Маловероятные приключения двух гомосексуалов

Температура на улице поднялась на пять градусов, и Казимир слёг в постель с недомоганием, которое он с неподражаемым талантом (соперничать с ним могли только приспешники доктора Гарстига) выдавал за грипп. Он лежал на кровати на подушках в изящной полосатой пижаме и, согнув руку в локте и закрыв лицо, тихо стонал с полуприкрытыми глазами, зорко, но незаметно за всеми наблюдая.В комнате также были старый Цвибак, хлопотавший над обновлением холодного компресса для бледного лба Казимира, и Вольдемар, сопевший в кресле. Вольдемар недавно позавтракал любимыми чесночными тостами, но из-за жары был не в состоянии нормально переварить такую тяжёлую пищу. С горя он упился воды со льдом, что не сделало ситуацию лучше, как он ожидал, а лишь усугубило её. Время от времени живот Вольдемара издавал жуткие звуки, похожие на львиное рычание, и каждый раз, услышав такой клич, Вольдемар вздрагивал всем телом. Казимир с лёгкостью создал иллюзию своей беспомощности и абсолютной немощи, но стоило Вольдемару выйти в туалет — не успела ещё дверь хлопнуть, как Казимир уже убрал руку с лица и, стерев маску страдания со своих прекрасных черт, знаком приказал старому Цвибаку, который был слишком стар, чтобы удивляться столь быстрому чудесному выздоровлению хозяина, тут же исполнил сию просьбу. Казимир, не глядя на цифры, набрал номер и, прижав трубку к уху, нервно кусал губы, и тряс ногой, слушая гудки. В туалете беззаботный Вольдемар, уже целую неделю наслаждавшийся богемной жизнью, смочил волосы водой и умыл лицо. Он закатал рукава рубашки с обрезанным воротником (дело рук Казимира) и подвернул брюки, превратив их в шорты, бесстыдно демонстрирующие его бледные костлявые ноги. Казимиру, наконец, ответили — на другом конце раздался гнусавый сонный голос. Это был Корб Книттериг, школьный товарищ Казимира. Корб постоянно носил одну и ту же клетчатую рубашку, хотя и жил в самом роскошном пентхаусе этого захудалого городишки, и был самым известным сплетником этого захудалого городишки. Именно он пускал грязные сплетни о похождениях Казимира, которому этот шум вокруг его личности, конечно же, в большей степени льстил, нежели причинял беспокойство. - День, мерзавец ты этакий, - пробурчал Корб. Было слышно, как он пыхтит, пытаясь принять удобное положение в постели. Корб был бисексуалом и в настоящий момент отдавал предпочтение своей американской любовнице. Они завтракали, обедали и ужинали оладьями с арахисовой пастой, и каждый раз после такой трапезы его американская любовница сходила с ума и начинала заниматься фитнесом. Между Казимиром и Корбом исторически сложились не дружеские, но деловые и партнёрские отношения. Таким образом, услышав бодрый голос Казимира, Корб сразу понял, что готовится что-то грандиозное и без его связей и влияния не обойтись. Его расплывшиеся черты исказила гримаса усмешки и самодовольства. С большим трудом выбравшись из-под одеяла и простыней, Корб лёг на живот и спросил, не скрывая удовольствия: - Так вам, мерзавец вы этакий, нужна моя помощь? - Да, - Казимир заискивающе облизывал Корба словами, - Да, миленький дружок. Я, видите ли, собираюсь сегодня устроить знатную оргию, и без ваших связей и вашего влияния мне никак не обойтись. Корб зарделся и моментально согласился — он боялся, что Казимир может передумать. Ещё несколько дней назад Корб затаил ужасную обиду на Казимира — ведь именно из-за него Корба не приняли в Клуб Признанных Извращенцев, сочтя Корба недостаточно извращённым и развратным для такого предприятия. Как ни старался Корб убедить глав Клуба в своей распутности и беспутности, и необузданному стремлению к эксгибиционизму, сколько сплетен, из которых большинство было выдумано в момент отчаяния, ни подсовывал им прямо под нос — ничего не спасло его. Но теперь у