Девяносто девять

Мотоцикл мчался по каменистой дороге, поднимая огромные тучи пыли и заглушая ревом все остальные звуки. Элайза обнимала Аню сзади и прятала лицо от больно бьющего ветра. Она знала, что позади едет второй мотоцикл, и ведет его Истэка, а Рейвен сидит за ним, знала, что Вика и остальных уже нашли и везут в резервацию, но на душе все равно было неспокойно. Что имел в виду Мерфи, когда сказал, что она предала их? Читала послания Джахи… Какие, к чертовой матери, послания? Да, она всегда внимательно слушала его проповеди, надеясь услышать хоть что-то важное, но никаких посланий там не было. Или были? Мотоцикл вильнул, объезжая завал из автомобилей, и Элайза еще крепче вцепилась в Аню. Интересно, где они взяли бензин? И откуда она знает Алисию? И как им удалось выжить в этой каше? Она с нетерпением ждала момента, когда сможет задать вопросы и получить на них ответы. Но сам факт того, что они встретили именно Аню, и именно она, похоже, стала главной в резервации, внушал надежду. Если бы главным оставался Кэн, Элайза бы и доллара не поставила на благополучный исход. Они лежали на траве, прижав уши к земле и стараясь не шевелиться. Минутой раньше Аня сказала, что именно так можно расслышать, как ползет ньянду — паук. Элайза очень старалась, но слышала только шелест травы и дыхание лежащей рядом Ани. Ей нравилась эта девочка, и это немного примиряло с необходимостью оставаться здесь, без друзей, без семьи, вставать с рассветом и целыми днями постигать разные науки, в половине которых Элайза просто не видела смысла. — В тебе живут твои предки, а ты будешь жить в своих потомках, — объясняла ей Аня. — Ты и твой род — единое целое, поэтому смерти не существует, ты будешь жить в тех, кто родится после тебя. — А если у меня не будет детей? — спрашивала Элайза. — Будут, — смеялась Аня. — Сейчас ты витэшна, но найдется охотник, который заберет твое сердце, и ты станешь вути — женщиной. Позже она объяснила, что витэшна означает «девственная», и тогда пришел черед Элайзы смеяться. — Я уже больше года как не витэшна, — сказала она смущенной Ане. Тогда Аня и придумала ей другое имя. Викэхэйда — маленькая. Наверное, это означало еще и «глупая», но Элайзе было плевать. Зато Кэну, как оказалось, совсем нет. Через несколько дней он велел ей прийти к нему в дом, усадил на диван и задал прямой вопрос: — Ты сказала моей дочери, что уже успела стать женщиной? Элайзе ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Она испугалась, увидев, как побагровело лицо Кэна, налилось яростью. — Никогда и никому больше не говори этого, — велел он. — Я позволю тебе остаться только потому, что уважаю твоего отца. Но если я узнаю, что ты снова говорила об этом… «Это», судя по всему, было сексом, и со временем Элайза поняла, что в резервации он возможен только после свадебного обряда, и ни в коем случае не раньше. Вот только зерно уже было закинуто, и Аня стала задавать вопросы. Ее интересовало все: как это было, и понравилось ли, и какой запах у мужчины, и оставалась ли на простыне кровь. Не ответить было невозможно, и у них появилась маленькая тайна: каждую ночь, закончив с занятиями, они забирались на стог сена в конюшне и шептались о том, что у Элайзы уже было, а Ане только предстояло. Пока в один день их не застукал Кэн. На очередном повороте Истэка обогнал их и подал знак рукой, приглашая остановиться. Они спрятали мотоциклы среди деревьев, прикрыли их ветками и углубились в лес. Истэка пошел впереди, следом за ним шла Рейвен, Аня и Элайза замыкали группу. Теперь они наконец могли поговорить, и тут же засыпали друг друга вопросами: — Твой отец жив? Ты теперь вождь? Почему? — Он жив, но очень слаб, — ответила Аня. — Я стала вождем, когда меня выбрал великий Дух моего народа. Расскажи мне об Алисии. Она жива? — Надеюсь, что да. Военные приплыли с островов и уничтожили Люмен, а Алисия защищала его до конца. Но я не видела ее мертвой, поэтому… Откуда ты ее знаешь? Как ты вообще можешь ее знать? Аня засмеялась. — Она пришла к нам три года назад со своими людьми. Они шли в Йосемити, но встретили нас. Мы договорились, что она будет собирать общину на побережье, а я соберу свою здесь, в глубине. Тогда в случае беды у каждого из народов Нового мира будет убежище. Элайза восхищенно покачала головой, переступая через корни деревьев. Господи, эта девочка и правда достойна звания командующей. Она действительно позаботилась обо всем. — Это вы предупредили ее о стаде, двигающемся с севера? — Да. Кто-то начал зачищать Лас-Вегас и выгнал оттуда мертвецов. К нам они не пришли, но мы видели их, разбредающихся по пустыне. Рано или поздно все они пришли бы к побережью. — Знаю. Мы собирались уплыть на острова, но… — она запнулась. — Но не успели. Аня понимающе кивнула и не стала спрашивать. Элайза задала новый вопрос: — Ты теперь принимаешь белых в свое племя? Твой отец был против этого. — Все изменилось, Викэхэйда. Мы храним традиции своего народа, но теперь каждый, кто хочет стать частью племени, может это сделать. Нет больше индейцев и белых, есть только живые и мертвые. Элайза была рада это услышать. Она вспомнила, как Кэн кричал на них в конюшне, говоря, что белой девушке не место здесь, и даже ради ее отца он больше не станет ее терпеть. Позже он остыл и успокоился, но Аня сказала тогда, что для него белый человек — не человек вовсе. — До сих пор не могу понять, почему твой отец принял меня тогда? Почему он дружил с моим отцом? Получается, из его правил все же были исключения? Аня покосилась на нее и изобразила жест рукой, означающий «не сейчас». Элайза улыбнулась: она помнила этот жест, очень хорошо помнила. — Я нашел его здесь, — услышали они голос Истэки. — Вижу следы: по крови мы найдем, откуда он пришел. Путь занял не так уж много времени: Элайзе показалось, что прошло не больше часа, когда они из леса вышли к холмам. Следы привели их к подножию, где прямо на солнцепеке лежало связанное тело. — Индра! Рейвен первой добежала до нее и развязала руки. Элайза принялась помогать: вместе они перевернули ее на спину и похлопали по щекам. Безуспешно: она не подавала признаков жизни, хотя пульс на шее прощупывался хорошо. — По крайней мере, она жива, — сказала Аня, посмотрев на тело. — Истэка, действуй. Надо быстро доставить ее к шаману. Он кивнул и достал из рюкзака какие-то веревки. Несколько минут — и тело Индры было надежно закреплено на его спине. — Обалдеть, — восхищенно выдохнула Рейвен. — Вот это технологии. — Подожди, пока увидишь резервацию, — усмехнулась Аня. — Я же сказала: мы многого достигли за эти пять лет. *** Когда начало смеркаться, Алисия велела сворачивать с дороги в сторону. Она спешила добраться до озера, и потому заставляла всех ускорять шаг. Дети послушно шли следом, а вот Октавия начинала проявлять все больше нетерпения. Алисия слышала, как она ругается с Линкольном за ее спиной, говоря, что командующая бессердечна, что давно пора сделать привал, что все устали и хотят есть. Это было забавно: юная девушка ссорилась со своим мужчиной, и он позволял ей это, но отчего-то Алисии казалось, что каждый из них сделал верный выбор. Когда они вышли к скалам и увидели мерцающее в лучах закатного солнца озеро, Октавия взвизгнула от радости, мгновенно забыв все свои обиды. — Здесь можно купаться? — спросила она, едва не подпрыгивая от нетерпения. — Можно же, да? Алисия кивнула, и она помчалась к озеру, на ходу сбрасывая одежду. Следом за ней бежали дети. — Будем ночевать здесь? — спросил подошедший сзади Линкольн. — Да. Кэмпинг чуть правее, мы с Йонасом разведаем, а вы присмотрите за детьми. Они пошли вдвоем, держа наготове оружие и пристально вглядываясь в скрытые за деревьями домики. Мертвых