Рок или судьба?

Питер начинает сам приходить в кафетерий, отказавшись от сиделки, приносящей ему обычно еду, и это почти забавно, как люди не могут перестать пялиться на его шрамы, вздрагивая и отворачиваясь, когда он поднимает взгляд, ловя их с поличным. Он не смотрит на подростка, так странно не желающего выходить из его памяти после тех нескольких секунд их взаимодействия, и вселенная награждает его через две недели. И, как и в прошлый раз, Питер слышит его прежде, чем видит. — ...олжен поверить мне, Скотт! Питер останавливается в дверном проёме, быстро находя взглядом мальчика со шрамами, сидящего за столом в дальнем конце кафетерия вместе с еще одним подростком, явно посетителем. Небрежно, Питер берет в руки поднос с едой, прежде чем подъехать к пустому столу. Несмотря на болтовню в кафетерии, ему не нужно было садиться близко, чтобы подслушать их разговор. — ...рим об этом уже дофига времени, — голос второго подростка — Скотта — звучит укоризненно. — Тебе нужно бросить всё это, Стайлз. Все знают, что всё это было просто несчастным случаем. — Значит, все ошибаются, — Стайлз — как ни странно, дрожащий — огрызается, яростное осуждение запечатлелось на той части лица, которой он повернут к Питеру и которая, по совпадению, покрыта шрамами. — Ну же, Скотт, я знаю о чем говорю, — он подвигает к Скотту лежащий между ними файл. — Я знаю, что это не особо убедительно, но... — Не особо убедительно? — прерывает его Скотт, нахмурившись со смесью раздражения и беспокойства. — Это не не убедительно, Стайлз, это даже не доказательство. Есть явные доказательства того, что оба эти случая являются несчастными случаями... — Пожар Хэйлов не был несчастным случаем! — шипит Стайлз, и Питер почти ломает напополам вилку, застыв на месте от неожиданных и яростных слов. — И мой отец знал, он расследовал это и что-то нашел и тогда... — Стайлз, это не так. — Это правда! Послушай, как только я выйду отсюда и доберусь до ноутбука, то смогу откопать намного больше. Я знаю, я знаю, что сейчас у меня нет весомых доказательств, но если бы у меня был ноутбук и немного времени, я, я... просто дай мне немного времени. — Ты занимаешься этим уже много месяцев, Стайлз! — снова встревает Скотт, от него так и веет разочарованием. — С тех пор, как ты очнулся. Слушай, может, я думаю, возможно, тебе нужна помощь. Стайлз вздрогнул, беспомощно озираясь по сторонам, будто ему только что влепили пощечину. Скотт выглядит немного виноватым, но его челюсть упрямо сжата, он не собирается отступать. — Это был не несчастный случай, — повторяет Стайлз, его голос слишком спокойный, несколько мгновений отделяют его от безумия. — Просто, просто подумай, Скотт, ладно? На одну гребанную секунду представь, что я не сумасшедший, что я прав. Каковы шансы? Хэйлы были сожжены заживо, мой папа думал, что всему виной не чертов газопровод, он начал расследование, а через некоторое время моя семья тоже была сожжена заживо. Ты не можешь говорить мне, что это всего лишь ёбаное совпадение! Питер уставился на него. Что? Скотт морщится, качая головой, и от его ответа Питер начинает скрежетать зубами. — Да, Стайлз, могу. Один из инспекторов даже выкрал тебе доклад, помнишь? Помогло? Пожарный ин... — Нахуй пожарного инспектора! — Стайлз дергается вперед, привставая, но ноги подводят его, и он падает обратно в свое кресло. — Он ошибался, его подкупали или хуй его знает что еще!.. — Ты должен остановиться, Стайлз, — кричит Скотт достаточно громко, чтобы привлечь внимание сидящих за соседним столом пациентов. Мальчик сжимается, пригибая голову, и начинает говорить намного тише. — Слушай, я знаю, что ты заставил меня поклясться и все такое, но, но, если ты не прекратишь всё это, то я буду обязан рассказать обо всем маме. Это нездорово, Стайлз. — Я не сумасшедший, — Стайлз бьёт кулаком по лежащему на столе файлу. — Я не сумасшедший. — Ну, ты несешь полную чушь, — Скотт откидывается назад, подгибая ноги. Даже со своего места Питер чувствует, что он пахнет страхом и он уже надоел. — Ты хочешь безумия? — рычит Стайлз, его янтарные глаза дикие, и внезапно он выглядит совсем как душевнобольной, особенно с покрывающими его лицо шрамами. — Когда я доберусь до того, кто убил мою семью, я собираюсь выкроить их позвоночники, набить опилками, и сжечь еще живым. Что теперь