Корба появился второй шанс: Казимир был одним из основателей Клуба, а так же самым влиятельным и самым развратным из Признанных Извращенцев. Прибегнув к шантажу, Корб вынудил Казимира принять себя в Клуб без каких-либо проверок. Только старый Цвибак видел, на какие жертвы пошёл Казимир ради потрясающей оргии. Скривив лицо и чуть не пустив слезу, Казимир вписал перьевой ручкой Корба в список членов Клуба. - До полуночи, мерзавец ты этакий, - радостно проворковал Корб. Повесив трубку, он радостно запищал и скрылся под простынями. Казимир же, повесив трубку, не смог скрыть своего разочарования. - Старый Цвибак, ведь это заметно уронит престиж Клуба. Извращенец из Корба никакой. Казимир покачал головой. Старый Цвибак, в прошлом активный член Клуба, полностью поддерживал своего хозяина. Несколько лет назад, когда старому Цвибаку было не девяносто и сердце его было не таким слабым, он принимал участие во всех оргиях, устраиваемых Казимиром. Вместе они карабкались по стенам, срывали со стен портреты знатных родственников Казимира и рвали эти портреты на части. Теперь же старый Цвибак беспокоился о своём здоровье и обычно следил за оргией в отдалении, попивая абсент и вспоминая буйную молодость. К слову, этот разговор занял не больше двух минут, поэтому, вернувшись в спальню, Вольдемар не заметил никаких перемен в состоянии Казимира. Открыв один глаз, Казимир сощурился на Вольдемара: - Чего это ты так долго, миленький? Меня уже начало лихорадить. Вольдемар залпом выпил очередной стакан воды со льдом и опустился на кровать рядом с Казимиром. Он провалился под подушки, и понадобилась помощь старого Цвибака, чтобы извлечь его на свет б-жий. Казимир чуть подвинулся, и лицо его исказила гримаса боли и страдания — но не от болезни страдал он. Он спрятал телефон под одеялом и теперь напоролся на него, и оцарапал свои кости. Но Вольдемар, конечно же, не имел ни малейшего понятия. Он обхватил обеими руками голову бедного Казимира и принялся ворковать что-то нечленораздельное, но, несомненно, милое и немного пошлое. Раскрасневшийся Казимир схватил острый подбородок Вольдемара своими цепкими пальцами и отвернул лицо Вольдемара от себя, чуть не свернув заодно и шею своего любовника. Вольдемар изнывал от жары и, в конце концов, решил сходить переодеться. Казимир гениально изобразил отчаяние, но стоило Вольдемару покинуть комнату, как он, утерев слёзы с лица, извлёк из-под одеяла телефонный аппарат и принялся набирать новый номер. На этот раз ждать пришлось дольше обычного. Когда трубку, наконец, сняли, на другом конце послышалось бульканье абсента, которое Казимир мог прекрасно отличить от любого другого бульканья. Звонил Казимир ещё одному школьному товарищу — также члену Клуба Признанных Извращенцев, писателю, которого прославила книга про геев-аквалангистов, Алю цу Филю. В утро Аль цу Филь, подрабатывающий устроителем многих оргий этого захудалого городишки, работал над сюжетом новой книги о геях-альпинистах. Аль цу Филь планировал отправить их покорять Мак-Кинли. По пути из одного лагеря в другой альпинистов должна были застать лавина, от которой товарищи должны укрыться в пещере. Аль цу Филь закусил палец, напряжённо развивая сюжет. «Один из них, - думал он, охваченный возбуждённым вдохновением, - один из них был латентным геем, которого пугала и одновременно завораживала его сексуальность... Оказавшись лицом к лицу со смертельной опасностью, латентный гей, наконец, понимает, что не может больше тратить свою жизнь на женщин... Он падает в объятья своего напарника, и разгораются нешуточные страсти в этой холодной одинокой пещере...» Ход мысли Аля цу Филя прервал телефонный звонок. Аль цу Филь снял трубку и вместо приветствия наполнил бокал абсентом. - День, - нетерпеливо гаркнул Казимир. - День, - лениво повторил Аль цу Филь, пытаясь