Изломы

      Даже из самой дальней комнаты грохнувшую об стену дверь было слышно так, что Родион вздрогнул от испуга. Моисей вернулся. Снова к ночи, снова — пьяный, вышибающий двери пинком. Он, кажется, уже прошел в квартиру. Двери за ним захлопнулись, и послышались тяжелые шаги по паркету.       Родион сидел в темноте, сжавшись в углу. Неровные шаги доносились до него и заставляли поминутно вздрагивать. Сейчас он вот-вот явится и снова сделает невыносимо больно Родиону. Неизвестно — чем на этот раз, и было страшно — снова и как всегда.       В страхе Родион попятился назад, все глядя на дверь, что сейчас будет выбита так же, как и входная, и забился под стол. Сейчас начнется, сейчас опять что-то рухнет, и… Нет, Родион уже был готов ко всему. И пережить он готов был все, что угодно. Но только страх все равно беспощадно терзал его душу. Сердце билось больно и скоро, а конечности вмиг поледенели — ужас нехорошего предчувствия охватил его. Сегодня будет хуже. Сегодня будет страшнее.       Но Моисея все не было. Шаги удалились, а затем вовсе стихли. Тревожное чувство вдруг нашло на Родиона: почему он не ищет его? Не врывается, не кричит? Что-то страшное случилось…       И Родион вскочил, бросившись к двери. Он приложился к ней ухом и прислушался. В доме тишина. Тогда дверь отворилась, и тощая хромая тень почти бесшумно понеслась во тьму коридора. Он заглядывал во все комнаты, что попадались ему на пути, но они были мрачны и пусты.       — Мойша, господи, пожалуйста, не пугай меня, где ты?.. — раздался еле слышный сдавленный голос в тёмной огромной квартире. Но никто не отозвался. И света также нигде не было.       Родион, задыхаясь, вбежал в прихожую. Брошены на полу сапоги, пальто…       — Мойша…       Но Моисей не отзывался. Тогда Родион бросился на кухню, что была ближе всего к передней — знать, дальше тот уйти не смог… И правда: там, на самом пороге черной тенью скорчился его ненаглядный. Родион нагнулся к нему, но, кажется, тот и не заметил этого.       — Мойша!.. — испуганно шепнул он, опускаясь на колени и уже протягивая дрожащие руки, готовые обнять. — Что с тобой? Что ты…       Моисей лежал на пороге, упав как-то поперек него и уже, кажется, успел уснуть. Резкий запах перегара исходил от него так сильно, что Родиону сделалось тошно. Впрочем, тошно было ему не от какого-то там запашка…       Худощавые пальцы опустились на плечо и осторожно, боязливо провели по нему. Мойша отдернулся, невнятно выругавшись в пьяном бреду, и отвернулся совсем.       — Ну не лежи ты здесь… Мо-ойша… — чуть не захныкал Родион.       Его пальцы вцепились в подёргивающееся плечо и теперь уже пытались тянуть Моисея на себя.       — Пойдем отсюда, пожалуйста, вставай, — всё просил он. — Пойдем, пожалуйста…       Тогда Моисей, едва сумев приподняться на локтях, развернулся и одним взмахом руки откинул Родиона в сторону. Но тот не мог оставить пьяного в покое, он лез и лез к нему с просьбами, и пальцы, робкие, но цепкие, все хватались за плечи, то поглаживая по ним, уговаривая, то отчаянно и безнадежно впиваясь в них.       — Да-а пошел ты к черту! — рявкнул наконец разъяренный излишним вниманием Моисей. — Пошел! Вон! Оставь!       И он снова завалился на бок, при этом ударившись головой об дверной косяк и тут же хрипло заскулив от боли.       Родион тихо вскрикнул и снова бросился к нему.       — Бедный мой, бедный, Мойша… — шептал он, снова протягивая дрожащие руки к Моисею. — Что мне делать, что?..       Но Моисей не отзывался и вообще, казалось, не слышал его. Он лежал неподвижно, отвернувшись и скрючившись.       — Мойша… — в последний раз позвал его Родион. — Не слышишь… Не пойдешь…       Он сглотнул подступившие слезы, вот-вот уже готовые пролиться.       — Тогда я останусь с тобой.       И Родион лег на пол рядом с Моисеем, положившись щекой на холодный паркет и скрестив руки на груди, обнимая себя. Он уже готов был зарыдать, и как тяжело было сдерживать слезы, как больно, но — еще больнее было бы дать им волю…       — Даже если возненавидишь меня, все равно любить буду, — шептал он горячо и скоро. — Буду любить даже если гнать будешь, Мойша, не оставлю тебя…       И то ли слова эти дошли до Моисея, то ли сам он просто не намеревался долго находиться в таком положении, но скорченная фигура его вдруг резко распрямилась и поднялась.       — Довольно, — глухим, убитым голосом отрезал Моисей, садясь на колени и едва держась, чтобы не упасть обратно. — Хватит с меня этих твоих соплей. Ты можешь просто не показываться мне на глаза, когда я зол?!       Родион приподнялся, уставившись на него, но Моисей не видел его взгляда, полного ужаса и слёз.       — Почему бы тебе просто не заткнуться и не перестать лезть, — он схватил Родиона за плечо и тряхнул со всей силы, отталкивая. — Пошел вон. Иначе я убью тебя когда-нибудь.       Но Родион, вопреки всем угрозам, попытался броситься на шею Моисея, желая обнять того, и тот отпихнул его тотчас же.       — Убью! — страшно завопил он и, схватив Родиона за локти, отбросил его в сторону.       — Убей, — тихо простонал Родион, упав на колени. — Жить так больше я не могу…       Моисей выпрямился во весь рост, и Родион увидел, как его угловатая, перекошенная фигура исчезла во тьме коридора.       — Все равно люблю, — прошептал Родион, глотая горькие слезы.       Он прилег на бок и, обняв собственные колени онемевшими руками, закрыл глаза от усталости. Град сдерживаемых слишком долго слёз тут же покатился по скулам Родиона, собираясь в липкую солоноватую лужицу на полу под его щекой.       А в голове все повторялось это сказанное в самом крайнем припадке гнева «убью».       — Люблю, люблю, — шептал Родион. — Уж лучше убей…