там не оказалось, но было видно, что кто-то поддерживает дома в порядке: они не выглядели заброшенными. — Может, там есть живые, командующая? — тихо спросил Йонас, нерешительно останавливаясь у ближайшей двери. — Проверим, — ответила Алисия, и первой вошла внутрь. Дьявол, похоже, здесь и впрямь кто-то жил: в доме не было ни следа пыли, полка над самодельным очагом была уставлена какими-то пачками, и даже книга, лежащая на диване, выглядела так, словно совсем недавно ее кто-то читал. — Посмотрите, командующая. Йонас стоял у окна и водил пальцем по решеткам. — Их явно сделали не так уж давно, видите? Думаю, это чей-то аванпост. На постоянное жилище не похоже, а на временное убежище — вполне. — Что ж, — кивнула Алисия. — Раз это временное убежище, то мы можем им воспользоваться. Она отправила Йонаса за остальными, а сама устало села на диван и прикрыла глаза. Хотелось лечь и заснуть, и чтобы во сне к ней снова пришла Элайза, и чтобы можно было просто слушать ее голос, и видеть ее, и дышать ее запахом. До Индепенденс осталось меньше сотни миль. Она уже приняла решение: если Аня жива, то она отведет к ней своих людей, а потом, не медля ни дня, отправится обратно. Если ей не суждено будет вернуться, то Эйден займет место командующего. Позади остались сомнения и споры с собой. Алисия больше не думала, предательство это или, напротив, что-то другое. Ей было все равно. Она поняла вдруг, что больше не может раз за разом отдавать долг своим людям. Привести их в безопасное место — это было последним, что она была готова для них сделать. А потом… Потом будет долгий путь, и поиски, и однажды она найдет Элайзу, и, кто знает, возможно, они смогут снова вернуться к своим, и будут жить как все, выполняя приказы командующего и заботясь в первую очередь друг о друге, а потом уже обо всех остальных. Перед уходом Элайза спросила ее, понимает ли она, что между ними больше не будет физической близости. Алисия усмехалась, вспоминая об этом. Пусть не будет близости, пусть даже ей никогда больше не придется обнять Элайзу, дотронуться до нее, — пусть! Лишь бы знать, что она жива, лишь бы снова чувствовать ее рядом, близко. — Командующая, — дверь распахнулась, и в дом влетел Йонас. Алисия вскочила на ноги и схватилась за меч. — Командующая, скорее! Времени на вопросы не было, и она просто выбежала за ним на улицу и помчалась по высокой траве, держа меч наготове. У озера что-то светилось, вокруг огня Алисия увидела Октавию, и Линкольна, и детей. А потом она увидела Элайзу. Это было похоже на удар грома, раздавшийся посреди летней ночи и затуманивший разум. Алисия остановилась, будто споткнувшись, и уронила меч на землю. Она стояла и смотрела, как Элайза обнимает Октавию, как Линкольн хлопает ее по плечу, как Беллами и другой мальчишка жмут ей руки. Она не могла пошевелиться: тело застыло на месте, и сердце словно перестало биться, и стало очень тихо, и очень гулко, и как будто все вокруг оказалось нереальным, придуманным, горячечным бредом пьяного художника, изобразившего на холсте немыслимую мазню. Йонас застыл рядом, охраняя ее, и Алисия не могла найти сил, чтобы отпустить его прочь. Она просто смотрела и чувствовала, как ласкает лицо легкий ночной ветер, как проникает в ноздри запах озерной воды, и как расслабляется в груди что-то сильное, что-то, что до сих пор было зажато в кулак, зажато в один комок, к которому не было, да и не могло быть доступа. Она улыбнулась, увидев, как Элайза беспомощно оглядывается по сторонам, как всматривается в темноту, прорезаемую светом фары мотоцикла, как прикусывает губу, понимая, что ничего не может разглядеть. — Командующая, — прошептал Йонас. — Она ждет вас. Алисия не ответила. Ей хотелось еще несколько секунд постоять вот так, в темноте, и дать себе несколько мгновений на то, чтобы окончательно поверить, что это правда, что это реальность, что Элайза действительно здесь, и до нее осталось всего десяток шагов, обычных шагов, еще вчера кажущихся целой вечностью. А потом — она не поняла, как это произошло — их взгляды встретились. Она знала, что Элайза не может ее видеть, но почувствовала эту встречу, почувствовала всем телом, всем сердцем. Она увидела первый шаг, и сама сделала такой же. И больше уже не смогла ждать. Они бросились друг к другу одновременно, и Алисия схватила ее, и прижала к себе. Она целовала ее мокрые щеки, и лоб, и губы, и никак не могла оторваться. — Кларк, — шептала она между рваными, неловкими поцелуями. — Кларк. И Элайза отзывалась, и стискивала шею, и плакала навзрыд, не стесняясь своих слез, и прижималась щекой к щеке, и выдыхала раз за разом: «Лекса. Я нашла тебя. Лекса». Йонас давно ушел, оставив их вдвоем, и фара мотоцикла погасла, и зажегся свет в домиках, а они все стояли, прижавшись друг к другу, и никак не могли оторваться, никак не могли успокоить отчаянно бьющиеся сердца, никак не могли перестать шептать раз за разом, как молитву: — Я нашла тебя. Я все-таки тебя нашла. *** Алисия взяла ее за руку и повела за собой, и Элайза послушно пошла, не соображающая, растерянная, счастливая до одури, до безумия в отчаянно колотящемся сердце. Она понимала только одно: что больше не может позволить себе отпустить эту ладонь, и эти сильные пальцы, крепко сплетенные с ее собственными. Они вошли в какой-то дом, и там почему-то был свет, и кто-то подошел к ним навстречу и обнял Алисию, а Элайза просто стояла рядом, вцепившись в пальцы, и не понимала ни одного произносимого рядом слова, и не могла разглядеть ни одного человека. Очнулась она лишь когда Аня сунула ей в руки кружку с чаем и заставила сделать глоток. Оказалось, что она уже несколько минут сидит на диване, а рядом — Алисия, а напротив, у брызгающего искрами очага, — Линкольн, Октавия и Йонас. — Очухалась, Викэхэйда? — насмешливо спросила Аня. Она стояла посреди комнаты, сложив руки на груди, и откровенно усмехалась. — Теперь я понимаю, почему отец так беспокоился из-за наших ночных посиделок на конюшне. Октавия засмеялась, а Элайза почувствовала, как по лицу растекается горячая краска. Но через мгновение рука Алисии легла на ее плечо и легонько сжала, будто говоря: «все в порядке». — Итак, — продолжила Аня, оценив жест, но никак его не прокомментировав. — Ваши раненые уже в резервации, группу, которую вела Индра, мы найдем утром — пять сотен человек не могут затеряться бесследно. Дети в соседнем доме, периметр охраняют мои люди, и мы вполне можем провести ночь здесь, в безопасности. — А потом? — спросила Октавия. Вместо ответа Аня посмотрела на Алисию. — Скажи нам, что будет потом, командующая. Ты привела сюда своих людей, но сомневаюсь, что ты захочешь остаться. Верно? — Да, — сказала Алисия. — Твоя мудрость осталась неизменной, Анимигабовиквэ. Как и мудрость твоего народа. Элайза поразилась, как легко она произнесла сложное имя. У нее самой так ни за что бы не получилось, даже тренируйся она по несколько часов в день. — Люмен пал, — сказала Аня, помолчав. — Тебе некуда возвращаться. — И это верно, — согласилась Алисия. — Но люди, которые разрушили Люмен, все еще там. Воздух в комнате стал густым и терпким. Элайза видела, что между этими двумя что-то происходит, но не могла понять, что. Они как будто разговаривали глазами, а остальным оставалось только молчать и тревожно вглядываться в их разговор. — Хорошо, — сказала Аня наконец. — Пусть будет так, как ты скажешь. Завтра мы отправимся в резервацию, и вы все будете гостями моего племени. — Спасибо, Анимигабовиквэ, — кивнула Алисия. — Я знала, что ты будешь верна условиям договора. И снова этот странный взгляд, который Элайза не смогла понять. Аня кивнула и посмотрела на Линкольна с Октавией. — Идемте, — сказала, усмехнувшись. — Воин