Клиника доктора Ло

Ривай поправил косынку на волосах, подхватил ведро и швабру, пинком отворил дверь подсобки. Вышел в огромный холл шумного административно-торгового комплекса. Каблуки сапог Ривая звонко застучали по блестящему зеркальному полу, в котором отражались витражи атриума и цветные огни витрин. Да, сегодня смена Ривая, так что самое время отдраить весь уровень 7б, да еще лифты и лестницу на крышу. Ривай шел, по-армейски печатая шаг, мрачно глядя прямо перед собой. Не реагировал на текущий ему навстречу офисный планктон и покупателей из бутиков. Не уступал дорогу: пихнут – им же хуже, могут облиться мыльной водой из полного ведра. Работа уборщика Ривая вполне устраивала. Его не устраивала гомонящая толпа, что вечно тащила с улицы пыль на подошвах. Злили все эти планктонины, которые мыли чашки в раковинах санузлов – всюду разводы от кофе и чая. Раздражали быдло-курильщики, кидающие окурки на открытых балконах атриума и у комнат отдыха. Конечно, зачем соблюдать чистоту, если работает целая команда уборщиков? Команда бесправных омег, которых полиция отловила за бродяжничество в Подземном городе, катакомбах Мегаполиса. Сдала в работный дом поселка-спутника Каранес «Благонравные омеги». Ривай думал об этом, и тонкие брови его все больше хмурились. Отловили, как бродячих кошек, отмыли, остригли – бритые виски и затылки, длинные челки – прогнали через медосмотр, многих стерилизовали. Самых красивых и здоровых омежек включили в каталог, по которому одинокие альфы могли подыскать себе пару. Иных, поплоше, выставили на торги и сбыли как секс-рабов. Остальных, в том числе и Ривая, – в работный дом. Ривая комиссия красивым не сочла – маленький рост, но плечи широковаты, под бледной кожей четко проступают мышцы, а задница худая и почти плоская. Слишком резкий, угловатый, да и лицо злое, взгляд полупрозрачных глаз дикий, волчий. И за здоровую омегу Ривай не прошел – половые органы недоразвиты, течек нет, запаха нет, только легкое недомогание раз в два-три месяца и смазка почти не вырабатывается. Увечная бесплодная омега, годная только полы драить. Так считают там, наверху, альфы из правительства. «Суки все эти альфы-доминанты», – подумал Ривай и все-таки в кого-то врезался, окатил из ведра мыльными брызгами и целым ковшом воды. Остановился. Капли барабанили по полу и падали на сапоги Ривая. – Извините. – Некто неловко отряхивал свои черные промокшие брюки. – Смотри, куда прёшь, – буркнул Ривай, не поднимая глаз на этого идиота. В «Благонравных омегах» учили тупить глазки в пол и говорить поменьше, и Ривай формально соблюдал правила. – Вы не подскажете, как мне пройти в сто четвертый офис? – удивительно вежливо и спокойно спросил его незнакомец, голос был низкий и мягкий. Ривай все-таки посмотрел на него, для этого пришлось запрокинуть голову – таким высоким и здоровенным был человек. Светловолосый, голубоглазый, крупные черты простого открытого лица. Явно альфа – Ривай даже почувствовал его вкусный теплый запах, похожий на запах сухой листвы и горьких зерен кофе. – Вон там, – Ривай ткнул пальцем влево, – информационный стенд. Введешь номер, высветятся координаты нужного офиса. – Спасибо. – Незнакомец не двинулся с места. Ривай хмыкнул, обогнул его, пихнув плечом, и пошел прочь. Драить мужской туалет для альф всегда было отвратительно. Мужики вечно ссут мимо писсуаров, разбрасывают тут и там салфетки и окурки. Мужики-альфы потеют, воняют, не всегда смывают за собой, а порой и блюют в раковины. А еще часто не запирают кабинку и выглядывают из нее, с тупым интересом наблюдая за уборщиками. Ривай повязал на лицо платок, закрывая рот и нос, затянул пояс фартука туже. Решительно взялся руками в перчатках за тряпку и, опустившись на колени, стал старательно мыть кафельный пол, отскребая всю грязь. Краем уха он слышал, как альфы циркулируют из курилки в коридор, из коридора в сортир, и так далее. То и дело шумела вода в раковинах или шуршал смыв. Ривай старался не думать ни о чем, сосредоточиться на чистоте и порядке. Тщательно елозил тряпкой, с силой и нажимом проводил по полу, прогибая спину. Почему-то все мысли крутились вокруг идиотского незнакомца, которому понадобился 104-й офис. Риваю казалось, что он все еще чувствует приятный осенне-лесной запах этого альфы. Голова сладко кружилась, будто выпил хорошего вина. Стало странно горячо и чуть сонно, по телу пробежали мурашки. Сердце застучало громко и четко и теперь отдавало гулом в ушах. Ривай заерзал, свел колени и с неудовольствием осознал, что член слегка напрягся. Надо было скорее домывать и валить в подсобку. Там можно будет наскоро подрочить, может, даже трахнуть себя каким-нибудь подручным предметом и успокоиться, чтобы продолжить работу. Или выпить чая с отваром из трав, блокирующих всякое влечение, которое у Ривая и без того было слабым. Ривай не сразу обратил внимание на то, что трое альф столпились вокруг него. Он зыркнул по сторонам и быстро поднялся. Один из мужиков, немолодой и лысоватый, заявил: – Мне кажется, эта уборщица вся потекла, когда мы вошли. Он принюхался и продолжил так же нарочито в женском роде: – Только запах у нее слабоват. Недоразвитая, наверное. Ривай озлился, но ничего не сказал, попытался свалить, да вот только стоящий сзади альфа внезапно обхватил