Призрак Оперы: начало

POV Кристина Весь день и вечер я не возвращалась в театр. Я сидела около кровати Ангела, что сейчас мирно спал, после того как Надир-Хан поколдовал над ним в запертой от нас комнате и каким-то чудом смог облегчить его состояние. С тех пор, почти шесть часов, Эрик не приходил в сознание, и мне, признаюсь, не хотелось этого прямо сейчас. Я была бы не готова встретить осуждение, немой вопрос, недоверие в этих странных, непонятного цвета глазах. А ведь все эти чувства, определенно, придется переносить... Сейчас, не покидая кресла у изголовья Призрака и читая принесенную Надир-Ханом книгу, я думала над тем, что мне придется делать дальше. Сегодня я, пусть и не во всеуслышание, но поклялась, что попытаюсь подарить Эрику любовь. А это значило, что мне слишком многое придется изменить. Я вгляделась в лицо своего учителя, пытаясь по новой запомнить каждую морщинку (к слову, у глаз их почему-то не нашлось, и потому я сделала безрадостный вывод, что улыбался Эрик редко; зато ощутимая складка пролегла между бровей). Тихо изучая почти незнакомое лицо, я невольно сравнивала его с лицом своего жениха. У моего наставника был прямой нос, не слишком большой и совсем не курносый, чуть с горбинкой, и этой очаровательной горбинки не было у Рауля. У него были густые темные брови - одна густая темная бровь, а в наличии второй я почему-то сомневалась, хоть и не знала толком, что хранит маска. Я заметила одну странную особенность. Когда он бодрствовал, его губы были почти постоянно поджаты, отчего создавалось впечатление, что они были тонкими. Но пока он спал, а я разглядывала его, мне стало совершенно ясно, что этой частью лица он не обделен. У него были четко очерченные, бледные и пухловатые губы, чуть приоткрытые во сне. Довершал картину подбородок с ямочкой, пока еще гладко выбритый. Я поклялась сама себе, что сделаю попытку подарить ему любовь... Значит ли это, что я должна целовать его? Во всяком случае, у меня был лишь один поцелуй в жизни, и познаниями в этой сфере я не блистала... Поцелуй, который я разделила со своим женихом Раулем де Шаньи. Я вдруг всерьез подумала о Рауле. Считается ли моя клятва изменой ему?.. Мы ведь не женаты... Мы лишь помолвлены. Но все равно меня грызло странное чувство сожаления и вины. Мне нужно поговорить с ним... Конечно, я сделаю это не сейчас и даже, наверное, не завтра утром. Я ведь не знаю, что может случиться с Учителем в мое отсутствие, а я почти уверена, что ему станет хуже, если он очнется и не обнаружит меня рядом. Да и что я скажу Раулю? Что я должна присматривать за Эриком, которого он считает мертвым? Что из-за этого нам придется отложить свадьбу? Расторгнуть помолвку?.. Сейчас, когда я сидела, захлопнув книгу и глядя на огонь в камине, ко мне пришло болезненное осознание. Не получится. У меня не получится дарить свою любовь сразу двоим. Это неправильно, а значит, мне придется делать выбор, как бы я ни боялась этого. Но разве же я готова? Встав и положив книгу на кресло, я бросила на Эрика прощальный взгляд и побрела на кухню, раздумывая над тем, что теперь так или иначе предстояло мне. - Ты должна пойти и поспать, - услышала я голос из угла плохо освещенной кухни - горела лишь керосиновая лампа на столе. Вздрогнув, я обернулась и разглядела мадам Жири, сидевшую в плетеном кресле с чашкой чего-то горячего. - Да, - наконец, согласилась я и, тоже налив себе чаю, села рядом с ней на табурет. В кухне кроме нас никого не было. Перс сообщил о неотложных делах в Опере, хотя, по его же словам, жил он прямо там и редко приходил сюда. Дариус уже спал в соседней комнате. Я хотела как-нибудь начать разговор о том, что меня волнует, но не знала, с чего следует начинать, поэтому воцарилось молчание - неловкое для меня и, судя по всему, уютное для мадам Жири. - Ты волнуешься за него? - спросила она, наконец. Я кивнула. - Я думаю, он справится. Нет никаких оснований, согласно которым ему предстояло бы умереть... - Я только думаю, что все это когда-нибудь закончится, - устало произнесла я. Мадам Жири удивленно покосилась на меня: - О чем ты?.. - Мне придется вернуться в Оперу, даже, наверное, завтра, и я