Рок или судьба?

— Я слышал твой разговор в кафетерии, — без предисловий начинает Питер прямо с порога. Стайлз вздрогнул, удивленно поднимая взгляд с лежащих на коленях листов. Вся его поза кричала об обиде, сердцебиение в два раза превышало норму, но он встречает и отвечает на взгляд Питера сразу же. Он кажется намного более спокойным, чем был в столовой. — Я... Что? Питер качает головой: — Мы встречались раньше. Я Питер. Питер Хэйл. Признание и удивление отражаются на лице Стайлза, затем он хмурится. — Мы встречались раньше? Питер приподнимает бровь. Он ничем не запомнился? — Ты врезался в меня две недели назад. Стайлз по прежнему выглядел изумленным. — Ох, я... Это был ты? Я... — его щеки принимают приятный красно-розовый оттенок. — Я действительно не помню. Я был сосредоточен на чем-то, а когда это происходит, то все остальное для меня блокируется, — он делает паузу. — Извини. Питер пожимает плечами. — Никто не пострадал, — он въезжает в палату, останавливаясь только тогда, когда Стайлз снова застывает. — И я здесь не поэтому. Как я уже сказал, я подслушал ваш разговор, — он наклоняется вперед. — Я тоже не верю, что пожар в доме Хэйлов был несчастным случаем. Если что, выражение лица Стайлза становится воинственным. Питер одобряет. Пальцы подростка нервно перебирают листы: — У тебя есть доказательства? Питер улыбается, почти не скрывая клыки. — Ничего, что сможет устоять в суде. Стайлз изучает его долгим взглядом. У Питера складывается ощущение, что даже обращая внимание на то, что они встречаются не первый раз, мальчик совершенно не замечает его шрамы. Как будто он видит только чистую кожу и ничего больше. Это любопытно, это выбивает из колеи, это увлекательно. — У меня тоже нет ничего, что устоит в суде, — наконец говорит Стайлз, и, чтобы он ни увидел в выражении лица Питера, его плечи опускаются еще ниже. — И я не... Моя семья... — Я слышал, — Питер кивает. Он не говорит "сожалею", потому что знает, насколько это бессмысленно и никогда не помогает. — Я не слышал о твоем "несчастном случае". — Случился через три года после пожара Хэйлов, — резво сообщает ему Стайлз. Его взгляд снова ищет. — Ты... веришь мне? — Я верю, что моя семья погибла, потому что кто-то желал им смерти, — разъясняет Питер. — И то, что твой отец расследовал это дело, дает мотив тому же человеку, и этого вполне достаточно, чтобы убедить меня, что твоя семья прошла тот же путь. Я хочу предложить свою помощь в любой возможной форме. Обе наши семьи должны быть отомщены. Это не совсем надежда в глазах Стайлза — она была разрушена Скоттом. И это, конечно же, не доверие. У Питера создается впечатление, что раньше этот мальчик был очень любознательным, но сейчас, после всех "подарков" судьбы, стал довольно циничным. Но он все равно смотрел на Питера, как на последний лучик надежды, разрушивший темноту очень долгой ночи. Внимательно смотрел на Питера, разглядывая все черты его лица. И волк под его кожей пошевелился, впервые за все шесть кошмарных лет, не от жажды мести. — Я Стайлз, — запоздало представляется подросток, его глаза горят, и это намного лучше, чем согласие. Питер улыбается, темно и разбито, как и мальчик перед ним, но это самый искренний ответ, который он кому-либо давал в этом месте. — Приятно познакомиться, Стайлз.