отправится к остальным воинам, а вас я отведу в другой дом. Йонас демонстративно положил на колени мачете и остался на месте. Он всем своим видом показывал, что теперь, когда командующая вернулась, только она может отдавать ему приказы. — Иди, Йонас, — кивнула Алисия. — Мы будем здесь в безопасности. Когда все вышли, она встала с дивана и опустила на дверь засов. Элайза молча смотрела на ее спину, на идеально ровную спину и расправленные плечи. — Что все это было? — спросила она резко. — Есть что-то, чего я не знаю? Алисия помедлила, прежде чем повернуться к ней лицом. — Мы можем поговорить об этом завтра? — Нет. Я хочу поговорить об этом сейчас. Видит бог, она совсем не желала ссориться и тратить первые после воссоединения часы на выяснение отношений, но тайна, повисшая в комнате, мешала дышать, и Элайза знала: пока она не поймет, пока не услышит новую — очередную! — правду, она не сможет сполна успокоиться. Не сможет насладиться этим ощущением «вместе». Алисия вздохнула и села рядом с ней на диван. Она была вся оборванная, одежда покрыта брызгами крови, на лице — пыль и грязь долгой дороги. Но глаза… Глаза оставались такими же зелеными, яркими, и по-прежнему излучали свет и невероятную силу. — Лекса, — тихо сказала Элайза. — Расскажи мне. Пожалуйста. И она рассказала. Оказалось, что три года назад она вела своих людей в парк Йосемити. Целью похода было найти безопасное место подальше от побережья, в котором они смогут укрыться в случае, если морской народ начнет войну и одержит победу. Путь был долгим и трудным, и до места они не дошли: Аня и ее люди встретили их и привели в резервацию. Вождем тогда еще был Кэнеонаскэтью, но было ясно, что он очень болен и вскоре не сможет руководить племенем. Тогда и был заключен договор: если землянам понадобится убежище, они найдут его в резервации. Если убежище будет нужно племени, оно найдет его на побережье. Вот только было еще одно условие: те, кто придет просить о помощи, станут частью тех, кто эту помощь даст. — Иными словами, если мы все останемся в резервации, то командовать парадом будет Аня? — уточнила Элайза. Алисия коротко кивнула. — И что в этом плохого? Тебе так важно сохранить статус командующей? — Нет. Но далеко не каждый из моих людей примет это. Анимигабовиквэ сказала, что ты провела шесть месяцев в ее племени. Ты знаешь их законы и их правила. И скажи мне, Кларк, смогут ли НАШИ люди подчиниться этим законам? Элайза задумалась. Это было так давно, и она далеко не все помнила. Да и Аня сказала, что теперь, под ее руководством, в племени все изменилось, верно? Может быть, те законы уже не… Она вдруг вспомнила самолет. И жесткое «мы отправляем сюда тех, кто нарушает наши границы». — Есть еще одно, — добавила Алисия. — Тогда, три года назад, Кэнеонаскэтью намекал, что в случае необходимости он знает, как защитить свои земли. Анимигабовиквэ рассказала мне, что много лет назад к ним в резервацию приезжал мужчина. Он привез с собой дочь и оставил ее, попросив научить выживанию. А еще он оставил вождю карту. — Мой отец? — прошептала Элайза. — Но это невозможно… — Он был военным, верно? — спросила Алисия. — Он мог знать, где на территории Невады расположены военные объекты. И он мог передать карту Кэну. — Но зачем? Алисия молча смотрела на нее, и Элайза вдруг похолодела от ужаса. — Хочешь сказать, что он… знал? Нет. Этого не может быть. Чушь, глупость, неправда. — Его расстреляли, когда мне было шестнадцать, — выкрикнула она. — Если он знал, то почему все это произошло через столько лет? — У меня нет всех ответов, Кларк, — в голосе Алисии прозвучала грусть. — Я могу только догадываться. — О чем догадываться? Говори! Хватит смотреть на меня так! Ее била дрожь. Если отец знал, то почему не сказал? Почему не предупредил? — Ты не задумывалась о том, откуда вообще взялся вирус? — спросила Алисия. — Мы задумывались. Это было похоже на атаку биологическим оружием: просто в одну неделю миллионы людей заболели, а потом превратились в живых мертвецов. Кто еще, кроме военных, мог придумать это оружие? Кто еще, кроме них, мог его использовать? — Против своего же народа? — закричала Элайза. — Против своих же людей? Да ты бредишь, Лекса! Я бы поняла, если бы они использовали это на русских, или в Ираке, но не в США! Она кричала, а Алисия почему-то оставалась спокойной. Только изредка прикусываемая губа выдавала нервозность. — Я не знаю всех ответов, — повторила она. — Но теперь уже точно ясно, что твой отец привез тебя сюда девчонкой для того, чтобы индейцы научили тебя выживать. И он оставил Кэну карту, на которой были обозначены стратегические военные объекты. — Ты этого не знаешь, — сквозь зубы прошипела Элайза. — Знаю. Став вождем, Анимигабовиквэ взяла карту и с десятком охотников отправилась в пустыню. Они нашли целую железнодорожную сеть, связывающую объекты, обозначенные на карте. Именно тогда они увидели стадо, движущееся к Лос-Анджелесу. Элайза встала и подошла к очагу. Подержала руки над огнем, разглядывая красно-синие поленья. Алисия молчала, и она была благодарна ей за это. Выходит, отец знал. Знал о том, что армия США испытывает новое бактериологическое оружие, и знал, что это оружие может уничтожить большую часть жителей Земли. Он знал, и… И что? Он сделал все для того, чтобы подготовить ее, и ограничился этим? — Я не понимаю, — сказала она, не оборачиваясь. — Как все это связано с вашим договором? — Карта все еще у Ани, и я собираюсь взять ее и отправиться на поиски оружия. А потом я сотру с лица Земли все южное побережье. Теперь Элайза поняла. Она не хотела верить в то, что услышала, не хотела принимать этого, но она поняла. Все вернулось к тому, с чего начиналось — к мести. — Если Аня будет главной, она не позволит тебе этого сделать, так? — спросила Элайза. — Да. — Поэтому ты не хочешь, чтобы мы остались в резервации. Поэтому собираешься тащить нас всех куда-то дальше, а вовсе не потому, что наши люди не примут индейских законов. Она услышала звуки шагов, а потом почувствовала прикосновение рук на своих плечах. Алисия стояла сзади и дышала ей в затылок, и дыхание это больше не было спокойным. — Я назвала тебе две причины, по которым мы не сможем остаться, — услышала Элайза. — Но я не стану тянуть за собой тех, кто не захочет со мной идти. Все, кто решит примкнуть к племени, смогут это сделать. — Но почему? — Элайза обернулась и посмотрела на нее. В глазах назревали горючие слезы. — Почему ты снова хочешь проливать кровь? Почему ты не можешь просто оставить их всех в покое? — Они уничтожили сотни моих людей. Вот почему. Алисия сделала шаг назад, и лицо ее скривилось в гримасе ярости. Когда она снова заговорила, в голосе звучал металл: — Эти люди бросили нас умирать, когда мы больше всего нуждались в них. Эти люди все эти годы прятались на островах, оставив Офелию сторожить нас и ждать, пока Мерфи окажется на свободе, чтобы убить его и забрать коды. Эти люди пришли и сравняли с землей все, что мы строили пять лет. Они убили Густуса. Они убили Тайруса. Они убили сотни беззащитных людей! И я должна просто простить? Я должна забыть об этом, присоединиться к Ане, и жить дальше? Этого ты от меня хочешь? Она наступала, а Элайза пятилась, пока не уперлась спиной в стену домика. Ей было страшно: она никогда не видела Алисию такой. Властной, яростной, гордой. Из нее как будто искры летели, и напряженное от гнева лицо было лицом командующей, но не лицом Алисии. — Лекса, — прошептала она испуганно. — Нет, Кларк, — прищурилась Алисия, нависая над ней. — Нет. Я не стану прощать тех, кто уничтожил так много. Ты не знаешь еще одно: добираясь сюда, я встретила человека, который сказал, что военные захватили большую часть США от