должна буду вести себя так, как будто ничего не случилось, - помолчав, начала я. - В театре мне, наверное, придется увидеться с Раулем... Я не могу пока говорить с ним. Я не боюсь, но... Простить его пока что выше моих сил. Человек, который чуть не умер по его вине, - мой учитель. Мадам молча слушала мой монолог, даже не пытаясь вставить реплику. Я продолжала: - Я тут подумала... Мне ведь все равно придется выбирать. Между ними, между Раулем и... ним. И я так боюсь сделать что-то не то... Как я сумею понять, кто из них?.. Бог ведь не станет посылать мне знак свыше... И папа тоже не сможет мне помочь. - Детка, тебе не нужно думать об этом прямо сейчас, - чуть улыбнулась мадам Жири. - Тебе нужно пойти в комнату и поспать. Надир приказал Дариусу постелить на софе. - Я ведь знаю, что не смогу уснуть, - выдохнула я. - Знаешь, - вдруг встрепенувшись, проговорила маменька, - У меня есть одно прекрасное средство от всех сомнений. В старые времена была такая удивительная песня, но она, к сожалению, почему-то оказалась забыта. Не думаю, что я сумею спеть ее хотя бы сносно, да и музыки уже не помню, но главное - это слова. Вот, послушай: "Смотри своим сердцем, а не глазами, твое сердце все знает, оно никогда не лжет..." Я кивнула, отчего-то ощутив волнение. "Смотреть сердцем". Каково это?.. - Маменька, расскажите мне что-нибудь об Эрике, пожалуйста, - попросила я, наконец, снова опускаясь рядом с ней. - Я не могу сравнивать... их, зная одного лучше, чем другого. Я хочу узнать о нем больше... - Ну, ладно, - снова губы моей приёмной матери сложились в задумчивую улыбку. - Я постараюсь рассказать тебе о нем то, что знаю сама. Ты знаешь, он может быть страшным. Но на самом деле это не так. Он впадает в ярость, когда не может чего-то понять, или когда смущен, или когда ему грозит опасность. Еще он стремится ото всех скрывать свои чувства, даже от самых близких людей. Он считает чувства слабостью. Но на самом деле он очень ранимый человек, Кристина. Его ранит любое неосторожное слово в его адрес, а таких слов было немало за его жизнь... Он научился не обращать внимания на отношение к нему посторонних людей, но для него крайне важно то, как его воспринимают те, кого он любит или к кому привязан. Он очень талантливый... Ты знаешь, что он музыкант и может играть на половине инструментов мира, но еще он прекрасный художник и архитектор. Он сам построил и оборудовал не только свой дом на озере, но и кое-где перестроил подвалы, чтобы по ним было безопасно и удобно передвигаться. Он может создавать совершенно немыслимые иллюзии. Он показывал мне такие, которые вряд ли кто смог бы повторить. Мне очень нравились особенно его трюки с голосом, а еще с огнем... Эрик умеет быть самым обыкновенным. Он, конечно, тот еще щеголь, ненавидит неопрятно выглядеть, но это не мешает ему преспокойно валяться на диване или в кресле у себя дома, или читать газеты, или сидеть, положив ноги на стол. Я улыбнулась, представив, как грозный Ангел Музыки сидит в такой вальяжной позе. Конечно, он не позволял себе такого, когда привел в свой дом меня... - ...Но у Эрика есть другая сторона жизни, милая. И она не так прекрасна, как хотелось бы. Ты знаешь, что, спасаясь от заточения, он убил цыгана. И, конечно, помнишь смерть Бюке. Хотя мы не уверены, что в этом виноват он, есть все основания так полагать. Он умеет быть жестоким... До того, как попал к цыганам, еще мальчиком, Эрик был в Персии. К счастью, недолго. Но отстаивать свое право на жизнь ему пришлось именно убийствами. Он проектировал для удовольствия Шаха пыточные камеры, придумывал варианты самой изощренной расправы, выходил на смертельные поединки со взрослыми людьми, чтобы показать свои навыки владения пенджабским лассо... Много, много ужасов он пережил и совершил. Он не только Ангел, девочка. - Его ведь заставляли делать это, - ахнула я, не позволяя слезам раньше времени скатиться по щекам. - Убивать... Он не стал бы делать этого сам, верно?! - Я думаю, да, - вздохнула маменька. - Я тоже не верю в то, что он сам хотел этого. Об этом тебе лучше спросить у него самого, но не торопись с расспросами. Ты видела сегодня, в какое