его за пояс и крепко прижал к себе, удерживая. – Как ебать, если омега недоразвитая? – недовольно проворчал третий, самый высокий и плечистый альфа с густой черной щетиной. – В нее же член не всунешь. – Но надо попытаться присунуть, – мудро заметил лысоватый и коснулся потной ладонью щеки Ривая. – Иначе что – зря уборщица тут перед нами попкой крутила? – Вы охуели? – прошипел Ривай. – Пустите, блядь! – Эта омежка всегда грубит, – ухмыльнулся щетинистый, приблизился и бесцеремонно положил горячую руку на пах Ривая, чуть сжал. – То мы курили не там, то мыло разлили. Она вечно или хуями обложит, или смотрит как на дерьмо. Никакого уважения к альфам. – Его ухмылка стала шире: – У омежки реально стоит. Похотливая. – Специально провоцировала, чтобы трахнули? Знаешь, как ты нас бесишь уже несколько месяцев? – шепнул на ухо Риваю удерживающий его мужчина и потерся пахом. – Эй, дверь заприте изнутри. – Я орать буду! – предупредил Ривай и рванулся, но тщетно – против трех альф у него не было шансов. – Трудно орать с большим членом во рту. Да и кто тебе поможет? Подумаешь, мы вытрахаем ничейную омегу, – ласково сказали ему, а потом принялись в шесть рук нетерпеливо тискать и раздевать. Он не мог сопротивляться, сознание плыло, тело ослабело, а каждое прикосновение вызывало болезненную дрожь. Сердце колотилось не в ритм, дыхание стало частым и поверхностным. Ривай пытался думать, но не мог, будто в бреду при тяжелой болезни. Он наблюдал за собой словно со стороны, а мысли запаздывали и увязали в зыбком сознании – на поверхности были только злость и отвращение до тошноты. Полуголым, без штанов и трусов, лишь в одной рубашке, его поставили на колени. – Не кусайся – побьем, – тихо предупредил щетинистый и расстегнул ширинку. Членище у него был огромный и уже наполовину вставший. Чуть влажная яркая головка мерзко коснулась щеки Ривая и ткнулась в губы. – Давай, открой рот... В дверь громко постучали. Все притихли. В дверь пнули ногой, да так, что штукатурка посыпалась. Ривай еще никогда в жизни не видел такого – чтобы альфа высадил дверь с ноги и, ни слова не сказав, попросту отпиздил трех других альф. Отпиздил, даже скорее уебал к хуям, резко, без жалости и тормозов. На кафеле остались капли крови и крошево от выбитых зубов. А главное, это был тот самый вежливый мужчина, которому был нужен 104-й офис. Альфы называли мужчину «господин Смит» и просили прощения, правда, толком не понимали, за что их так бьют. Даже Ривай не понимал. Изнасилование бесхозной омеги из работного дома – это не преступление, такое происходит сплошь и рядом. – Ублюдки, – только и сказал альфам Смит зло и хрипло, а потом приблизился к скромно сидевшему в уголке под раковиной Риваю. – Идешь со мной. – С чего бы?.. – начал было Ривай, но его не дослушали, сграбастали, легко подняли на руки и уволокли. – Да куда ты меня тащишь? – рассердился Ривай. Смит уже успел пронести его через атриум на виду у всех, а теперь шагал по коридору. Хорошо хоть догадался завернуть полуодетого Ривая в свой пиджак. – В мой кабинет, – сухо пояснил Смит и крепче прижал к себе. – Мне работу нужно закончить, – беспомощно проворчал Ривай, чувствуя всё усиливающийся, дурящий голову аромат альфы. Это было непривычно и неприятно. – Уже не нужно, – успокоил Смит, вошел в открытую дверь кабинета и аккуратно выложил Ривая спиной прямо на мягкий ковер у стола. Навалился сверху всем весом, прижимая. Носом уткнулся в шею Ривая, шумно вздохнул и затих, явно принюхиваясь. – Ты что делаешь? – окончательно обалдел Ривай. – Пахнешь вкусно, – прошептал Смит, щекоча дыханием. Поцеловал жаркими влажными губами за ухом и вновь потянул носом воздух. Грудь его беспокойно вздымалась, мышцы подрагивали. Он весь вибрировал и дышал все чаще. Грубовато широкой ладонью полез Риваю между ног. Пальцы были длинными и шершавыми, они нетерпеливо скользнули по стоящему члену, потискали яички – почти до боли. Указательный и средний надавили между ягодиц и начали медленно вворачиваться внутрь. Ривай поморщился, вцепился в плечи Смита одной ладонью в перчатке, еще мокрой от мыла, а другой, свободной рукой, стиснул так, что впился ногтями. Ему было жарко, душно под здоровенным Смитом и тяжко терпеть проникновение. Он тихо, сдавленно заскулил. – Течешь, но смазки мало, – вполголоса проговорил Смит и стал бережнее, мягче с ним. – Как тебя зовут? Прости, я не спросил сразу. – Ривай, – выдохнул Ривай и уперся руками в его плечи, пытаясь с силой отпихнуть от себя. – От... отвали, я не собираюсь тебе давать. – Но я собираюсь тебя взять. – Смит улыбался, светлые глаза его почернели. – Не насухую, иначе тебе будет больно. Поэтому полежи спокойно и подожди, пока я найду смазку. Ривай начал возражать, но его глубоко, горячо и напористо поцеловали, проникая языком. И оставили дрожащим, тяжело дышащим, с раскрасневшимися губами, широко разведенными ногами и крепко, болезненно стоящим членом. Ривай ненавидел себя за слабость, но не мог уйти. Ему даже чудилось, как бывает во сне, что вот он уже сел, вот сейчас обопрется о стул и поднимется. Но действие повторялось и множилось, а он по-прежнему ощущал спиной ворс ковра и не шевелился. С ним никогда еще такого не бывало. Обычно он контролировал себя, мог подолгу терпеть, прежде чем втихую