скажешь насчет сума... Он обрывает фразу, испугавшись самого себя, отшатывается, видимо, гнев уходит. Отовсюду, кроме глаз. В его глазах плещется что-то ужасающее и предвкушающее, обещающее боль, смерть и возмездие. И Питер понимает, что улыбается, наслаждаясь внезапно появившейся связью со сломанным мальчиком, связью, которую, он думал, не познает никогда. — Я просто, — Стайлз смотрит на своего друга, смягчая выражение в что-то более уязвимое. И другой мальчик — Скотт — видимо, кто-то близкий ему, возможно, друг детства. — Это так неправильно — хотеть добиться справедливости для своей семьи? Скотт выглядит обеспокоенным и немного испуганным, но все, что он делает, запускает руку в волосы и вздыхает. — Если речь идет об убийстве, то да, но... ты вообще слышишь себя? Я, я действительно думаю, что тебе нужен психолог. Моя мама знает нескольких хороших в... — Нет, — уголки губ Стайлза опускаются, лицо сереет, он выглядит очень болезненно. — Скотт, я не... Я не сошел с ума. — Ты только что наговорил всю эту хрень, и говоришь мне, что ты нормальный? — Скотт недоверчиво фыркает. Стайлз устало роняет лицо на ладони, скребя ногтями по шрамам. Питер наблюдает за взглядом Скотта на его шрамы и низко рычит, уловив в его взгляде жалость. — Ладно, — сквозь зубы процеживает Стайлз. — Хорошо, возможно, я немного... Но я был в коме три года, а потом услышал, что вся моя семья погибла. Не еби мне мозг, чувак. Скотт съеживается от хлесткого напоминания, но упрямо продолжает: — И тебе не кажется, что это хорошая причина для посещения психотерапевта? Стайлз кладет руки ладонями на стол. Уязвимость выражения его лица меняется на что-то болезненно близкое к отчаянию. Он смотрит на Скотта, ища в нем последние крупицы надежды и доверия, но его взгляд потухает, видимо, ничего не находя. — Скотт, пожалуйста. Пожалуйста, поверь мне. Я бы не... Я бы не пришел к тебе с этим, если бы не был уверен. Умоляю. Скотт медлит, выглядя почти готовым сдаться, согласиться, но приглушенное жужжание ломает внутреннее противостояние, и Питер до крови прикусывает язык, наблюдая за мальчиком, проверяющим сообщение и тающем, как мороженое в солнечный день. — Это Кира, — мечтательно говорит Скотт, уже набирая что-то в ответ. — Мне нужно... Кира хочет встретиться. Слушай, Стайлз, я не скажу об этом маме, но тебе, правда, нужно серьезно подумать о помощи, хорошо? Боль от предательства пересекает лицо Стайлза, как острый осколок стекла в ребра. Скотт не видит этого, наклонившись, но Стайлз уже берет себя в руки, когда Скотт снова возвращается в вертикальное положение. Стайлз опирается рукой о стол, приподнимаясь, и хватает Скотта за рукав. — Если ты уйдешь... — Стайлз кусает мертвыми глазами и тяжелым голосом разочарования. — Если ты уйдешь, то можешь не возвращаться! Скотт морщится, у него хватает наглости изображать боль. Он освобождается от хватки Стайлза. — Я не могу тратить на тебя все свое время, Стайлз. У меня свидание. Я вернусь, когда ты успокоишься, ясно? Это было последним, что он сказал, прежде чем уехал по своим делам, не оглядываясь назад. Стайлз замирает на долгое время, повиснув неподвижно, пока его ноги не подкашиваются, заставляя осесть обратно в инвалидное кресло. На секунду его лицо искажается, будто он плачет. Но Питер не чувствует солоноватого запаха слез. Мальчик тоже забыл, как плакать. Его руки — одна в шрамах, другая нет, но обе нездорово бледные — дрожат, когда длинные пальцы сминают листок бумаги. — ...орма, — Питер слышал шепот подростка. — Он тебе не нужен. В любом случае, он ебанная мямля, он не мог бы помочь. Все в порядке. И все, что он делает в течение нескольких следующих минут: разговаривает сам с собой, шепчет еле слышно, даже Питер не может разобрать. Легко понять, почему люди могут счесть его за сумасшедшего. Питеру все равно, он иногда выглядит точно также. — Стайлз? — подходит медсестра, на её лице профессиональное беспокойство. — Все нормально? Стайлз смотрит на нее пустыми глазами, но не отвечает. Вместо этого он кладет то, что осталось от листка бумаги на колени, толкает инвалидное кресло, уезжая прочь, в свою палату интенсивной терапии. Губы медсестры кривятся от досады, но она только вздыхает и уходит. Питеру все равно на нее и его еду. Без промедления он отталкивается от стола и едет за Стайлзом.