совместить разговор по телефону и успешное и точное вливание абсента в ротовую полость, украшенную прекрасными сияющими зубами. - Я собираюсь устроить оргию, и без твоей помощи мне не обойтись, - Казимир прекрасно знал, какие слова применить, чтобы разжалобить Аля цу Филя и склонить его к сотрудничеству. К слову, в тот день судьба сложилась так, что писатель сам хотел попасть на оргию, хоть и устроенную им лично: нужно было вставить в книгу как можно более реалистичное описание оргии из жизни открытого гея-альпиниста. Так что Аль цу Филь, несколько поколебавшись для виду (он сам испугался отстранённой реакции Казимира, которая была очередной его уловкой, и запаниковал, что Казимир и вовсе откажется от его услуг), он выказал своё согласие и одобрение данного предприятия. - Оргия — это всегда хорошо, - подытожил Казимир. - Да, оргия — это всегда хорошо, - вторил ему Аль цу Филь. Затем, сделав глоток, он спросил на прощание, - а абсент там будет? Не отвечая на столь наивный вопрос (ответ на него был слишком очевиден), Казимир повесил трубку и с облегчением вздохнул. Он повернулся на правый бочок и, швырнув на пол телефон, несколько минут подремал, нежился на мягкой постели. Но, в ужасе встрепенувшись, Казимир понял, что, хоть у него и есть в запасе целый день — оргия по старой традиции начиналась в полночь, не стоит терять время: устраивать оргии — это тяжкий труд. Казимир, хныча и сопя, а недомогание на самом деле беспокоило его, присел на кровати, надел тапки, поправил волосы, собрался с духом и выполз из спальни по направлению к кухне, где ожидал найти соратника и помощника в лице старого Цвибака. Он хотел избежать встречи с Вольдемаром. Эта оргия не только удовлетворяла часто возникающую у Казимира потребность в разврате, но и была сюрпризом для верного его любовника. В тот день Казимир проявил себя первоклассным шпионом. Стоило Вольдемару показаться в его поле зрения, как Казимир падал на пол, заламывал руки и кричал: - Нет, уходи, я слишком слаб! Когда обескураженный Вольдемар уходил, Казимир продолжал своё шествие на кухню. Заручившись поддержкой старого Цвибака, который взял на себе оформление замка, Казимир вернулся в свою комнату, где громко стонал для отвода глаз. Убедившись, что Вольдемар больше не горит желанием проведать его (Казимир через дверь рассказал много противного о своей болезни), Казимир принялся обзванивать всех своих знакомых, врагов и случайных людей из справочника, чья фамилия ему приглянулась. Первым делом резвый Казимир позвонил Терентию Резнорову, начинающему и весьма развратному индастриал-музыканту. Терентий недавно нашёл свой сценический образ и везде появлялся в шортах и прозрачной рубашке. Важнейшим аксессуаром, дополнявшим образ Терентия, был его неофициальный любовник — музыкант, художник и писатель Михайло Мерилинович Мэнсонов, иммигрант из ближнего зарубежья. Михайло славился своим распутным и разгульным образом жизни, поэтому чаще всего Терентий выводил его в свет на поводке. Обзвонив сто пятьдесят человек, Казимир блаженно растянулся на постели, предвкушая оргию — торжество обнажённых тел, похоть и реки абсента — но его ногу свело судорогой, он, покрывшись холодным потом, сел на край кровати и вспомнил о Брунгильде ЭнтШтеллен и её молодом любовнике Лэхлере Злаке. Лэхлер Злак был моложе Брунгильды на пятьдесят пять лет, обладал невероятно кудрявой шевелюрой и отращивал пушистые и мягкие усы, и повсюду носил игрушечную трубку — Брунгильда запрещала ему курить, когда она рядом, а рядом она была всегда. Брунгильда носила длинные чёрные платья с корсетом и старомодные высокие причёски, отбеливала лицо и рисовала на нём разноцветные родинки, чтобы отпугивать от любимого потенциальных конкуренток. Если она брала его за руку, это означало, что он нескоро выберется из этих тисков — хватка