Сан-Франциско до Санта-Барбары. Хочешь знать, что они делают с теми, кто отказывается им подчиниться? Их уничтожают. — Откуда тебе знать? — Элайза оттолкнулась от стены и надвинулась на Алисию, вынуждая ее сделать шаг назад. — Тебе сказал это один человек, и ты поверила ему? — Нет, не ему. Я cлышала об этом и раньше, но не хотела верить. Теперь придется. Они смотрели друг на друга, сердитые, пышущие гневом и яростью, и Элайза не понимала, что ей делать. Не так она себе представляла эту встречу, совсем не так. Пока она была далеко, пока на ее долю оставались только мечты, все было проще. А теперь? — Ты хочешь развязать новую войну, — тихо сказала Элайза. — Ты хочешь новых смертей и новых кошмаров. — Нет. Я хочу правосудия. Алисия вздохнула и отвернулась. Только сейчас стало видно, как сильно она устала, и Элайза запоздало подумала: возможно, и впрямь не стоило затевать этот разговор сейчас? Возможно, и впрямь лучше было его отложить? Она смотрела, как Алисия стягивает с себя тунику, ботинки, разматывает окутывающие ступни тряпки. Господи, сколько шрамов было на этом теле! Сколько некрасивых, зашитых кое-как ран все еще оставалось на нем. Элайза сделала шаг, но Алисия посмотрела на нее и покачала головой. — Ложись спать, Кларк, — сказала она с горечью. — В соседней комнате есть кровать, а я схожу на озеро и устроюсь здесь, на диване. — Лекса… — Нет. Довольно. Просто делай, как я сказала. И стало ясно, что спорить дальше не имеет смысла. Она уже все решила и не станет отменять своих решений. Может выслушать аргументы, может объяснить, почему сделала именно такой выбор, но не более того. В одних брюках, босая, она вышла из дома и закрыла за собой дверь. Элайза проводила ее взглядом и ушла в соседнюю комнату. Обессиленно упала на кровать и закрыла глаза. По щекам ее катились слезы. *** Ледяная озерная вода обожгла кожу и заставила на секунду перестать дышать. Алисия окунулась с головой, вынырнула и поплыла, размеренно и с силой двигая руками. Она чувствовала, как вода смывает с ее тела пыль дороги, как размягчает загрубевшую кожу, как охлаждает натруженные ноги, покрытые кровавыми мозолями. Она ни о чем не думала, никуда не смотрела — просто плыла в темноте, слизывая попадающие на губы капли воды и прикрывая от брызг глаза. Ныряла, погружаясь с головой, и отфыркивалась, снова оказавшись на поверхности. Чуткий слух уловил какой-то шум на берегу — кажется, кто-то кричал, но Алисии было все равно. Она хотела еще немного продлить это ощущение единства с окружающим миром, ощущение всепоглощающего одиночества, которое в кои-то веки было не тяжелым, а умиротворяющим. Человек на берегу перестал кричать, послышался плеск воды и шум: кто-то плыл к ней, очень быстро, легко управляя тренированным телом. Алисия замерла, двигая ногами, чтобы оставаться на поверхности воды, и вгляделась в темноту. — Здравствуй, Хэнтэйви. — Здравствуй, Анимигабовиквэ. Они молча поплыли рядом, размеренно дыша и сосредоточенно работая руками. В свете луны, отражающейся от поверхности озера, было видно рассыпанные по плечам мокрые волосы, и темные плечи, и индейские браслеты, надетые на правую Анину руку. Почувствовав, как начинает сводить судорогами ноги, Алисия повернула обратно. Она видела, что кто-то развел на берегу костер, и ориентировалась по нему. Плыла, мысленно прощаясь с ощущением спокойствия: впереди был новый разговор, и она не ждала от этого разговора ничего хорошего. Они вышли на берег одновременно: обнаженные и замерзшие. Подошли к костру, сели на расстеленное одеяло. Аня кивнула стоящему рядом Истэке, и он отошел в темноту, оставив их вдвоем. — Викэхэйда не одобрила твоих планов? — Нет. Не одобрила. Алисия сидела, наслаждаясь теплом и чувствуя, как постепенно высыхает мокрая кожа. Она легко дышала, смотрела на пламя и слушала тихий Анин голос. — Я дам тебе карту, Хэнтэйви, и позабочусь о твоих людях, пока ты будешь в пути. Но ты должна знать: в этой войне ты убьешь немало невинных. — Есть ли они, невинные? — с горечью спросила Алисия. — Разве такие еще остались? Она вспомнила Эйдена, окровавленного, зажимающего пальцами нож. Маленький мальчик, убивший взрослого мужчину. Пусть убивший справедливо, пусть убивший за дело, но ведь убивший же. — То, что ты не сможешь отделить невинных от виновных, еще не повод убивать их всех. — Они не отделяли, когда пришли в Люмен. Алисия повернулась к костру спиной, и теперь ее глаза смотрели в темноту. — За преступления нескольких людей не может отвечать весь народ, — сказала Аня. — Ты превратишь побережье Америки в выжженную землю, и тебя запомнят той, кто уничтожил тысячи людей. — А если я этого не сделаю, меня запомнят той, кто оставил безнаказанным уничтожение моего народа. От жара костра кожа на спине высохла, и Алисия легла на одеяло, глядя на звезды. Аня сделала то же самое, и теперь они лежали рядом, голова к ногам, а ноги — к голове. Как картинки на игральных картах, которые в изобилии водились в родительском доме Алисии. — Мы можем изменить договор, — сказала вдруг Аня. — Я уничтожу карту, а ты и твои люди останетесь в резервации без обязательств. Мы выделим для вас земли, и в нашем лице вы обретете верного союзника. — Нет. Алисия полежала немного молча, глядя на звезды, а потом продолжила: — Когда мы шли сюда, я намеревалась оставить с тобой своих людей и отправиться на поиски Кларк. Но ты нашла ее прежде, и теперь она здесь, и все изменилось. — Кларк? — удивленно переспросила Аня. — Да. Так ее звали в прошлой жизни. Рядом послышался смех. Алисия нахмурилась, а Аня сказала весело: — Великая Хэнтэйви поверила в реинкарнацию? С ума сойти, как любовь может повлиять на человека. — Я не поверила, — возразила Алисия. — Я это видела. Она села и сверху вниз посмотрел на Анино лицо. Оно отливало медью в свете костра и казалось высеченным из куска бронзы. — Мне не нравится то, что я вспоминаю, Анимигабовиквэ, и мне не нравится то, что я думаю об этих воспоминаниях. Но они приходят, и мне приходится с ними мириться. — Викэхэйда? — Да. Кларк. Она… — Алисия задумалась, пытаясь подобрать слова. — В той жизни она хотела сломать вековой устав моего народа. Было «кровь за кровь», всегда было «кровь за кровь», а стало «за кровь не нужно платить кровью». Я сделала это, и я до сих пор не знаю, почему. Ради моих людей или ради нее. — И теперь ты видишь, что все повторяется? — Да. Она пришла и попросила оставить в живых пленных. Я сделала это, и пленные сбежали, а после едва не убили ее и физически, и морально. Я не стала преследовать морских людей, когда они ушли на острова, и они вернулись, и уничтожили Люмен. И теперь она вновь говорит: «Ты не должна убивать их». Аня жестом остановила ее быструю речь, и Алисия послушно замолчала. Она видела, как напряженно размышляет Аня, как оценивает услышанное и прикидывает, что можно на это ответить. — Охотник, послушный своей женщине — плохой охотник, Хэнтэйви. В тебе живет Великий Дух, но, похоже, ты перестала слышать его голос. Открой ему свой разум, и он подскажет верное решение. Она поднялась на ноги, и как была, обнаженная, раскинула руки в сторону. Алисия залюбовалась ее телом — сильным телом воина, изящным телом женщины. — Истэка, — позвала Аня в темноту. — Идем. Пусть Хэнтэйви побудет наедине с Великим Духом. Алисия осталась одна. И до самого рассвета она просидела рядом с горящим костром, вглядываясь в его пламя и вслушиваясь в голос разума. *** Они стояли и смотрели друг на друга: она и он, она — вся подранная, хоть и умытая с утра, в оборванной одежде, с сердитым взглядом. Он — смуглый, красивый, нахмуренный. — Ты понимаешь меня, или нет? Мне нужно увидеть друзей! — Нет. Это продолжалось битых полчаса: Рейвен