подрочить или и вовсе принять холодный душ и избавиться от всякого возбуждения. Теперь же он лежал в кабинете господина Смита, знал, что дверь в коридор не заперта, но не мог ни о чем думать, только дышал горько-сладким лесным запахом. – Я давно тебя чуял. – Смит вернулся с баночкой мази. Быстро разделся, бросив одежду как попало. Поцеловал Ривая в подбритый висок. – Но запах был такой слабый, что я не мог тебя найти. И встретился с тобой лишь сегодня. – Прекрати... – поморщился Ривай, когда в него вновь медленно проникли сразу два скользких от крема пальца. Было неприятно и больновато. – Потерпи, иначе ты не сможешь принять мой член, – уговаривал Смит. – Да не хочу я его принимать! – Ривай сердился, но сам двинул задницей, насаживаясь. Проклятая омежья сущность брала свое. Ривай чувствовал себя классической течной омежкой, которая только и ждет, когда же ей засадит альфа. Это было унизительно. Но еще унизительнее было хрипло громко застонать, когда крупная горячая головка члена Смита коснулась, надавливая. И взвыть оттого, как туго входил член, как до боли растягивал. – Стой... – жалобно попросил Ривай, на глаза навернулись горячие слезы. Смит замедлил движения, сначала поцеловал его в щеку, а потом заставил мелко-мелко дрожать от укусов и засосов на шее и плечах. Он мокро покусывал там, где у основания шеи билась жилка, прихватывал кожу зубами и оставлял следы. Шептал Риваю, что нужно, обязательно нужно потерпеть и расслабиться, гладил по дрожащим бедрам. Он вставил член до основания большого узла и вновь надавил. Это было слишком. Ривай решил, что умрет, что пора прощаться с дядей Кенни и с этим чертовым миром. Он, кажется, заорал, но сам себя не услышал – слишком громко стучало его сердце и сердце Смита. Узел еще надавил между скользких от лубриканта ягодиц, а потом плавно и неожиданно легко вошел. Он сильно распирал изнутри, растягивал, это было странно, но терпимо. Ривай на мгновение посмотрел в лицо нависшего над ним Смита – его глаза были закрыты, щеки горели от румянца, губы были красными, светлые волосы растрепались. Почувствовал, как увеличивается узел – Смит кончал внутрь долго, пугающе долго. Ривай зажмурился, сам плавно подался на узел и резко, с коротким хриплым стоном кончил. И мгновение была абсолютная тишина и белый свет под веками, а сердце пропустило удар и замерло. «Это мой альфа. Мой, – отчего-то с жадностью подумал Ривай. – Мой, суки! Не отдам!» И тут же пришел откат. Стало темно и неуютно. Сильно заболела задница, будто пополам вот-вот треснет. «Что за чушь? Я как белены объелся», – мысленно ворчал Ривай, машинально царапая чуть влажную от пота спину Смита. Смит снова укутал вяло возражающего Ривая в пиджак и нагло увез к себе домой – в маленький двухэтажный особняк. Всю дорогу Ривай думал о том, что если откроет дверцу машины и выскочит на трассу – задавят аэрокары, так что сбежать от этого идиотского господина Смита не получится. Кроме того, у Ривая болела спина и задница, да и вообще всё тело ломило. А звать на помощь не имело смысла – альфа уровня господина Смита мог делать с бесправным Риваем что угодно. Дома Смит нетерпеливо завалил Ривая на кровать и снова трахал, уже более жестко и грубо. Но когда Ривай не сдержался и особенно жалобно вскрикнул, почти всхлипнул, Смит замедлил движения, ласково надрачивая его член. Прошептал: – Прости. Ты так меня возбуждаешь, что я с трудом сдерживаюсь. Ты мой омега. – Я... свой собственный... омега, – еле выговорил Ривай. – Сомневаюсь. – Прими душ, приведи себя в порядок, а я пока приготовлю ужин. – Смит погладил еле живого после секса Ривая по волосам. – Завтра подадим документы на официальное Запечатление и женитьбу. – Чего? – Ривай с трудом сел в кровати. – Да ты совсем охуел? Я не собираюсь с тобой запечатляться. Ты потом будешь меня как домашнюю прислугу использовать. Больно надо. – Во-первых, не груби мне, – осадил Смит, нахмурившись. – Я не сторонник физических наказаний для омег, но могу выпороть ремнем. Ривай поджал губы и зло глянул на Смита. Его, Ривая, в «Благонравных омегах» частенько секли за хамство, воровство и драки. – А во-вторых, я уже все решил, – добавил Смит. – К тому же свадьба и Запечатление – это разные вещи. – Чего это разные? – Ривай укутался в простыню и отполз подальше от него. – Ты можешь не хотеть жениться. Но мы уже запечатлелись, Ривай. Ты этого не изменишь – никто не изменит. Он мечтательно и несколько пугающе улыбнулся. Ривай уточнил: – Запечатление – это когда ты как зерна со спорыньей переел или белены? – Чего? – Ну, как ебу дался, проще говоря... Эм... Как в уме повредился? Смит сначала нахмурился, а потом хрипло расхохотался и никак не мог остановиться. Его плечи вздрагивали, а смех походил на всхлипы, словно он вот-вот заплачет. Он отвернулся от Ривая, закрыл лицо руками и все еще дрожал. На его спине виднелись красные полосы от ногтей. Ривай протянул к нему руку, хотел погладить по плечу, будто собирался утешить. Но осадил себя. Ушел в душ и долго сидел в ванне под прохладными струями воды. Смазывал растраханную задницу заживляющим кремом, морщился, но удивлялся, каким может быть податливым – надо же, принял долбаный узел. Поужинали они в неловком молчании. Ривай искоса разглядывал просторную светлую столовую с белыми