у старой Брунгильды была стальная. Нельзя однозначно сказать, что молодой и обаятельный Лэхлер любил больше: Брунгильду или деньги Брунгильды, но однозначно можно сказать следующее: оргии он любил. Когда позвонил Казимир, Лэхлер заботливо массировал колено своей возлюбленной и втирал в него абрикосовое масло: Брунгильда любила, когда её неё приятно пахло. Лэхлер проследил острым ногтём путь варикозной вены, и Брунгильда засмеялась в голос. Она хотела было схватить этого наглого мальчишку и унести его в спальню, чтобы заняться самыми грязными делами на свете, но слуга позвал её к телефону. Правила приличия предписывали отказаться от разврата в угоду обществу. И всё же Лэхлер, подозревавший, что за его ненаглядной следит такой же молодой и обаятельный альфонс, как и он сам, проследовал за Брунгильдой в коридор и зажал её дряхлое, умирающее тело между своим крепким и загорелым станом и увешанной картинами стеной. - Кто это? - оскалился Лэхлер. - Это Казимир из Клуба Признанных Извращенцев. Лэхлер нахмурился — где ещё обитать альфонсам, жадным до денег полуразложившихся богатых мумий, кроме как в известном Клубе Признанных Извращенцев? Но Брунгильда не внимала его мольбам и несколько напряжённых минут, в течение которых Лэхлер сгрыз все ногти и даже прикусил палец, беседовала с Казимиром. Закончив с разговором, Брунгильда повернулась к побледневшему Лэхлеру и обхватила его шею своими холодными сухими руками. Брунгильда тоже обожала оргии, едва ли не больше своего альфонса. Наскоро занявшись парой самых грязных вещей, которые привели в шок Лэхлера (он не знал, что старушки могут быть способны на точное воспроизведение таких поз), любовники разошлись по своим комнатам и начали готовиться к оргии. К слову, это была не просто оргия. Это была тематическая оргия. Казимир планировал украсить зал и некоторые комнаты для утех особенно разгорячённых гостей в средневековом стиле. Для себя и Вольдемара он выбрал роль инквизитора и грешника, остальные гости, решил он, могут быть кем угодно, начиная от пастушки и заканчивая пастухом. Вольдемара настолько доконала жара и духота, что он тоже слёг в постели. Отдав последние распоряжения насчёт оргии, Казимир присоединился к Вольдемару: вместе они распивали целительный абсент и делали друг другу неуклюжий массаж. Старый Цвибак так завертелся на кухне, что ему пришлось пропустить день на работе. Ему в помощь Аль цу Филь выслал двух помощников в костюмах монахов. За рукавами этих костюмов, так и норовивших сбросить пару бокалов или тарелок со стола, старый Цвибак зорко и неустанно следил. Старый Цвибак провёл ревизию алкогольных запасов (пришёл к выводу, что их хватит ещё лет на сто — и это с аппетитами Казимира), испёк печенье с красной глазурью, торт в виде отрубленной головы без глаз и с помощью двух монахов, оказавшихся не такими уж и бесполезными, приготовил тазы с бутафорской кровью — разбавленным водой кетчупом. Спохватившись, Цвибак достал маленькие стаканчики для водки (дальний родственник дяди Казимира, положению которого в семейной иерархии нет названия, был русским и передал любовь к этому напитку дяде Казимира) и наполнил их томатным соком. Скрипя костями и высохшими суставными сумками, старый Цвибак на столике на колёсиках доставил еду в зал. Монахи вызвались принести бочки с алкоголем, но им было очень тяжело, так что пришлось выпить половину содержимого, а после такого аперитива они упали замертво и не подавали никаких признаков жизни до самого начала оргии. Пришлось старому Цвибаку разбираться со всем самому. Гостиную Цвибак украсил в гордом одиночестве: расставил по углам некоторые средства для пыток, развесил ножи, разбросал по полу маленькие шарики, опустил люстру пониже: на каждой оргии кто-нибудь забирался на люстру и вместе с ней падал на ковер. Такова была