нападала, индеец защищался, но ни шага не делал в сторону. А за его спиной находилась больница резервации, в которую Рейвен жизненно необходимо было попасть. — Там мои друзья, ты, обезьяна! Там Мерфи, и Индра, и Вик, понимаешь? Они мои друзья! — Нет. Она уже практически решилась его ударить, когда неслышно подошедший охотник положил руку на ее плечо и отодвинул в сторону. — Здравствуй, Узумэти, — он уважительно склонил голову, и индеец — о чудо! — склонил голову в ответ. — Здравствуй, Лэпу. Рейвен смотрела во все глаза. Оказалось, для того, чтобы ее пустили, надо было просто вежливо попросить. — Разреши нам проведать раненых охотников, Узумэти. И он шагнул в сторону, и пропустил их. — Идиотизм, — ругалась Рейвен, входя внутрь выглядящей вполне современно больницы и спеша вперед по коридору. — Какие церемонии… — Нужно уважать чужие традиции, Рейвен из Небесных людей. Иначе другие люди не станут уважать ваши. Она открывала одну дверь за другой, и наконец нашла нужную. Там, в небольшой комнате, лежали двое — Вик и Мерфи, и если второй был без сознания, то первый улыбался, сверкая голубыми глазами. — Вик! — Рейвен бросилась ему на шею, и он заорал: она задела больные ноги. — Господи, как я рада. В этом месте до черта мудрости и очень мало здорового цинизма. — Тогда ты пришла по адресу, — он осторожно оттолкнул ее и кивнул на стоящий у койки стул. — Если, конечно, тебя устроит циничная мумия. Она засмеялась и села, разглядывая его. Выглядел он по-прежнему не очень, но аппаратура, подключенная к его телу, внушала уважение и давала надежды на лучшее. — Мне всю ночь ставили капельницы и кололи какие-то мерзкие уколы, — пожаловался Вик. — Но, если честно, после поездки на их адской машине это было даже не больно. Рейвен вспомнила, как ехала на мотоцикле с одним из воинов Ани, а второй — Лэпу — вез на своей спине Индру. Вспомнила, как они догнали еще несколько мотоциклов, и как она кричала от радости, увидев таким же странным образом пристегнутого к чужой спине Вика. Вспомнила, как уже в темноте они въехали в резервацию, и раненых немедленно унесли, а ей самой дали напиться и отвели к роднику, а после — в шатер, где она свалилась без сил и немедленно заснула. — Ты видела Розмари, Маркуса и остальных? — спросил Вик. — Да. Маркус все еще спит, Нейт тоже, а Розмари я встретила, когда шла сюда — она куда-то спешила. Вик, неужели это финал? Неужели мы дошли? Он усмехнулся. — Смотря что считать финалом, Рейвс. Если чистую постель и шансы на жизнь — то, думаю, да, мы дошли. Она взяла его за руку и погладила заживающие царапины. — Это так странно: быть здесь и знать, что мы в безопасности, и никуда не спешить, верно? — Да. Но что-то мне подсказывает, что слишком долго эта благодать не продлится. *** Всю ночь Элайза так и не смогла сомкнуть глаз. Она лежала на жесткой кровати, глядя в потолок, и пыталась понять, что ей теперь делать. Алисия не возвращалась: то ли не хотела теперь спать с ней в одном доме, то ли ушла к Ане обсуждать будущую войну. Опять — войну. Снова и снова, бесконечно, безжалостно. Но если в прошлой жизни — Элайза теперь хорошо это знала — речь шла об уничтожении ее народа, то теперь Алисия собиралась уничтожить всех, кто остался на побережье. «Да, но разве они — не мой народ тоже? — подумала она. — Разве не я говорила, что для меня больше нет и не будет чужих и своих, а будут лишь живые и мертвые?» Она представила себе огненный вихрь, накрывающий Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Санта-Барбару. Представила, как гибнут в этом огне люди — живые люди! А ведь среди них наверняка есть и старики, и женщины, и дети. И она действительно собирается сжечь их всех? Всех до единого? «А если бы она сказала, что хочет уничтожить только Люмен? Что бы ты ответила тогда?» Элайза не знала. Что-то в ней всеми силами противилось такому решению, говоря: «Мы не можем быть такими же, как они». А другая часть кричала: «Убить их всех. Всех до единого». Джаху, и Коллинза-старшего, и всех, кого они привели с собой, всех, кто поливал смертельным огнем жителей Люмена, всех, кто бросал гранаты в беззащитных людей, всех, кто пришел не с мечом, но с автоматами. «Кто я такая, чтобы решать? Как я могу решать, кому жить, а кому нет? Я не бог. Пусть он решает». Утром к ней пришла Аня. Принесла одежду — очередные брюки и рубашку, и — что порадовало куда больше — белье и носки. — Мы отправляемся в резервацию, Викэхэйда, — сказала она строго. — С вами останутся воины для охраны, они проводят вас, когда вы будете готовы. — Что? — удивилась Элайза. — Готовы к чему? Почему мы не едем с вами? — Так решила Хэнтэйви. Даже не переспрашивая, было ясно, о ком речь. Значит, Алисия решила задержаться здесь? Зачем? Чтобы снова спорить, снова приводить друг другу аргументы и снова не найти общего решения? — Она сильная женщина, Викэхэйда, — сказала Аня перед тем как уйти. — Но и ты сильная тоже. Когда сталкиваются два Великих Духа, это может привести либо к войне, либо к любви. Сделай верный выбор, и Духи всегда будут на твоей стороне. Элайза снова осталась одна. Она посмотрела на стопку одежды, аккуратно сложенную на диване, и поморщилась: не хотелось надевать все это на грязное тело. Кажется, в комнате, где она пыталась заснуть, было полотенце — она проверила свою догадку и действительно нашла его — старенькое, вытертое, но, кажется, чистое. Повесила полотенце на шею, взяла одежду и вышла из дома. На крыльце ее ждали: Йонас и двое лучников приветствовали ее легкими поклонами. Она ответила тем же и пошла к озеру, стараясь не смотреть на мотоциклы, один за другим отъезжающие от кэмпинга. Хотела ли она уехать вместе с ними? Она не знала. Но выйдя на берег озера, порадовалась, что Алисии там не было. — Отвернитесь, — попросила, укладывая одежду на землю и расстегивая пуговицы рубашки. Йонас покачал головой. — Командующая велела не спускать с тебя глаз, — объяснил он в ответ на удивленный взгляд Элайзы. Ну и черт с ней. Хочет, чтобы на ее голое тело смотрели трое мужиков — пусть. Она быстро сняла рубашку, стащила ботинки и брюки и с вызовом посмотрела на Йонаса. Тот старательно отводил глаза, скулы его порозовели, а губы сжались в узкую полоску. Элайза усмехнулась и вошла в воду. Cолнце уже вовсю светило над головой, но вода еще не прогрелась и обжигала кожу тысячами иголок. — Эй, Йонас, — крикнула она, погружаясь по плечи. — У тебя случайно нет мыла? Ей нравилось его дразнить, но она не ожидала, что один из лучников немедленно отправится к домам и вскоре вернется с куском ароматного, пахнущего клубникой, самого настоящего мыла. Счастью ее не было предела. Она вымыла волосы, старательно намыливая их, а после принялась водить бруском по телу, шалея от ощущения чистой кожи под пальцами. Дьявол, это было почти эротично — касаться собственного тела и получать от этого столько удовольствия. Элайза вымазала почти весь кусок мыла, и долго терла кожу ладонями, и плескалась в воде, радуясь, будто ребенок. Когда она вновь вышла на берег, Йонас подал ей полотенце. — Вот это сервис, — усмехнулась она, и он снова покраснел. Одежда, принесенная Аней, оказалась почти впору: только рубашка была великовата, а бюстгальтер, напротив, слишком тесно обхватывал грудь. Зато брюки оказались очень удобными, а носки — сделанными из мягкой ткани. Элайза потрясла головой, чтобы мокрые волосы рассыпались по плечам, и кивнула Йонасу. Вместе с сопровождением вернулась к дому и неуверенно остановилась на пороге. — Где командующая? — спросила, решившись. Йонас взглядом показал на дверь. Элайза вздохнула и вошла внутрь, охрана осталась снаружи. *** Алисия сидела на диване и читала книгу, когда дверь открылась и внутрь вошла Элайза. Она была