шторами, которая плавно перетекала в кухню, чистенькую, простую и уютную. Никакого пластика, только дубовые полы и панели на стенах, никакого золотишка и дешевых на вид блесток, что так любят богатенькие ублюдки. Тут блестели лишь начищенные сковороды у плиты. За окнами горели садовые фонарики, в приоткрытые створки просачивался запах сирени и мокрой травы, шелестел разбрызгиватель на лужайке. Соседние здания едва угадывались – такие же каменные дома в два-три этажа с резными террасами и остроконечными крышами. Было похоже на древние деревеньки, какие Ривай видел только в познавательных передачах по Сети. Никаких скоростных магистралей, никакого шума от проносящихся аэропоездов, даже высотки центральной части Мегаполиса не были видны – только деревья, цветущие кусты и аккуратные, будто пряничные, домики с садами. Квартал богачей, словом. Смит сам приготовил в пароварке красную рыбу и овощи и сам заварил крепкий черный чай. Всё натуральное – не та синтетическая пища с яркими красителями и загустителями, спрессованная в форме продуктов, к которой привык Ривай. И сейчас он недоверчиво ковырял вилкой розовый кусок рыбы. Смит пару раз пытался завести разговор, но умолкал, будто в смущении, отводил взгляд. – Я не хотел, чтобы так получилось, – вновь неуверенно начал он, и его щеки заалели – он, хоть и загорелый, был светленьким, белокожим и легко заливался краской. – То есть столь внезапно... Думаю, я вел себя недостойно, не должен был тебя торопить, нужно было сдержаться... Эмм... Он поднял на Ривая несчастный взгляд больших и чистых голубых глаз с неровными темно-коричневыми ресницами, по-девичьи длинными и густыми. Его широкие брови хмурились, на лбу пролегли морщинки. Ривай мрачно глянул в ответ на этого богатенького красавчика и ничего не сказал, поджал губы. – Никогда не искал омегу, – продолжил Смит негромко, – потому что беты, они... – Я твоя первая омега? – Ривай стал еще мрачнее, заговорил резко. – Нашел, наконец, в кого узел запихать? Смит вздохнул, поднялся и стал собирать посуду в мойку. Ривай быстро, жадно доел непривычную на вкус настоящую рыбу и отдал тарелку. – Звонил в твой работный дом, – сказал Смит, тщательно вручную намывая кружки. – Сообщил, что беру тебя под свою опеку. Они возражений не имели и дали предварительное согласие. Если завтра нам и в Администрации не откажут, то мы поженимся. Он посмотрел сверху вниз на Ривая, который застыл у плиты, и добавил: – У тебя есть родственники? Кто-то может претендовать на опекунство? В работном доме утверждают, что ты – сирота. Ривай опять отмалчивался. Его мама рано умерла, а воспитывал дядя, наемный убийца по имени Кенни – редкий отморозок. Они жили в беднейшем портовом квартале недалеко от спуска в городские подземелья. И летом и зимой было холодно, голодно и грязно. Да, грязно, сколько бы Ривай ни оттирал их конуру: стоило заводам сбросить отходы, как окна становились черными от темных хлопьев пыли, а вода из крана шла ржавая с запахом бензина – полы от нее становились лишь грязнее, хоть мой ты их, хоть не мой. Дядя Кенни не был беден – под половицами в схроне он прятал оружие, редкие медикаменты, наркотики и взломанные кредитки. Дядя просто залег на дно, зарылся в самый ил, как рыбина, что прячется в вязкой грязище. Его искали. Пару раз дядя прятался в подземельях, в ходах, которые знал только он, а Ривая просил открыть дверь людям в черной форме и сказать, что он сиротка и живет один. На третий раз люди в черном пришли вместе с тихим пожилым бетой в круглых очках. Бета дежурно-отстраненно улыбался, подзывал к себе Ривая и говорил, что он из службы опеки. Спрашивал: ты омега или бета? Ривай отвечал резонно: с хуя ли ты ко мне лезешь? Его насильно забрали. Он орал и кусался. Он хотел плакать, но заставил слезы высохнуть. Он терпеть не мог дядю и в этот момент ненавидел его сильнее всех на свете, но так же сильно хотел, чтобы Кенни пришел, на хрен вышиб мозги этим ублюдкам и не отдал Ривая. Мерзкое тянущее ощущение, желание, чтобы дядя пришел за ним и убил, непременно жестоко, всех выблядков, с тех пор никогда не отпускало Ривая. Он ждал Кенни каждый чертов день своей жизни. Из приюта Ривай сбежал, пырнув охранника заточкой из пластиковой вилки, и годы провел в Подземном городе. Порой, когда он блуждал в черноте катакомб, ему казалось, что он чует терпкий, тяжелый запах Кенни – кровь, портвейн, табак и порох. Но дяди больше не было ни в подземных ходах, ни в Мегаполисе на поверхности. Во время массовой облавы Ривай вновь попался. И началась череда серых бесконечных дней, монотонной работы, обучения письму и счету на самом базовом уровне, жестоких и бессмысленных наказаний. Однажды в приют для омег Риваю даже пришла мятая, воняющая табаком открытка с сосновым лесом и печатной надписью «Канада – страна мечты». Ни обратного адреса, ни слова в записке, но Ривай понял: это от Кенни, он жив-здоров и его все еще преследуют. Дядю уже давно прозвали Кенни-Потрошитель или Кенни-Жнец, он был киллером и много, очень много убивал. Иногда Ривай думал: вот убивал бы хоть немного реже, мы бы могли все еще жить вместе. Риваю часто снился Кенни – вот он, подвыпивший, в дырявой шляпе, с крупицами табака в бороде с проседью, лыбится, показывает крепкие зубы. Дядя только что притащил в