Изломы

      Штормовое море выло, вздымая черные волны. Клубились в небе страшные сажевые тучи, заслоняя собой оставленное закатом чисто-синее ночное небо. Все чернее становилось вокруг, и все сильнее поднимался ветер.       Владимир смотрел сквозь огромные окна на наступающую бурю, которая, впрочем, совсем не пугала его и даже не наводила на мысль отказаться от задуманного. Решение было давно принято, и теперь мысли Владимира были заняты одним лишь его осуществлением, вернее, подготовкой к осуществлению.       В кабинете ярко горел свет, раздражая и отстраняя от того, что делалось за его пределами. Стёкла отражали освещение, а потому издалека и вовсе не было видно ни неба, ни каменного берега, на который накатывали все более растущие волны… Поэтому Владимир вплотную подошел к стеклу, даже прислонился к нему лбом, заложив руки за спиной и любуясь видом, вызывающим в душе что-то мятежное и бесстрашное, подталкивающее на самые отчаянные поступки…       Час пробил — решил он и вышел из кабинета.       Владимир спустился по лестнице и вышел на деревянную веранду, попутно натягивая на себя явно не свой темно-синий плащ с высоким воротом и кожаный картуз.       — Это что это у тебя за наряд, Рокотов? — спросил его развеселый, явно подвыпивший голос.       Откуда-то снизу, по деревянным ступеням на веранду неспешно поднялся немолодых лет морячок в полосатой рубахе и бескозырке набекрень. За ним толпою поднимались такие же пьяные морячки, но уже молодёхонькие и куда более резвые.       — На себя посмотрите сперва, — хмурясь и стараясь не выдать замешательства, отозвался Владимир, — сам-то каков: даже тельняшка неподобающего цвета!       Морячок, хмыкнув в густые седые усы, склонил голову, чтобы рассмотреть собственную тельняшку. И правда: полосы на ней были странного ярко-бирюзового цвета. Послышался веселый гогот молодой матросни.       — Отставить насмехательства! — скомандовал им седобородый морячок. — Марш вперед! Пр-роходи, падлюка!       И веселая толпа перетекла в здание, грохоча сапогами по веранде и весело гудя.       Владимир глубоко вздохнул и пошел вниз, на каменный берег. Он ходил вдоль берега в глубокой задумчивости, глядел все вдаль — в черное, непроглядное марево над горизонтом. Волны гудели, вздымаясь и падая неизмеримой тяжестью.       «Быть грозе», — подумал Владимир, остановившись на мгновение. Буйный ветер трепал одежду, волосы. И вокруг, и внутри застыло, собираясь, тревожное ожидание. Предчувствие было: скоро свершится, час пробил.       Владимир повернулся к берегу и зачем-то пошел в гору, в сторону леса. Вдруг словно бы из-под земли донесся грохот и шум. Владимир обернулся. Прямо из-под причала, действительно как из-под земли полезли буйные головушки его соратников. Матросы, простые рабочие… Среди них уже возросло то волнение, решительное ожидание свершения, готовность ринуться вперед. Настрой был самый что ни на есть тот — Владимиру оставалось только подать знак.       — Товарищи, — зычно крикнул он, приблизившись к разудалым, уже разгоряченным молодцам, — час настал. Дело рискованное, но необходимое. Все вы понимаете, насколько необходимое! Получив в свое вооружение целый крейсер, мы станем непобедимы, мы… Сделаем этой частной победой огромный рывок к большой, нашей общей победе, настоящей и великой победе, товарищи! Вперед!       Под покровом темноты, превозмогая порывистый ветер, бесшумно подступал отряд. Владимир возглавлял этот поход и чувствовал все более подымающуюся в себе гордость и уверенность, невзирая на страх, на привкус опасности, отдающий порохом. Смело, но неслышно продвигался, крадучись, отряд…       А после разразилась настоящая битва. Взяли штурмом крейсер, разделавшись с охраной и прочими противниками, бывшими там. Пока происходил весь шум, Владимир приказал отдать швартовы и взяться за управление судном. Всех царских — за борт. Отходили от берега, а вслед за ними уж выслали суда…       Что-то случилось. Так скоро настигли их? Удержали? Владимир почувствовал, как дохнуло вдруг острой опасностью, граничащей с безвыходностью, однако далеко не сразу поддался он этому чувству. Лишь только увидев собственными глазами, что все его соучастники захвата судна были перебиты, он предпринял меры для того, чтобы не остаться схваченным. Владимир отбежал к краю палубы, а затем спрыгнул с огромной высоты прямо в беспокойную морскую пучину…       Он провалился в темную, мутную глубину, но не почувствовал ничего, кроме медленного своего падения и все больше сгущающейся темноты. До него доносились глухие, страшные звуки, отдаленные выстрелы, крики… А потом вдруг все исчезло, и осталась только одна гулкая тишина вокруг. Владимир в ужасе открыл глаза. Где-то вдали, высоко мерцал зеленоватый свет, а сам он был почти полностью охвачен непроглядным мраком. Вдруг он понял, что не может дышать. Владимир тщетно пытался вырваться наверх, но его утягивало все глубже и глубже. В груди похолодело, сердце будто сжали в железный кулак… Он забился в судорогах, попытался закричать от того ужасного страха, что охватил его. Но вдруг блеснул свет, и все ощущения вмиг исчезли бесследно.       