похожа на русалку: длинные светлые волосы мокрыми завитками рассыпались по плечам, голубые глаза блестели, а широкая рубашка, мешком висящая на теле, была похожа на рыболовную сеть, поймавшую неосторожную пленницу. — Привет, — сказала она, и села рядом. Алисия кивнула: — Привет. Помолчали. Алисия видела, что Элайза разглядывает ее, и не хотела препятствовать этому. Благодаря Ане этим утром она вновь ощутила себя командующей: этому способствовала и чистая одежда, и остро наточенный меч, лежащий теперь в углу комнаты, и ключи от мотоцикла, которые Аня небрежно передала ей, словно поводья от лишней лошади. — Аня сказала, что ты решила остаться здесь на какое-то время, — в голосе Элайзы звучал не вопрос, а утверждение. — Почему? — Потому что, когда мы придем в резервацию, у нас не будет времени на разговоры. Я хочу, чтобы мы все решили здесь. — Что именно, по-твоему, мы должны решить? Она смотрела с вызовом, но Алисия не приняла этот вызов. Ночь, проведенная ею у озера, вернула в ее душу спокойствие, а вместе с ним вернулась и сила. — Мы проведем обряд, который поможет нам вспомнить прошлое, Кларк. Прежде чем идти дальше, мы должны знать, чем закончились наши решения в предыдущей жизни. Элайза явно ожидала не этого. Ее зрачки расширились, губы сложились в аккуратное «о». Алисия чуть заметно кивнула: да, ты все поняла верно. — Какой обряд? — услышала она неуверенное. — Ты спрашиваешь, потому что хочешь знать, что именно мы будем делать? Или хочешь понять, зачем это нужно? Боги, на нее было так трудно смотреть. Особенно на такую: растерянную, удивленную, лихорадочно обдумывающую услышанное. А еще — теплую, пахнущую клубникой и озерной водой, сжимающую губы и нервно перебирающую пальцами. — Лекса… — Кларк… Они заговорили одновременно, и одновременно же замолчали, глядя друг на друга. Стало трудно дышать, воздух как будто сгустился и стал вязким, паточным. Алисия взяла Элайзу за руку и осторожно погладила пальцы. Красивые длинные пальцы с неровно обкусанными ногтями, покрытые царапинами и маленькими, едва различимыми взглядом синяками. — Смотри на меня, — шепотом попросила Алисия. — Просто смотри мне в глаза. Она усилием восстановила дыхание, и грудь ее задвигалась ровно и спокойно. Зеленые глаза как будто коснулись голубых и соединились в общем взгляде, во взгляде, направленном далеко в прошлое. Алисия увидела себя, сидящую на троне, и Элайзу, стоящую перед ней с гордо поднятой головой. «Это ты сожгла живьем три сотни моих воинов?» «А ты отправила их убить нас» Она увидела ночь, наполненную огнями бесконечных костров, ощутила запах дубленой кожи, и запах мужчин, и запах металла. Увидела Элайзу, с приставленным к беззащитному животу копьем, Элайзу, которая не побоялась прийти сюда, в их лагерь, прийти и умолять о помиловании. «Я тоже убивала ваших людей! На моих руках тоже их кровь! Возьмите меня!» «Но виновен он, а не ты» «Он сделал это ради меня. Все — ради меня» «Значит, он умрет ради тебя» В легкие вошел невыносимо сладкий поток воздуха, и сердце забилось тревожно и часто, и Лекса знала, о, она хорошо знала, что это значит, и боялась этого. Она смотрела, как Кларк подходит к привязанному к столбу Финну, как обнимает его и вонзает нож в его сердце. И что-то внутри нее сказало отчетливо и ясно: «Теперь она моя. Теперь она станет моей». Все ускорялось, стремилось вперед, закруживало сознание и мысли. «Может, я и лицемерка, но ты просто врешь себе, Лекса! Ты умеешь испытывать чувства, ты испытывала их к Густусу, и память о Костии по-прежнему преследует тебя. В той деревне было двести пятьдесят человек, и ты позволила сжечь их» «Не всех. Не тебя» Это почти признание, почти откровение, и Лекса знает это, и Кларк знает это тоже. Она отшатывается, но в ее глазах нет испуга, в них что-то другое, пока неясное, но тревожащее и слегка пьянящее разум. «Ты считаешь наши методы жестокими, Кларк. Но именно так мы выживаем» «Может, в жизни должно быть нечто большее, чем просто выживание? Может, мы заслуживаем лучшего?» «Может, и так» И нет больше сил сдерживаться, нет сил прятать в себе то, как учащается при виде нее дыхание, как быстрее начинает биться сердце, как в межреберье становится одновременно тяжело и сладко, и как тепло разливается по телу, стоит ее пальцам случайно коснуться руки или плеча. Лекса притягивает ее к себе и целует, аккуратно, ласково, но не спрашивая разрешения, а просто забирая свое. И внутри нее ликованием взрывается: она отвечает на поцелуй, она тоже хочет этого, она тоже все это чувствует. Но это заканчивается, едва успев начаться. «Я не могу. Не сейчас» И Лекса понимает, и не сердится, и кивает, отпуская. «Вернешься, когда захочешь вернуться. Вернешься, когда будешь к этому готова». Они в Полисе: нож Кларк приставлен к ее горлу, и металл царапает кожу, но ей плевать, совершенно плевать, потому что невыносимо больно смотреть в наполненные слезами глаза, невыносимо больно читать в них всю боль этого проклятого мира, и знать, что она и есть причина этой боли. «Прости меня» Это «прости меня» камнем висит между ними, и отравляет собой все вокруг, и нужно разбираться с Ледяной королевой, и нужно проводить саммит, и нужно что-то решать с Небесным народом, а Лекса может только смотреть и мысленно умолять: «Прости меня. Прошу тебя, пожалуйста, прости меня». А дальше — ночь, и в этой ночи она стоит на коленях перед женщиной, которую любит, перед женщиной, которой клянется больше никогда не причинять боли, перед женщиной, от которой — она знает — больше не сможет убежать, не сможет спрятаться, ни за решениями, ни за верными поступками, вообще ни за чем. Она знает, что ее чувство не встретит ответного, она знает, что обречена жить с ним одна, лелея в груди воспоминание о единственном поцелуе, о единственном моменте, в котором они были вдвоем, и были вместе. Но она не боится. Ей нужно больше: ей нужно искупить вину, защитить, позаботиться о том, чтобы даже после ее смерти Кларк оставалась в безопасности. Чтобы никто никогда не посмел причинить ей боль. Она говорит с детьми, один из которых станет ее преемником. Она берет с каждого из них клятву, что они позаботятся о Кларк. И после этого со спокойной душой выходит на бой, который может стать для нее последним. «Я не буду смотреть, как ты умираешь» «Значит, время прощаться» Но Кларк приходит, и протискивается через толпу, и откидывает с головы покрывало, и Лекса впервые за несколько месяцев вздрагивает от вошедшей в сердце надежды. Надежды на то, что однажды… Когда-нибудь… Роан нападает на нее сзади, и она отбивает его удары, и кричит, и сражается так, будто это главный бой в ее жизни, и каждая ее клеточка, каждый дюйм кожи чувствует на себе взгляд — взгляд той, которая все-таки пришла, несмотря ни на что, несмотря на боль, несмотря на предательство, несмотря на то, что не хотела этого сражения. Все странным и ужасным образом закручивается в череду событий, наползающих одно на другое, и за этими событиями чувства становятся только острее, ярче, но для них совсем не остается времени. Люди Кларк уничтожают триста воинов, посланных для их защиты. И Кларк умоляет пощадить их, умоляет не мстить, оставить их в живых. И Лекса соглашается с этим. Люди Кларк нападают на деревню, и в Полис привозят пленницу, и Лекса понимает, что раньше не задумываясь велела бы убить ее, а теперь она не может, не может сделать этого, потому что она обещала, потому что Кларк смотрит на нее, и в ее глазах уже не просьба, а почти приказ. И Лекса выполняет этот приказ. Она велит собрать армии и заблокировать людей Кларк, чтобы они больше не смогли причинить никому вреда. Но этого недостаточно, и она понимает, что ей всегда будет недостаточно, что бы