коморку и трахнул очередную омегу из портовых, продажную и с заплывшими от пьянства глазами. Дядя грозит маленькому Риваю пальцем и говорит: «Все омеги – грязные шлюхи. Ни мозгов, ни души у них нет. Думают только о том, как бы так упасть и ноги повыше задрать, чтобы дать альфе. И мамочка твоя была та еще шлюшка. И если ты собираешься ебаться с альфами, то так и знай, что опозоришь наш род, род Аккерманов. Наплодили же мы выродков в последние десятилетия!» Иногда Ривай видел кошмары из той, прошлой жизни. Пару раз к нему, совсем маленькому, приставали на улице альфы, один закрыл ему рот ладонью, легко поднял и унес в темную тесную землянку, где пахло рыбой и водорослями. Он ничего не успел сделать, только хрипло ахнул и навалился плечом на Ривая так, что стало трудно дышать. Его кровь была горячей и липкой. Кенни убил его быстро, неаккуратно. И много раз вогнал нож в уже мертвое тело. Кенни взял Ривая на руки и пьяно пробормотал, будто извиняясь: «Не уследил... Не уследил...» Кенни дрожал, его напряженные мышцы были как каменные. Все сны о дяде пропали, когда Риваю стали давать сильные химические препараты для стерилизации – от них мутилось сознание, а тело ломило. Вскоре Ривая пичкать таблетками перестали, он и без того был недоразвитым и бесплодным, бледным и недокормленным. Но сны так и не вернулись, а жизнь окончательно стала плоской и простой: сон в комнатах работного дома, столовская серая еда без вкуса, выход на смену по уборке помещений – по расписанию. В свободное время – один час в день перед сном – сеанс фильма по Сети, когда все собирались в небольшом помещении у старого терминала. Ривай сидел на жестком диване в этой тесной серо-коричневой комнате и тупо, как сквозь дрему, ощущал, что его разум угасает, а из эмоций остается только слабое раздражение и злость – его больше ничего не радовало и он не смог бы заплакать, даже если бы захотел. Он не стремился сбежать и не желал освободиться. И может, все дело было в столовской еде со странными химическими привкусами и неизвестными добавками: витаминами ли или же транквилизаторами?.. – Так ты сирота? – мягко переспросил Эрвин. Он уже домыл посуду и спокойно стоял у раковины, вдумчиво разглядывая Ривая, и не торопил его, хотя молчание длилось долго, очень долго. «А я и правда стал тормозом, – подумал Ривай, он понял, что только что провалился в свои вязкие мысли и никак не мог из них выплыть, барахтался и совершенно оторвался от реальности. – Ну и терпение у этого Смита!» – Сирота, – буркнул он, как всегда умолчав о дядюшке. Ночью Ривай лежал на просторной кровати в отдельной комнате на втором этаже, за окнами шелестел легкий дождь и покачивалась темная листва. Не спалось. У Ривая почти ничего не болело – весь дискомфорт после проникновения большого члена с узлом уже прошел, помогла специальная мазь, да и Аккерманы были такой породой людей, что заживало на них все быстро, никакая хворь и зараза не брала. Ривай перевернулся на спину и теперь смотрел в белый высокий потолок с деревянными балками. Когда в кино по Сети показывали мелодрамы про альфу и омегу, он всегда стремительно засыпал, так что знал только то, что почерпнул от дяди: все омеги шлюхи, а альфы ебут их потому, что они альфы и любят ебать омег. Скудные сведения. Он снова заворочался, а потом не выдержал, поднялся, завернулся в слишком большой для него мягкий халат и тихо вышел в коридор. Комната напротив была закрыта, а под дверью не пробивался свет. Ривай прошел чуть дальше, мимо уютного эркера с диваном и цветным витражом до незапертого кабинета, из дверного проема которого по полу тянулась золотая полоса. Ривай осторожно заглянул. Там, за большим столом с папками документов и голографическим терминалом, сидел в кресле Смит и быстро-быстро щелкал по сенсорной клавиатуре. Под потолком вращались полупрозрачные модели военных судов, на стену проецировались какие-то графики и постоянно меняющиеся столбцы цифр. Смит говорил по громкой связи: – Майк, эти акции не бери, только потеряешь на них... Два танкера купила семья Донкихот, и котировки изменились?.. Не связывайся с ними, у господина Дофламинго все еще остается нелегальной четверть бизнеса. Ты прогоришь. Зачем такие риски?.. Смит оторвал взгляд от клавиатуры – Ривай шарахнулся во тьму коридора, но был замечен. – Хочешь посидеть со мной? – Смит кивком указал на соседнее кресло. – Нет, – ответил Ривай, но приблизился и сел, поджав ноги под себя. Он нахмурился и исподлобья наблюдал, как длинные пальцы Смита вновь скользят по клавишам – костяшки были сбиты в кровь. Риваю вспомнилось, с какой яростью этот спокойный, сдержанный, как бета, альфа избивал других альф в туалете. Опасный человек. Но вряд ли опаснее дядюшки Кенни. В кабинете вкусно пахло дождем и цветами из сада, настоящими кофейными зернами, а еще лесом, смолой и корой, сухими ягодами и немного перцем. Ривай пил этот запах и чувствовал, как сердце стучит все ровнее, а дыхание становится глубже. Ему сделалось хорошо и тихо на душе, как будто мир стал более осязаемым и ярким. Словно... Словно вот был пустой пластиковый пакет из магазина, а потом в нем в одно мгновение появилась такая вкусная еда, какую так просто не раздобудешь. И главное – было ощущение, что никуда больше это чувство покоя и радости не