состояние его привел вопрос о Бюке. Он боится, что ты начнешь его осуждать. - Я не... Я не осуждаю, - через силу произнесла я. - Спасибо вам, маменька... Что позволили мне знать это. И... за эту песню. Она потрясающая. - Да поможет тебе Господь Бог, Кристина, - вздохнула мадам Жири. - Спокойной ночи, милая. Я улыбнулась в ответ и, приоткрыв дверь, тихонько скользнула в комнату, где спал Дариус. Не раздеваясь, я легла на софу и укрылась покрывалом из множества маленьких лоскутов. После разговора мне стало значительно легче. Пытаясь узнать больше об Эрике, я отвлеклась от неприятных и пугающих мыслей о неизбежности выбора. Теперь, засыпая, я думала о том, что время у меня еще есть. Моя клятва Эрику еще в силе... Эрик находится практически на грани жизни и смерти, а состояние Рауля вполне удовлетворительно, не считая раны на руке. И пока я буду дарить любовь своему учителю - тому, кто в ней гораздо больше нуждается. *** POV Эрик Я ничуть не удивился, очнувшись утром и заметив в кресле у своей кровати Нетту. Она уже дочитывала какую-то книгу и, кажется, вообще не ложилась в эту ночь. Я позвал ее - но это было скорее для того, чтобы понять, в силах ли мои голосовые связки произвести хоть малейший звук. - Эрик, доброе утро, - улыбнулась Нетта, и я почувствовал шевеление совести, стоило мне заметить черные круги вокруг ее глаз. Но она, кажется, была вполне рада меня видеть. - Как себя чувствуешь? - А... Что вчера было? - в замешательстве спросил я, не понимая, после чего в моем теле, всегда имевшем превосходную физическую форму, могла чувствоваться такая ужасающая слабость. Казалось, даже лежать без движения мне было сложно. - С какого момента тебе рассказывать? - Я помню только то, что... Я был зол на Кристину. Да... Я хотел, чтобы вы обе ушли, потом я встал... - Зачем? - Я хотел разбить что-нибудь, - вздохнул я и почувствовал, насколько глупо это звучало. - И после этого я, наверное, упал?.. - Эрик, - устало вздохнула Антуанетта, - Ты же знаешь, что глупо пытаться вставать в том состоянии, в котором ты находишься сейчас. И из-за того, что ты сделал это, у тебя началось внутреннее кровотечение и повредился тромб на ране. Тебе нужно перестать подчиняться порывам злости, я всегда говорила тебе, что ничего хорошего это не принесет. Я тоже вздохнул, но как-то виновато: - Ну, а что было потом? - Мы с Кристиной вернулись, и Дариус сообщил нам о том, что с тобой случилось. - И... Она ушла, да? - Нет, - покачала головой Нетта. - Она и сейчас спит в соседней комнате на софе. Если хочешь, я ее позову. - Не надо, - я протестующе нахмурил брови, поскольку на жесты у меня сил не нашлось, - Я не хочу, чтобы ты будила ее из-за меня. Внезапно послышался скрип открываемой двери, и девушка сама показалась в проеме, сонными глазами глядя на нас. Платье было чуть измято - она не раздевалась, - а волосы так по-домашнему взъерошены со сна. - Ты снова здесь, - прошептала она, кажется, одними губами, но я услышал ее. - Я очень рада, Ангел. Из-за занавески внезапно выглянуло солнце, заливая своими лучами бледноватое лицо в обрамлении шоколадных кудрей. Она сейчас так произнесла это слово - "ангел", - будто я им и был в самом деле... - Ладно, мне пора на репетиции, - со вздохом отложив книгу, Антуанетта встала с кресла и повернулась к Кристине: - Я отпросила тебя вчера, детка. Я собирался возразить, что Кристина должна возвращаться в театр, но та лишь кивнула: - Спасибо, маменька. Нетта оставила нас наедине. Кристина издала добродушный смешок и опустилась в кресло. Только я все еще пребывал в ступоре. - Кристина сама хочет остаться с Эриком? - Я хочу... поближе с тобой познакомиться, - отведя глаза, призналась она. - Понять, чем ты живешь... - Тобой, - перебил я, заставив девушку изумленно поглядеть на меня. - Что?.. - Я живу тобой, Кристина, только тобой, - вздохнул я, отворачивая голову, чтобы посмотреть в потолок. Ну да, я должен это сказать. Хоть моя попытка наверняка будет провальной. - Кристина, я люблю тебя. - Я знаю, - вздохнула она, и я почувствовал, как маленькие тонкие пальчики нашли мою руку. Я вздрогнул, потому что она только что взяла в эту руку мое сердце. - Эрик, расскажи мне что-нибудь, пожалуйста... Если тебе не сложно. - Мне совсем не сложно, - пробормотал я, чувствуя, что становлюсь красным, как рак. Ну, еще этого не хватало... - Я слышал как-то одну историю, когда находился в разъездах по странам мира. ...