традиция. Цвибак в изнеможении упал на пол и попытался отдышаться. Он отжал рукава рубашки, и раздался звонок в дверь — прибыли первые гости. Это были Брунгильда (в чёрном платье с корсетом, с зонтиком в одной руке и с посиневшей верхней конечностью своего любовника в другой) и Лэхлер. Следом за ними пожаловали Терентий с большим пакетом в одной руке и поводком с Михайло в другой. Только убедившись в отсутствии других женщин в помещении, Брунгильда отпустила Лэхлера — тот сразу же побежал к бочкам, в которых плескался яд зелёного змия. Лэхлер был ребёнком, который ещё недавно попивал газировку в компании своих прыщавых друзей (Лэхлер стал знойным красавцем неожиданно для всех, поэтому не мог понять, стоит ли ему бросать своих верных друзей, с которыми он вырезает откровенные картинки из журналов, или нет. Лэхлер думал, что может стать страшненьким так же легко, как и красивеньким), поэтому пьянел с одной капли. Абсент сразил его наповал. Лэхлер поскользнулся на маленьких шариках (собственно, с этой целью коварный Цвибак и рассыпал их) и упал на пол. К нему тут же подбежал Терентий с большим пакетом в руках — Михайло он привязал у бочки с абсентом. Терентий протянул руку испуганно озиравшемуся по сторонам Лэхлеру и дружелюбно вымолвил: - Ничего, дружок. Я помогу вам встать. Наивный Лэхлер схватился за руку Терентия, но тот ослабил хватку, и Лэхлер снова очутился на полу. - Но не так быстро, малыш! - вскрикнул Терентий, удивлённый прытью этого молодого человека. - Сначала ты должен купить это. Терентий достал из большого пакета экземпляр своего дебютного альбома. Альбом назывался так же, как и группа: «Пушистые мягкие усы». Увидев такое название, Лэхлер оповестил весь зал о том, что у него «тоже пушистые и мягкие усы» и отдал за альбом вдвое больше установленной Терентием цены, за что Терентий не только помог Лэхлеру встать на ноги, но и донёс его на руках до Брунгильды, незаметно ослабляющей корсет на стуле смерти. Терентий откланялся и встал рядом с Михайло, вылакавшим одну бочку абсента и десять стаканов с томатным соком. Терентий озирался по сторонам в надежде обнаружить в каком-нибудь тёмном углу притаившегося покупателя. Лэхлер, от радости не помня себя, крепко обнял опешившую Брунгильду (на людях они сдерживали себя, чтобы наедине быть ещё более дикими), которая стала колотить Лэхлера по спине. Отчаянную борьбу прекратила картина — Брунгильда задела её своей старческой рукой в пылу борьбы, и полотно (намного старше Брунгильды) с шумом упало на пол, до смерти перепугав всех гостей. Только Михайло не шелохнулся — он пытался достать ещё один стакан с томатным соком. Терентий, умевший извлечь личную выгоду из чего угодно, загадочно сверкнул глазами и кинулся на помощь старому Цвибаку, безуспешно пытавшемуся вернуть реликвию на место. - Не надо, не надо, - Терентий положил ладонь на руку старого Цвибака. - Я сам. Старый Цвибак раскланялся, но Терентий пресёк его и бесчувственно произнёс: - Сначала купите это. Гости начали планомерно упиваться. Трезвый ум сохранял только сплетник Корб — он явился на оргию, облачённый в извечную клетчатую рубашку. Рубашка была неподвластна времени — на ней не было ни пятнышка, ни дырочки, ни затяжки. Корб взял фотоаппарат и принялся запечатлевать оргию, чтобы подкрепить свои сведения. Аль цу Филь, хоть и пришёл для работы, всё же не смог избежать искушения и выпил абсенту. Расположившись в кресле смерти, закинув ногу на ногу, он достал блокнот и принялся за наброски. Терентий распродал все диски и, довольный таким исходом (он его, однако, никак не ожидал и рассчитывал продать максимум два диска), увлёк в одну из комнат накачанного алкоголем, но всё-таки трезвого Михайло. Пришли в сознание и перепившие абсента монахи. Они бегали вокруг Корба, размахивая своими костюмами в воздухе. Часы пробили