она ни сделала, как бы ни решила, — ей всегда будет недостаточно. И всегда будет черта, разделяющая их, черта, с одной стороны которой — ее люди, а с другой — люди Кларк, и эти люди слишком разные, слишком не похожие друг на друга, и они никогда не смогут жить в мире. Кларк приходит, чтобы попрощаться, и просит прощения, но Лекса знает: прощения просить не за что. За свои решения командующая отвечает сама, так? Но если так, то почему так больно внутри, и почему по щекам катятся непрошенные слезы, а из горла рвется отчаянное, то, чему никогда не суждено выйти наружу, то, что обречено быть похороненным под обломками разбитого сердца: «Не оставляй меня». «Может быть, однажды мы ничего не будем должны нашим людям» «Надеюсь» Они держат друг друга за руки, и Кларк притягивает ее к себе, и целует, и Лекса понимает вдруг, что все ее «невозможно» и «никогда» — это лишь миф, химера, оправдание, придуманное ею самой, не имеющее ничего общего с реальностью. Она чувствует руки Кларк на своем теле, и язык, ласкающий губы, и садится на постель, и смотрит в глаза, и видит в них то, чего не хотела замечать раньше, то, чего, оказывается, боялась даже больше, чем собственных чувств. Она видит любовь. Счастье — огромное, великое счастье — наполняет ее полностью, до краев, и она знает, что так хорошо не будет уже никогда, потому что такие мгновения бывают только один раз, и остаются в вечности, остаются в памяти, остаются навсегда. Она идет по коридору, и на губах ее плещется «не уходи». Она знает, что это невозможно, знает, что Кларк не сможет остаться, но знает и другое: она не простит себе, если не попросит. Что-то взрывается в ее животе ужасающей болью, и она смотрит вниз, и видит, как черная кровь стекает вниз по одежде, и Кларк с перекошенным от страха лицом хватает ее за плечи, и Титус роняет пистолет из ослабевшей руки. Она знает, что скоро умрет, но думает только о том, что успела сделать главное: успела сделать все для того, чтобы защитить Кларк, все для того, чтобы она осталась жива. Она чувствует слезы, капающие на ее лицо, и видит наполненные болью глаза, но губы ее раздвигаются в улыбке, потому что «я не хочу другую командующую, я хочу тебя», потому что «я не позволю тебе умереть», потому что «прошу тебя, не уходи, пожалуйста». — Лекса… Господи боже мой, Лекса… Горячие ладони обожгли прикосновением ее щеки, и Алисия задрожала всем телом, возвращаясь в реальность, в эту реальность, в которой Элайза плакала навзрыд, прижимаясь к ней, целуя ее лоб, подбородок, сжимая в ладонях ее лицо. — Лекса… Две жизни безумным потоком смешивались в одну, и было отчаянно трудно отличить, какая из них уже закончилась, а какая еще нет, но Алисия знала одно: губы, целующие ее лицо, и руки, опустившиеся ей на плечи, и запах — запах клубники и холодной воды — все это было реальным, все это было прямо сейчас, и этого было достаточно. — Ты жива, — шептала Элайза снова и снова. — Ты жива. Ты вернулась. Ты жива. Алисия с усилием оторвала от себя ее руки, и притянула ближе, и обняла трясущееся тело, и прижалась щекой к мокрой щеке. — Кларк, — выдохнула она. — Я здесь. Все хорошо. Я здесь. Ей нужно было еще несколько минут на то, чтобы прийти в себя, на то, чтобы внутри окончательно уложилось увиденное, услышанное, почувствованное. Но Элайза, похоже, думала иначе: она всхлипнула, отодвинулась и резкими, рваными движениями принялась стягивать с Алисии одежду. — Что? Кларк, что ты делаешь? Подожди. Она была похожа на сумасшедшую: раскрасневшаяся, заплаканная, но с такой силой, таким упрямством в глазах, что становилось немного страшно. Алисия перехватила ее руки, уже успевшие оторвать несколько пуговиц на рубашке, и крепко сжала, заставляя остановиться. Элайза замотала головой и попыталась вырваться. — Нет, — как в бреду шептала она. — Нет. Сейчас. Прямо сейчас. И тогда Алисия опрокинула ее на спину, и легла сверху, накрыв собственным телом, и прижала к дивану, не давая пошевелиться. — Кларк, — тихо сказала она, чувствуя, как извивается под ней Элайза. — Я никуда не уйду, слышишь? Я здесь, я жива. Просто… Подожди, ладно? В голубых глазах мелькнуло понимание. Элайза моргнула, будто принимая эту просьбу, и перестала вырываться. Алисия опустила голову на ее плечо и наконец позволила собственным слезам вырваться наружу. *** Они лежали, обессиленные, мокрые от слез друг друга, и Элайза крепко сжимала шею Алисии, не в силах отпустить, разжать хватку даже на секунду. Ей все казалось, что если она отпустит, то все закончится, рухнет, и тогда уже точно — смерть, потому что еще раз она всего этого просто не переживет. — Что ты видела? — тихо спросила Алисия, и ее дыхание обожгло ухо Элайзы. — Все. Я видела все. Все с самого начала — Ковчег, отца, мать, сложные решения и первые потери. И тюрьму, и полет на землю, и Финна, и Белла, и остальных. И — ее. Ужасающе красивую, страшную, вершащую правосудие и управляющую судьбами людей. Она видела и Аркадию, и Полис, и гору Везер. И предательство, и боль, и прикосновения пальцев к беззащитной коже. И «Не ври себе, Кларк. Ты хорошо знаешь, что это значит», и «Я не могу всего этого испытывать к ней. Я просто не могу». И вечное противоречие, разрывающее связь между ними на части, а после отчего-то делающее эту связь еще прочнее, еще крепче: «Она или мои люди?» — Я всегда выбирала их. Не тебя, а их. Господи, как я могла допустить это? Как я могла допустить ЭТО? Ее трясло, но Алисия по-прежнему прижимала ее к дивану своим телом, не давая двигаться. И от этого было пусть немного, пусть самую малость, но легче. — Как я могла позволить, чтобы все зашло так далеко? Когда Беллами и Пайк убили твоих людей, я должна была вместе с тобой идти на Аркадию, и захватить ее, и судить тех, кто это натворил. Я не должна была их защищать. — Они были твоими людьми, Кларк. Ты должна была защитить их. — Нет! Нет, — она замотала головой и до крови закусила губу. — Нет, Лекса. Это мне казалось, что они были моими людьми, но на самом деле это было не так. Кейн, и мама, и Октавия, и Линкольн, и Рейвен… А остальные — нет. Они сделали свой выбор, когда пошли с Пайком творить геноцид и беззаконие, и должны были ответить за свой выбор. Алисия приподнялась на локтях и посмотрела на нее сверху вниз. Боги, это был взгляд Лексы, это было лицо Лексы, и даже морщинка на лбу была — Лексы! — Ты поступала так, как считала верным тогда, Кларк, — голос звучал спокойно и мудро, и это тоже, тоже, черт бы его побрал, было от Лексы! — Сейчас ты бы, возможно, сделала бы иначе. Но тогда ты не могла по-другому. — Как ты можешь? — Элайза схватила ее за плечи и оттолкнула, вынуждая сесть. И сама села рядом, на колени. — Как ты можешь защищать меня теперь? После всего, что ты видела? Как ты можешь? — Я всегда буду защищать тебя. Что бы ты ни сделала. Элайза сжала губы, тщетно пытаясь сдержать рвущиеся наружу слезы. Она знала, что это правда, знала, что так было всегда, и всегда так будет, но вместе с этим она спрашивала себя: «А я? Стану ли я защищать тебя, что бы ты ни сделала?» — Да, — выдохнула она, ошарашенная простотой ответа. — Да. Как бы ты ни поступила, что бы ты ни выбрала, я всегда буду на твоей стороне. Алисия попыталась что-то сказать, но Элайза ладонью закрыла ей рот. И едва сдержала стон от ощущения губ на своей коже. — Если ты хочешь уничтожить все побережье — я сделаю это вместе с тобой. Если хочешь отомстить людям, разрушившим Люмен — я сделаю это вместе с тобой. Мы отправимся в Неваду и найдем там военные объекты, отмеченные на карте отца. И Мерфи даст нам коды, и мы взорвем к чертовой матери всех, кто посмел напасть на нас. Всех до единого. Она говорила быстро, будто в бреду, но каждое из ее слов было