Было это давно. Однажды в саду, где находилось немало разных цветов, на одном из кустов появился маленький невзрачный бутон. Бутон не был похож на другие, и никому из цветов это не нравилось. Когда странный цветок начал распускаться, его всячески пытались задавить своими высокими стеблями и широкими листьями эти грубые, чересчур яркие другие цветы. От этого новый цветок был очень печален, и ему казалось, что он никому не был нужен... Однажды, когда он, по обыкновению, плакал в одну из ночей, отчего на его лепестках появлялась роса, он услышал небесной красоты голос. Цветок взглянул на ветку ближайшего дерева и вдруг заметил невзрачную птичку. Она пела... "Не бойся, маленький печальный цветочек, - говорил Соловей, - Не бойся. Ты отличаешься от остальных цветов. Ты можешь видеть ту красоту, которая скрывается от других... Знаешь, я ведь и раньше прилетал в этот сад, но никто из цветов не желал слушать моего пения, а ты слушаешь его. Запомни: ты вырастешь прекрасной Розой, совсем не похожей на другие цветы, ты будешь в сотни раз прекраснее их. Не отчаивайся". Цветок поднял свою головку и потянулся листьями к невзрачной птичке. "Соловей, - просил цветок, - прилетай сюда каждую ночь. Я буду слушать твои песни, и от этого мне будет легче". Так и случилось; Соловей продолжал прилетать в сад каждой ночью, и однажды он увидел, что бутон полностью распустился. Только лишь взглянув на прекрасную Розу, Соловей полюбил ее всей душой и уже не мог не прилетать каждой ночью... Он надеялся, что никто и никогда не найдет его Розу, и они будут вместе всегда. Но он ошибался. Однажды летом на цветок сел большой, золотистый, яркий Шмель. Шмель взял нектар Розы и улетел, и Роза поняла, что любит его. Соловей чувствовал огромную боль в сердце, но понимал, что не может принуждать Розу любить его, когда она влюблена в красивого и заметного всем Шмеля. Ведь Соловей был всего лишь невзрачной птичкой... И все же однажды, когда боль на сердце стала невыносимой, Соловей слетел к Розе и рассказал ей о том, что любит ее. Но Роза не могла отдать ему свое сердце и потому отказалась от его любви, попросив его больше никогда не прилетать в сад. Соловей был очень огорчен, у него разрывалось сердце, когда он издали глядел на свою Розу... А Роза осталась со Шмелем, навсегда забыла своего полуночного певца и цвела до наступления осени. Тогда умер и Шмель, и Роза сама завяла. А Соловей остался на пустой земле, все так же любя свою Розу. С тех пор прошло много лет, но странники, проходя мимо сада ночью, могут слышать прекрасный голос, льющийся из горлышка маленькой невзрачной птички, которую они не могут видеть... Я совсем забыл о присутствии комнате Кристины, пока рассказывал ей (а может, и самому себе) старую легенду. Сейчас я поражался тому, насколько она была похожа на мою собственную жизнь. Я поглядел на девушку, а она на меня. У нее в глазах застыли слезы, и я не знал, что мне теперь делать, ведь она, кажется, была расстроена. - Ангел, - прошептала она. - Это ведь все слишком похоже на нас... Боже мой. Я ведь и подумать не могла, что могу принести тебе столько боли!.. Прости меня, пожалуйста, я совсем не хочу, чтобы и наша история закончилась так печально... Я не эта бессердечная Роза. Она поднесла мою руку к своему лицу и прижалась к ней щекой, все еще плача. - Кристина... не надо, - я попытался воспротивиться ее действиям, чувствуя, что близок к новому срыву, но она всхлипнула, вытерла слезы и покачала головой: - Надо, надо, Эрик. Только так и надо... Потом встала на колени у моей кровати, игнорируя мои протестующие слова, и, склонившись к моему лицу, прижалась к моим губам своими. Все стерлось этим единственным волнующим действием. Все осталось позади. - Зачем, Кристина? - срывающимся на шепот голосом спросил я. - Я не брошу тебя, мой Ангел, - гладя мое лицо, прошептала она. - Не брошу. Ведь я пытаюсь смотреть сердцем.