Владимир приоткрыл глаза и понял: вместо того, чтобы давно покоиться на дне морском, он все еще жив, и он будто бы и не тонул.       «Приснилось», — с облегчением и тут же уже с сожалением подумал он. Ведь если он не утонул, то не было и предшествующих тому событий, не было ничего… Владимир вдруг раскашлялся, подавившись собственной досадой на все это. Горькое разочарование застряло у него поперек горла.       — Эй, ты. Очнулся? — окликнул его глухой низкий голос откуда-то снизу.       Владимир нахмурился, прищуривая глаз для того, чтобы присмотреться, что такое вообще происходит вокруг. Оказалось, кто-то лежал у него на груди и, вероятно, тоже дремал, а теперь вот — смотрит на него эдак снизу… Владимиру это лицо показалось незнакомым. Два синих, прищуренных глаза смотрели на него, не выражая почти ничего, кроме усталости.       Вдруг этот самый некто поднялся с кровати и шумно прошелся по скрипящим доскам полов. Владимир приподнялся вслед за ним, да так и замер, глядя на него и совсем онемев.       — Можешь встать и пройти туда, — некто указал на дверь, смотря на Владимира своими синими, маленькими глазками, — жёнка накормит тебя.       Он стоял у окна, и в окне была та же синева, что и в глазах его — только еще ярче, еще синее и намного яснее.       Незнакомец накинул на плечи тельняшку и вышел из комнаты, оставив дверь открытой, а Владимира — сильно озадаченным. Он лежал в кровати среди смятых белых простыней, прикрытый наполовину одной из них. Взгляд, еще не совсем прояснившийся, метался по пространству комнаты, изучая его. Здесь было очень светло: из окна падал по-зимнему белый свет (а разве должен он быть таким? — Владимир не помнил), стены были выкрашены белой и синей краской, мебели кругом не было почти никакой. У кровати на стене висел тонкий старый ковер рубиновых тонов, и от ковра этого веяло пылью, от которой Владимиру захотелось чихнуть. Он сел на край кровати, смяв в руках край простыни, и вперился взглядом в дверной проём, откуда доносились разговоры и где видны были чьи-то силуэты. Коридор был освещен золотистым солнечным светом, и из-за этого не разглядеть было толком, что там такое творится.       Нехотя Владимир ступил на скрипучие, шаткие доски и прошелся вдоль по комнате, затем остановился у окна. Он глядел вперед и щурился от яркого света, но не видел в этом окне ничего. Слишком ярко было и слишком больно глазам.       Вдруг он понял, что из одежды на нем теперь были одни только какие-то закатанные по колено шаровары. Босым ногам было неприятно ступать по криво уложенному грязному полу, а плечам становилось все зябче и зябче. Откуда-то повеяло сквозняком и крепким морозным воздухом…       Владимир взял с постели какую-то простынь и завернулся в нее, чтобы избавиться хотя бы от холода. Сделав в таком виде еще пару шагов вдоль комнаты, он подошёл к двери и замер, прислушиваясь.       — Ну и что стоишь? Что ты стоишь? — недовольно буркнул на него мимоходом тот самый голубоглазый незнакомец в тельняшке. — Иди к ним, ну.       Он ходил по коридору, собирая какие-то вещи в свою котомку, затем он затянул ее, взвалил на плечо и влез в расхлябанные рваные сапоги.       Владимир стоял, вжавшись в дверной косяк, и наблюдал за тем, как, кажется, куда-то собрался уходить этот синеглазый. К слову, глаза у него теперь сделались совершенно обыкновенные — блеклого, сероватого цвета. Владимир понял это, когда тот вдруг глянул на него исподлобья — в последний раз. И ушел. А Владимиру даже и в голову не пришло спросить, кем тот был.       Темным золотом распластались на дощатом полу солнечные лучи из окна смежной комнаты. Владимир обернулся и увидел, как во все том же золотом свете сидели за столом две женские фигуры, по-видимому, распивавшие чай. Они заметили смущенного Владимира и стали сразу же зазывать его к себе. Тот робко откликнулся на это, прошел в маленькую, тесноватую уже для троих комнатку. Из-за такого густого света она казалась еще теснее.       — Нет, не надо, — вдруг испугался Владимир. — Пустите меня. Тесно, душно!       Ему казалось, что он задыхается в этом солнечном свете. Он так и не успел ничего понять, и вскоре все вокруг вдруг исчезло для него, ослепив на прощанье самым ярким и самым невыносимым всполохом света, от которого он очнулся в темноте, в собственном доме.       Он сел на кровати и долго не мог понять, что случилось. Смешанные чувства раздирали грудь… Что это было?       На полсекунды комнату озарило холодным белым светом. И сразу же угрожающе-близким, страшным и долгим раскатом грянул гром. Беспощадно бил по жестяным крышам ливень, продолжая этот грохот и не унимая его ни на минуту.       За окном бушевала гроза.