денется и жизнь больше никогда не опустеет и не схлопнется до нескольких серых комнат работного дома и унитазов в общественном здании. – Хочешь спать? – Нет, – сказал Ривай и заснул в кресле. Утром Ривай проснулся в постели, встал по привычке в пять тридцать, принял душ в ванной при комнате, с неудовольствием натянул вчерашнюю рабочую одежду – плотные джинсы и грубую светлую рубашку. Спустился по лестнице, залитой первыми лучами солнца. В доме было тихо, только приглушенно бурлил закипающий чайник. В такую рань Смит был уже на ногах, а может, он и не ложился вовсе. Просматривал какие-то бумаги и стоя торопливо пил черный кофе, изредка поглядывая на тостер, где поджаривались два ломтя хлеба. – Доброе утро, – Смит улыбнулся Риваю чуть смущенно. – А ты... Ну... – Что «я ну»? Смит быстро наклонился и коротко чмокнул его в щеку теплыми губами с запахом крепкого кофе. Отстранился и покраснел. – Это зачем? – Ривай прижал ладонь к щеке. – Мы ведь теперь пара. – На Смита было жалко смотреть, его широкие брови поднялись домиком, глаза стали печальными. Он казался беззащитным и очень молодым. – Ты прости, я все сделал вчера неправильно. Он резко отставил чашку, уронил на пол бумаги и вдруг грохнулся перед Риваем на оба колена и теперь искательно смотрел снизу вверх своими огромными и чистыми ярко-голубыми глазами. Он взял ладони Ривая в свои большие горячие руки и сказал: – Ривай... Прости, я не знаю твою фамилию... Я, Эрвин Смит, предлагаю тебе статус моего омеги со всеми правами и привилегиями, прилагающимися к этому статусу. Он неохотно отнял одну руку, быстро достал из кармана коробочку, чуть не уронил, кое-как открыл и протянул на бархатной подушечке простое на вид кольцо из серебристого сплава с голубовато-зеленым маленьким камнем. – Кольцо моей мамы. Прими, пожалуйста. «Как нелепо, – подумалось Риваю. – Похоже, этот парень, как и я, ни черта не смыслит в отношениях. Ну, по крайней мере, он пока поступает не так, как альфы, про которых говорил Кенни: сунул-вынул и пошел. А тут сунул-вынул и женился». Тостер громко дзынькнул – Ривай вздрогнул, машинально взял коробочку. Покрутил в руках и закрыл. Никакого особого желания становиться омегой этого или любого другого альфы у него не было. Если уж говорить честно, у него не было никаких желаний, кроме самых простейших – поесть, поработать, вымыться, поспать. Просто существовать – а что еще надо? Он ничего не почувствовал и остался равнодушен, только расстроенный вид Смита немного задел его, что-то внутри шевельнулось и неприятно заворочалось. – Но ты ведь подумаешь? – с надеждой тихо проговорил Смит. – Ты ведь понимаешь, что я тебя все равно уже не отпущу – не могу отпустить. – Почему это не можешь? Эрвин почесал в затылке, нахмурился и, видно, не смог подобрать нужных слов. Сказал вместо ответа: – Я еду по делам. Позвони мне в девять утра, а затем в одиннадцать тридцать. К часу дня я заеду за тобой – заберу в Администрацию. Обязательно поешь – еда в холодильнике. Если захочешь чего-то другого, то обратись к фрау Штольц, она работает у меня экономкой. Можешь сходить в кафе – тут есть хорошее за углом. И купи себе одежду. Он встал с колен и указал на столик у окна, там лежала золотистая кредитка и небольшой сотовый телефон. – Запомнил? Звонить в девять и в одиннадцать тридцать. Смит засобирался, вышел в холл, накинул легкое пальто и взял кейс. – Зачем два раза звонить? – Ривай последовал за ним. – Чтобы я не беспокоился. – А что тут может случиться – в квартале богатеньких? – Что угодно... А вот и фрау Штольц. – Смит распахнул дверь и жестом указал на идущую по тропинке пожилую женщину в коричневом платье, явно бету. – И ее муж, герр Штольц. – Смит помахал садовнику, который возился с живой изгородью, и тот снял шляпу и дружелюбно кивнул. Смит раскланялся с этой фрау и представил Ривая: – Ривай, мой омега. – Здрасьте, – мрачно сказал Ривай. У него возникло ощущение, что все происходящее – глупый фильм по Сети и скоро он закончится, пойдут титры, а в коридоре работного дома раздастся резкий звонок – отбой. Он стоял на премиленьком крылечке премиленького домика, смотрел, как по белой дорожке в зеленом тоннеле из цветущего плюща идет Смит и по его плечам скользят резные тени. Сладко тянуло сиренью и мокрой от ночного дождя травой. Ограда сада и соседние дома таяли в утреннем голубоватом тумане. В ладони Ривай все еще сжимал коробочку с кольцом, она была осязаема и реальна, бархатная, шершавая. Он тяжело вздохнул и – как стоял, так и сел на деревянные ступени. Смит на мгновение обернулся и коротко, глупо и совершенно счастливо улыбнулся ему. Придурок какой-то. – Что желаете на завтрак? – фрау-бета наклонилась к Риваю, посмотрела блекло-зелеными глазами с морщинами в уголках. Она тоже была премилой. Правда, Ривая с детства подташнивало от тихих приятных бет – он все никак не мог забыть того, в очочках, который забрал его в сиротский приют. Беты жили по правилам. Ривай жил вне правил, а Кенни всегда устанавливал свои порядки. – Я себе сам что-нибудь приготовлю, – буркнул Ривай. – Не безрукий. Мне помощь не нужна. Вы скажите, где тут одежду продают? Он решил, что оставит кольцо на столе в кабинете Смита и пойдет в лавку. Слышен был стрекот швейной машинки. Ривай сидел на диване в лавке портного