***

— Персонал запрещает пользоваться здесь электроникой, — говорит Стайлз Питеру. — Они говорят, что ты можешь сломать их оборудование, и это определенно вредит твоему здоровью. Так что, если хочешь выйти в интернет, тебе придется спуститься вниз к терминалам, но допуск всего на час в день. Я не могу так работать, все контролируется из соображений безопасности, поэтому придется ждать, когда я выберусь отсюда, чтобы начать настоящее расследование. Питер напевал под нос, просматривая листы, наполненные гипотезами Стайлза. Они... довольно хороши. Проработаны. Доклады о пожарах Хэйлов и Стилински вместе с догадками, гипотезами и исследованиями процедур, используемых при пожарах. — Что это? — Питер помахивает листком с распечатками телефонных звонков. Он не уверен, почему список звонков домашнего телефона Стилински забрали у телефонной компании. — Доказательство, что я не сумасшедший, — ответил Стайлз, мельком взглянув на листок, который Питер держал в руке. — За четыре дня до пожара моему отцу кто-то позвонил. Я был рядом, когда это случилось, когда он взял трубку. Отец выглядел злым и мрачным, поэтому я пошел в соседнюю комнату и подключился к линии через другой телефон. Он угрожал моему отцу, угрожал моей семье, призывал бросить расследование пожара дома Хэйлов, пока не поздно. Мой отец, конечно же, отказался: он не тот, кто бросает что-то на полпути из-за угроз, он просто начал размышлять о переезде в более безопасное место. Но он не успел. Через четыре дня... Он остановился, дыша через стиснутые зубы. Когда он отвернулся и замолчал, Питер не стал призывать его к продолжению разговора, просто вернулся к изучению файлов. — Это один из последних входящих вызовов, в самом низу, — в конце концов продолжил Стайлз. Его голос не выражал ничего. Пустота. — Я пытался позвонить, но меня перебросило на номер какого-то магазина. Так что. Не совсем доказательство, думаю. Питер внимательно изучал цифры. — Тот, кто угрожал твоему отцу, он представился? — Да, — ответил Стайлз, и Питер резко поднял голову от распечаток. — Я не стал это нигде записывать, потому что... — он абстрактно показал рукой на стены. — Просто на всякий случай. Парень был самоуверенным ублюдком. Представлял себя как какая-то дерьмовая пародия на жуткого подражателя серийного убийцы. Назвался Джерардом Арджентом. Питер застыл, сердце колотилось в груди, кровь гремела в ушах. Стайлз заметил его состояние. — Что? Ты его знаешь? Имя знакомо? — Ты уверен? — вместо ответа непреклонно спросил Питер, удерживая волка, желающего мести, крови, гибели всей империи Арджент. — Ты уверен, что он сказал Джерард Арджент? Взгляд Стайлза стал тяжелым и суровым. — Чертовски уверен. Никогда не забуду его. Так что особенного в этом имени? Питер переводил взгляд с мальчика на телефонный счет. И снова. Снова. Прошло фактически три с половиной недели с их первой встречи. Сначала Стайлз не показывал ему свои наработки, по понятным причинам, но Питер возвращался день за днем, и даже ничего не показывая, Стайлз разговаривал с ним о связи двух пожаров и, в перерывах между этими разговорами, о совершенно несвязанных с "несчастными случаями" темах. И Питер хотел большего. Он видел скрывающийся в мальчишке проницательный ум. Он совершенно уверен, что обычные подростки — особенно те, кто впадал на три года в кому — не могут на таком уровне обсуждать римское право, спорить о политике Линкольна по вопросам гражданских свобод и играть в шахматы без шахматной доски. Питер не собирался встречать кого-либо в оставшийся период времени, и это, конечно же, так, потому что Стайлз — его единственный союзник. Он снова поднял взгляд на подростка. Выражение лица Стайлза граничило с безумием, настоящим безумием, в янтарных глазах блестели угроза и мольба вперемешку с надеждой. Питер усмехнулся. Боже, этот мальчик был бы идеальным волком. В каком-то роде он уже волк, безжалостный и неукротимый, с кожей аромата грозы. Волк Питера рвался к нему, раздирая изнутри своими когтями грудную клетку. Не трансформироваться стоило больших усилий. Он уже чувствовал его, потенциал мальчика, лояльность, с которой он вспоминал о семье, как о стае, и прагматичная хитрость, когда он строил планы. И Питер хотел. — Ардженты, — начал он, и это не чувствовалось как риск. — Старейшая семья охотников. Глаза Стайлза сузились, мозг уже начал обрабатывать информацию, ища зацепки в каждом слове. Питер усмехнулся, дико и по-акульи. — Они охотятся на оборотней. И тогда он обратился. Выросли клыки, глаза зажглись золотисто-желтым, и одна когтистая рука нетерпеливо барабанила по подлокотнику инвалидного кресла. Стайлз отпрянул назад, зрачки глаз удивленно расширились, рот искривился в шоке. Питер ждал, вдыхая воздух, прислушивался к уже знакомому сердцебиению, и шок вскоре перешел в интерес, затем в детское волнение, и, в конце концов, стал сфокусированным на мельчайших деталях расчетом. — Оборотней можно чем-то поймать? — это был первый вопрос Стайлза, и он наклонился вперед, бесстрашный и любопытный, с тысячей вопросов, вертящихся на языке. — Как поймали твою семью? Питер не смог с собой ничего поделать, он смеялся, от души и с облегчением. Его мальчик великолепен. — Это важный вопрос, между прочим! — ощетинился Стайлз. Он выглядел возмущенным, но на половине его лица расползлась улыбка, когда он посмотрел на Питера. И это выглядело почти нежно. Питер улыбнулся в ответ, убирая клыки, втягивая когти, из глаз исчезло сверхъестественное свечение. Стая, шептал его волк, чуть ли не урча. Стая. Наконец. — Милый мальчик, — промурлыкал Питер, и взволнованный взгляд Стайлза был до ужаса милым. — Ты единственный в своем роде.