полночь — дверь в зал распахнулась, и в комнату вошёл Казимир, облачённый в красные одеяния. За ним, схватившись за голову, проследовал Вольдемар в серых лохмотьях, выдававших в нём собиравшегося покаяться еретика и грешника. Казимир встал у одной из бочек и велел оргии начаться. После этих слов все сошли с ума — скромные библиотекари, а среди друзей Казимира были и такие, срывали с себя одежду и сжигали её в камине или выбрасывали в окно, какой-то безумец полез на люстру и упал вместе с ней на ковёр. Тряхнув головой, этот учитель литературы принялся размазывать кровь по лицу и злорадно усмехаться. Брунгильда извлекла из недр своего платья флакон с абрикосовым маслом. Лэхлер освободил центр зала и уложил любовницу на пол. С любовным видом он натирал её колено. Все гости были пьяны и обезумели от абсента, но всё-таки им хватило сил несколько удивиться при виде такой странной пары. Долго счастье и наслаждение корыстного Лэхлера (в состоянии алкогольного опьянения он мог даже поцеловать выхухоля, не то чтобы невинно намазать колено этой старушки) не продлилось — усилием воли Казимир смёл геронтофила поневоле и его подругу к железной даме. Старый Цвибак был тут как тут — он убрал шарики с пола, чтобы обезопасить хозяина, и покрыл пол подушками, на которые и опустились инквизитор и еретик. Запыхавшийся Цвибак обернулся и прикатил бочку абсента. Вольдемар почесал голову и тихонько застонал. Казимир свысока посмотрел на него и сказал: - Это всё из-за того, что ты не уважаешь Б-га и городишь всякую чушь. Мерзкий, грязный еретик. Исповедуйся мне, мерзавец ты этакий. - Казимир влил в Вольдемара абсент, который воистину творил чудеса с головной болью, и молодые люди спрятались под подушками, где, несомненно, имела место быть исповедь, а не какая-нибудь развратная фантазия читателя. Прошло всего десять минут с начала оргии, а зал был уже усыпан взмокшими обнажёнными телами. Пытаясь вдохнуть свежего воздуха, Лэхлер приподнялся на месте, но Брунгильда, единственная пахнущая абрикосом человеческая единица в замке, схватила его за плечо и швырнула под себя. Самый скромный во внешнем мире школьный учитель теперь плескался в тазе с бутафорской кровью, расплёскивая её на рядом лежащие тела. Аль цу Филь прохаживался по комнате, наступая кому-то на руку, кому-то на ногу, а кому-то и на лицо, продолжая заниматься набросками. Корб Книттериг бросил фотоаппарат куда-то на пол и, обнажившись, бегал из одного угла в другой, перепрыгивая через еле шевелящиеся телесные оболочки, разум обладателей которых пребывал в далёких мирах, где люди только и делают, что устраивают оргии и загружаются абсентом. Взъерошенный и довольный Казимир гладил взъерошенного и недоумевающего Вольдемара по волосам. Вольдемар, которого сочетание абсента и пристального внимания со стороны Казимира погрузило в транс, рассеянно проронил: - Казимир, мы же атеисты, почему я исповедался? Казимир нахмурился: - Ты мерзкий, грязный еретик. Не спорь с инквизицией, мерзавец ты этакий. И молодые джентльмены снова исчезли из виду. Оргия продолжалась до пяти утра. Школьного учителя пришлось насильно вытаскивать из таза с бутафорской кровью и омывать под душем. Гости, постепенно трезвея, становились всё более и более скучными. Два печальных гея подрались из-за торта, и раздосадованный Терентий, которому крики геев мешали заниматься грязными вещами, нафаршировал поры каждого из спорщиков кремом с торта. Растрёпанный Вольдемар стоял на улице и курил сигарету, стащенную у Казимира. Рядом стоял Лэхлер, жадно вдыхающий табачный дым и жалостливо поглядывающий на сигарету. Незаметно подкравшаяся Брунгильда пнула замечтавшегося альфонса ногой. В руках она за спиной несла наручники и два экземпляра дебютного альбома Терентия. - Б-же, - Вольдемар упёр голову в стену. - Б-же, какой я развратник.