и ждал, когда по его размерам подгонят одежду – на маленький рост, узкие бедра и широкие плечи. Это было странно. Никакого тебе гипермаркета с сотнями полок и вешалок, где легко своровать. Или корзин, набитых поношенными шмотками, как в секонд-хенде. Только небольшие лавочки-ателье, где трудно было найти две одинаковых рубашки – всё индивидуальное, на заказ. Охренеть, как нынче живут богачи. Уж не знают, как выпендриться и что на себя напялить. Вон, в розовых шубах из перьев ходят – Ривай искоса смотрел на стопку журналов на столике: там на развороте лыбился загорелый блонди в шубе. «Господин Донкихот Дофламинго – первый в рейтинге завидных женихов Мегаполиса, – медленно прочел Ривай (читать он не любил). – Самый состоятельный и желанный холостяк нашего города. Бизнесмен, политик, покровитель острова Дресс-Роза и ценитель хорошего вина. Рост красавца 305 сантиметров...» – Сколько-сколько рост? – пробормотал Ривай. – Опечатка, видать. И тоже мне, нашли красавца. Он украдкой перевернул страничку и тупо уставился на фотографию Смита, очень серьезного, с прилизанными волосами, в строгом темном костюме. «Второй номер нашего рейтинга! Молодой политик, общественный деятель, бывший военный Эрвин Смит. Рост этого скромного, но, несомненно, богатого альфы – 188 см, а вес – 92 кг. Пока ни одна красотка не смогла растопить его сердце. А сердце у него большое, вспомним хотя бы его пожертвования в фонд...» – Ну-ну, – протянул Ривай и отвернулся от журнала. – Завидный женишок, значит, не хер с горы какой. «Он, наверное, извращенец, – внезапно, но отчетливо проскользнула мысль. – Поди не стоит на нормальных омег. Только на увечных да недоразвитых дрочит». Ривая аж передернуло. Он посмотрел на часы у дверей – без четверти девять. Маятник в старинных часах раскачивался, стрелки двигались с тиканьем, в такт сердце забилось быстрее, нервознее. «Чего я тут расселся, черт возьми? – он с беспокойством поднялся, его непривычно потряхивало. – Какие шмотки? Какая жратва? Днем мы будем в Администрации, а уж там про меня всё знают. Уж они расскажут, как я жил в подземельях. Разбой. Грабеж. Да он меня обратно в работный дом сдаст». Впервые за несколько лет Ривай понял, что не хочет в работный дом – ему стало не пофиг, совсем не пофиг. Всё вокруг сделалось вдруг болезненно-ярким, цвета – сочными, запахи – одуряюще сильными. Голова закружилась, дышать стало тяжело. Он закрыл лицо руками и постарался успокоиться. Его потряхивало, как наркомана в легкой ломке. Да что же, блядь, за лекарствами его пичкали в работном доме?.. Что-то звенело, било по нервам, но Ривай никак не мог понять – что. – Господин, ваш телефон, – мягко сказал ему один из портных. – Вы в порядке? Стакан воды? Вам не душно? – А... Да... Все хорошо, – кое-как откликнулся Ривай и достал из кармана джинсов телефон, нажал на кнопку и принял вызов: – Ну, чего? – Я просил, чтобы ты позвонил, – голос Смита звучал строго и холодно. – Где ты? – В одежной лавке, где. – Ты нормально себя чувствуешь? – Смит заговорил ласковее. – А что? – коротко выдохнул Ривай. Перед ним поставили стакан с водой, маленькую кружечку шоколада с молоком и печенье. – Мне показалось, ты встревожен. Хочешь, я приеду прямо сейчас? – Не хочу, – резко отрезал Ривай. – Зачем ты мне? У меня все хорошо. – Ты ведь не думал сбежать? – негромко спросил Смит, оказавшийся неприятно проницательным. – Тебя не выпустят за периметр – я приказал. Будь на связи, – добавил он и скинул вызов. – Я в ловушке, – беззвучно сказал Ривай самому себе и с удивлением понял, что не только злится, но расстроен и задет. – Выпейте воды, возьмите печенье, – участливо попросил его портной, средних лет альфа с неприметной внешностью. – У меня у омеги тоже бывает такое. – Какое такое? – еще больше удивился Ривай. Его раньше почти всегда принимали за бету. А со вчерашнего дня прежде безразличные альфы так и потянулись к нему, будто стали чуять запах. – Паническая атака, кажется, – пояснил альфа. – А когда моя омега беременна была – все время на нервах. Вы отвары травяные пьете? Нам доктор прописал – очень помогло. Ривай сидел на скамейке в сквере – напротив на детской площадке играли детишки, чистенькие, красивенькие, нарядные. Гуляли мамочки и папочки с колясками. Всюду пешеходная зона, никаких трасс аэрокаров, по специальным дорожкам ездят только маленькие электромобили. Странный и чужой мир, который Ривай видел впервые в жизни. И он был в этом мире совсем один. «Как там, в Канаде? – думал он. – Может, там так же? Может, поэтому дядя останется там навсегда?» Хотя Кенни бы так жить не смог. Где же бухло, курево и продажные омеги? Он бы тут помер со скуки, хоть и крепкий сукин сын. – Доброе утро. С вами все в порядке? – К Риваю приблизились трое бет с повязками на рукавах – какой-то местный патруль из добровольцев. – Э... Доброе утро, – Ривай постарался говорить вежливо и поменьше охреневать от всего этого. Что вообще происходит? Может, он сидит в неположенном месте? Или одет неподходяще? Или документы нужно предъявить? Так их нет у него, только чип под кожей у ключицы. – Вы бледный, – сказала молодая девушка-бета с серьезнейшим видом. – Вам не нужна помощь? «Я бледный потому, что жил в Подземельях», – хотел сказать ей Ривай, но ясно было: он выглядит в разы