усыпавших его, то ли от забранных вверх волос Октавии, она казалась сейчас принцессой-русалкой, вышедшей из моря, чтобы сочетаться браком с земным принцем. — Сегодня мы собрались здесь, чтобы соединить Линкольна из Земных людей и Октавию из Небесных людей вечным союзом. Говорят, что брак — это испытание верности и силы, а я говорю вам сегодня: брак — это венец любви двоих людей, не побоявшихся шагнуть друг к другу, не побоявшихся открыться друг другу, осмелившихся сказать друг другу: «ты принадлежишь мне, а я принадлежу тебе». Голос Алисии звучал торжественно и гулко, и каждый его звук проникал в грудь Вика и что-то ворошил там. Как будто она говорила не только об Октавии и Линкольне, как будто она говорила обо всех присутствующих. — Сегодня мы вручаем вам судьбы друг друга, сегодня эти судьбы становятся для вас одним целым, одной общей. Как не бывает воды без суши, как не бывает счастья без отчаяния, так с этого дня один из вас не сможет быть без другого. Она кивнула, и Линкольн, не вставая с колен, заговорил. На площади стало совсем тихо, слышен был только его взволнованный голос. — Командующая, я прошу вас благословить мой союз с Октавией из Небесных людей. Клянусь быть верным ей и ее помыслам, клянусь защищать ее от всех бед, которые встретятся нам на пути. Клянусь любить ее так, словно каждый день для нас двоих — последний. — Я благословляю твой союз с Октавией, Линкольн из Земных людей. Пусть этот союз живет вечно. Теперь настала очередь Октавии. Рейвен в волнении сжала руку Вика, и тот улыбнулся, накрыв ее ладонь своей. — Командующая, я прошу вас благословить мой союз с Линкольном из Земных людей. Клянусь быть верной ему, клянусь уважать его, почитать и следовать за ним, куда бы ни отправила нас судьба. Клянусь любить его так же, как любила с самой первой встречи, с самого первого взгляда. — Я благословляю твой союз с Линкольном, Октавия из Небесных людей. Пусть этот союз живет вечно. В дрожащую тишину снова влились звуки скрипки. Люди, стоящие на площади, стали опускаться, и Вик тоже встал на одно колено, приветствуя поднявшихся на ноги Октавию и Линкольна. — Нет больше Октавии из Небесных людей, и нет больше Линкольна из людей Земных. Теперь и навеки вы — единое целое. Да будет так. — Да будет так! — многоголосьем разнеслось по площади. — Любите друг друга, цените друг друга, защищайте друг друга, и проживите каждый миг отмеренной вам жизни так, чтобы запомнить его навечно. Да будет так. — Да будет так! — Народ Люмена! Приветствуйте союз Октавии и Линкольна. Вик бросился вперед через толпу, рядом с ним спешили Рейвен и Маркус. Но они не успели подбежать первыми: молодоженов уже обняла командующая, а после нее — кто-то из командиров, и только после них Вик смог ухватить их за шеи и, не находя слов от радости, крепко сжать. — Вы молодцы, — шептала рядом взволнованная Рейвен. — Господи, вы такие молодцы. На лице Октавии блестели слезы. И даже обычно суровый и не показывающий эмоций Линкольн улыбался, сверкая свежевыбритым подбородком. Он крепко держал жену за руку, и не отводил от нее взгляда, и молчал, не в силах даже ответить на поздравления. Но вдруг что-то произошло, и Вик отшатнулся, а следом за ним и остальные. К молодоженам подошла Элайза. Она не дала им ничего сказать: только обняла обоих сразу, и прошептала что-то каждому, а потом поцеловала Октавию в щеку и ушла, скрывшись в темноте Люмена. — Что она сказала тебе? — спросил Вик, сделав шаг к Линкольну. — И тебе? Что она сказала? — Она сказала «Amor vincit omnia», — глухо ответил Линкольн. — Любовь побеждает все, — кивнула Октавия. — Это означает, что мы больше никогда ее не увидим? — сквозь слезы спросила Рейвен, и Вик обнял ее за плечи, прижимая к себе. — Конечно, увидим, — сказал он, глядя на стоящую в стороне и как будто застывшую в горечи и боли командующую. — Она же сказала: «любовь побеждает все». И это значит, что мы еще встретимся. Обязательно встретимся.