правдой. — Теперь я понимаю, почему мы все снова оказались здесь, и вместе. Мы должны исправить то, что натворили в той жизни. Не ты, Лекса, а мы — те, кто пришел на ваши земли непрошенными захватчиками, те, кто требовал к себе особого отношения, те, кто нарушал ваши законы и пытался навязать вам свои. Мы должны все исправить, и мы сделаем это. — Кларк… — Нет. Нет! Теперь я понимаю. Мой отец действительно знал об этом биологическом оружии, и, наверное, он пытался предупредить людей, и именно за это его казнили. Но они не могли знать, что он оставил запасной вариант, отправив меня к индейцам и передав Кэну карту. Теперь я все понимаю, Лекса. Он пытался защитить меня, он пытался защитить нас всех. Господи, и сотня… В той жизни их отправили в тюрьму, а после — на землю. И в этой все вышло ровно также: военные просто открыли дверь и выпустили их в мир, к которому они не были готовы, к которому не были приспособлены, в котором едва ли смогли бы выжить. Но они выжили, верно? Пусть не все, но они выжили! И Финн… У него не было шансов, потому что она сделала в этой жизни ровно то же, что и в прошлой: она грелась об него, она была рядом с ним, пока он был ей нужен, но недооценила силы его чувства, недооценила того, как много и остро он испытывал к ней. — Кларк, — Алисия с силой оторвала от своих губ ее ладонь и крепко сжала. — Кларк, перестань. Ты сведешь себя с ума, если продолжишь сравнивать. — Я не сравниваю, — возразила она и судорожно втянула в себя воздух. — Я пытаюсь понять. Когда ты умирала, когда я держала в своих руках твое умирающее тело, я должна была сказать тебе самое главное. Я любила тебя, Лекса. Я любила тебя тогда, и люблю сейчас. С самого начала, понимаешь? Еще до того, как встретила тебя здесь, я уже любила тебя. Еще одно воспоминание вдруг обрушилось на ее голову, и Элайза испуганно вздрогнула: — Линк. Линкольн. Он жив в этой реальности. В этой реальности его еще не убили. Алисия нахмурилась, разглядывая ее лицо. — Что значит «еще не убили»? Он жив, да. Аня увезла его в резервацию с остальными. — Но в той жизни Пайк застрелил его, — выдохнула Элайза. — На глазах у Октавии, он выстрелил ему в голову. Пайк… Чертов ублюдок Пайк, устроивший геноцид. Почему его нет в этой жизни? Почему они до сих пор его не встретили? — Кларк, остановись, — в голосе Алисии зазвучала властность и сила. — Прекрати немедленно. Ты сведешь себя с ума. — Да… Да. Я… Ты права. Если я буду сравнивать, то точно… Лекса, нам нужно ехать в резервацию! Прямо сейчас! Мы должны рассказать остальным. Алисия медленно покачала головой. — Нет. Мы больше ничего им не должны. Она встала с дивана и потянула Элайзу за собой. За руку вывела ее из дома, кивнула Йонасу и пошла к озеру. — Я уже купалась сегодня, — засмеялась Элайза. — Тебе нужно охладить голову. Солнце уже светило вовсю, делая поверхность воды блестящей и как будто светящейся. Алисия принялась раздеваться, а Элайза просто стояла и смотрела на нее, не в силах оторвать взгляд. Смотрела, как падает на землю рубашка, обнажая испещренное шрамами тело, и ничем не прикрытую грудь, и гордо расправленные плечи. Смотрела, как Алисия неловко стягивает ботинки, а следом — брюки, и никакого белья под ними, только бедра — узкие, сильные бедра, и синяки на них, и неаккуратная полоска шрама сбоку. — Теперь ты, — услышала она и принялась раздеваться. Стащила рубашку через голову, не утруждая себя расстегиванием пуговиц, и рванула застежку бюстгальтера, и пальцами потянула вниз облегающее тело брюки. Она спешила, и оттого путалась в застежках, но ей не было страшно: Алисия смотрела на нее так, что страх исчезал, уходил куда-то в прошлое, растворялся в нем без остатка. Рука об руку они вошли в воду, и Алисия схватила ее за плечи, заставляя окунуться с головой, и сама окунулась тоже, а когда вынырнула, оказалась близко, очень близко, но все же недостаточно для того, чтобы почувствовать ее дыхание на своих губах, для того, чтобы потрогать ее наконец, и понять, что она здесь, рядом, реальная, настоящая. Элайза закрыла глаза и притянула ее к себе. Холодное мокрое тело прижалось к ней, и руки обвили шею, и губы коснулись щеки. Она провела ладонями по бокам Алисии вниз, к бедрам, и подсадила ее на себя, и обняла, лаская пальцами поясницу. — Что ты делаешь? — испуганно спросила Алисия. — Я больше не могу ждать. Она чувствовала под водой ноги, обхватившие ее бедра, и живот, прижатый к ее собственному, и влажную мягкость груди, и рваное дыхание на щеке, и смешавшиеся в воде мокрые волосы. Алисия не шевелилась, она будто застыла, обняв ее руками за плечи, а ногами за бедра, и Элайза знала, чувствовала: ей недостаточно, ей нужно разрешение, и без этого разрешения она не станет двигаться, не станет шевелиться, вообще ничего не станет. — Лекса… — прошептала Элайза в приоткрытые губы. — Лекса… Острый, яростный поцелуй захватил ее и отобрал остатки разума. Пальцы ног под водой подогнулись в бессильной слабости желания, и запах воды смешался с запахом нежности, и стало плевать, что их могут увидеть, что на берегу по-прежнему стоят, отвернувшись, несколько воинов сопровождения, что вода в озере слишком холодная, что тучи, неизвестно откуда появившиеся на небе, в любой момент могут пролиться дождем. Они целовали друг друга сильно, до боли, словно продолжая дьявольскую борьбу, словно говоря «я все равно с тобой», словно крича «я все еще здесь, и все еще жива». — Пожалуйста, Кларк, — простонала Алисия, с силой сжимая под водой ее бедра ногами. — Прошу тебя, пожалуйста… Едва ли она знала, о чем просит, но Элайза поняла, и опустила ладонь вниз, на ягодицы, а другой протиснулась между их прижатыми друг к другу телами, между раздвинутыми бесстыдно бедрами, туда, где, несмотря на воду, все было таким горячим и таким терпким. Алисия закричала, но оборвала крик, прикусив губу, и Элайза закрыла ее рот поцелуем, и ладонью, лежащей на ягодицах, приподняла чуть выше, и опустила, и снова приподняла, чувствуя, как Алисия помогает ей, двигает бедрами, выгибает спину, чтобы плотнее прижаться к ее пальцам, впустить их в себя, отдаться им полностью, до последней капли. От ритмичных движений прижатых друг к другу тел вода вспенивалась, расходилась кругами, и брызги попадали на спину, и доводили до умопомрачения, до трепета, до какого-то отчаянного безумия, заставлявшего двигаться все быстрее и быстрее, и больше не сдерживать стонов, и прикусывать кожу на мокром плече, и царапать ногтями ягодицы, и погружаться раз за разом в раскаленное, тесное, обхватывающее пальцы, припухшее от яростных движений и влажное от неутомимого желания. — Кларк… Еще… Пожалуйста… Она просила, она умоляла, и Элайза слизывала с ее губ эту отчаянную мольбу, и толкалась языком в ямку на шее, и увеличивала темп движений, и тяжело дышала, тщетно пытаясь сохранять рассудок, чтобы не позволить себе лишнего, чтобы не напугать, чтобы не… — О, боги… Сильнее. Еще сильнее. Прошу тебя. Алисия до боли стиснула руками ее шею и всем телом опустилась вниз, запрокинув назад голову, закричав что-то непристойное, бесстыдное. Она всего несколько раз двинула бедрами, и задрожала в руках Элайзы, и обмякла на ней, обессиленно положив голову на плечо. Они стояли по грудь в воде, и Алисия тяжело дышала, пытаясь успокоиться, и пальцы Элайзы по-прежнему были внутри нее, и нежность — бархатная, похожая на густой сладкий мед, разливалась в груди, туманила разум и укутывала хрупкой слабостью, которая теперь стала их общей, стала одной на двоих, и от этого уже не казалась такой страшной. — Я люблю тебя, — еле слышно прошептала Элайза непослушными губами. — Я люблю тебя, — эхом откликнулась Алисия. И обе знали, верили, понимали, что это действительно так.