херовее обычного. Видать, в гроб краше кладут. Вон как все над ним кудахчут, будто вот-вот откинется. Любят же тут все всем помогать! Он покачал головой отрицательно. – Вижу, вы у нас недавно. И как вам тут нравится? – выступила вперед еще одна бета – полноватая энергичная дама с подчеркнуто радушным лицом. – Правда же, всё удобно расположено? Вы всё нашли? А как вам наши электромобильчики? Вы уже воспользовались? Ривай не придумал, что ответить, он вообще несколько офигел от такого напора, поэтому тупо кивал на все вопросы. Наконец троица собралась уходить, и бета вручила ему две листовки: – Возьмите, пожалуйста. Хорошего дня! Обращайтесь с любыми вопросами к нам, мы всегда рады помочь. С одной бумажки на Ривая гордо глядел немолодой мужик. Какой-то правозащитник, борец за права омег Джон Ватсон. «Эмансипация!» – было напечатано крупными красными буквами. С другой листовки заискивающе улыбался доктор в светлой робе – омеголог Дитрих. На рожу – ну прям извращенец, масляные глазки. «Обязательное ежегодное медицинское обследование омег детородного возраста в Клинике доктора Дитриха. Прием ведут лучшие специалисты!» Обе листовки Ривай выбросил в урну у скамейки. Настроение без причины стало мрачным, от уныния аж сердце сводило. Ривай с тоской проводил взглядом омегу с мелкими детишками. Вот захочет Смит от него детей – и что? И шиш. Он никогда никого не родит, даже мышонка или лягушонка. Зачем им со Смитом жениться? И зачем трахаться – это не особо-то и приятно. Ривай окончательно скуксился. В половине второго Ривай и Смит сидели в огромном мраморном кабинете здания Администрации. Ривай был в белой рубашке, черных брюках и ботинках – все это стоило столько, что месяц можно было питаться на эти деньги, но дешевле в чертовом квартальчике ничего не продавали. От одежды пахло черным чаем, цветами шиповника и корицей – фрау-бета пекла сладкие булочки, и они были охуительно вкусными. Ривай сожрал три штуки, как дикая голодная тварь, и облизал пальцы. За лакированным дубовым столом сидели какие-то неприятные чиновничьи хари, кажется, мужчина альфа и две женщины беты. Они шуршали бланками, водили пальчиками по сенсорным клавиатурам и негромко сообщали Смиту: – Ривай Аккерман. В подростковом возрасте имел правонарушения: грабеж, разбой, нанесение тяжких телесных повреждений, хранение оружия, проституция. Осужден условно на шесть лет воспитательной колонии и пять лет колонии общего режима. Судимость снята за примерное поведение в работном доме. Факт проституции позже не подтвердился... Бета поправила очки и посмотрела на Смита – и Ривай тоже посмотрел на него как на самого главного человека, который может решить его судьбу здесь и сейчас. Ривая потряхивало, руки похолодели и дрожали, как никогда раньше. Лицо Смита было спокойным и сосредоточенным, между широких бровей едва обозначилась морщинка. Он спросил только: – Родственники есть? – По нашим данным, – вновь заговорила бета, – есть дядя, Кенни Аккерман. Он официальный опекун, не был лишен опекунских прав и не отказывался от них. В настоящий момент он объявлен в межсекторный розыск по обвинению в ряде особо тяжких преступлений и скрывается от полиции. Пока он не предстал перед судом и приговор не был вынесен, мы не можем отправить ему запрос и узнать, не против ли он вашего брака. Тем не менее, через суд... И она долго и нудно взялась объяснять Смиту, как лишить Кенни опекунских прав и полностью передать опеку органам омежьей защиты, а потом еще чего-то сделать, обосраться и ебануться там и сям, короче, чтобы оформить опеку на себя и разрешить самому себе брак. – Но, – добавила бета, – если ваш омега забеременеет или вы проживете совместно более трех лет, мы вас автоматически распишем. Заводите детей – это решит все проблемы. – Я не могу родить, – тихо вставил Ривай, но бета даже не глянула на него, он был для нее никем, неудобный и проблемный человечишка. – Спасибо, – сказал Смит прохладно. – Мы пойдем. Они шли по бесконечному мраморному коридору. Смит долго молчал, и Ривай не выдержал, вцепился в его руку, дернул, остановил. – Ну? Смит вынырнул из своих мыслей и склонился к нему, спросил как ни в чем не бывало: – Устал? Скоро домой поедем, только дождемся документ о Запечатлении. У них тут всё так долго. Дела в Администрации даже меня сильно выматывают. – Тебе только что сказали, что я преступник. Что мой дядя – Кенни-Жнец, – с нажимом проговорил Ривай, глядя в его голубые безмятежные глаза. – Вот я и говорю: ну? – Я за опеку судиться не буду, – заявил Смит. – Подождем, может, твой дядя тебе напишет или позвонит. Хочется, чтобы все было по-человечески. Чтобы дядя одобрил наш брак. Но если не получится – через три года поженимся. Он вздохнул и сказал: – Жаль, мой отец не дожил. Он был бы рад, что я встретил омегу. – Мой. Дядя. Наемный. Убийца, – раздельно повторил Ривай, ухватив его за ворот пиджака и подтянув еще ближе к себе. – А я – по вашим меркам – отброс из отбросов. – Ты самый красивый. И безумно вкусно пахнешь, – хрипло проговорил Смит, и его зрачки расширились, глаза потемнели, а дыхание сбилось. Он резко обнял Ривая и поцеловал в губы влажно, горячо и настойчиво. Его сердце мощно, ощутимо стучало. Он был большим, жарким и стискивал до боли. Ривай сдался и обнял его в ответ.