Клиника доктора Ло

Вечерело, вдоль дорожек загорались маленькие садовые фонари на солнечных батарейках. Тихо шуршал теплый летний дождь – точно по расписанию дождей, которое печатали в настоящей, не электронной газете. Ривай сидел в плетеном кресле на веранде у деревянной опоры, увитой плющом с синими мелкими цветами. Он лениво перелистывал газету, просто потому, что приятно было ощущать под пальцами шершавую бумагу, она пахла черным кофе и Смитом, который читал ее утром. Смит уходил невероятно рано, иногда в половину шестого, а иногда чуть за полночь – как только наставал новый рабочий день. Он всегда ужинал вместе с Риваем, пытался завести невинную и нелепую беседу. Бормотал извинения и топал по лестнице в кабинет – снова работать. Он казался то ли нервным, то ли взбудораженным, будто выпил три литра кофе за раз. Глаза его лихорадочно блестели и покраснели в уголках – кажется, он недосыпал. Если вдуматься, прошла неделя с их знакомства, а Ривай ни разу не видел его спящим – все на ногах, все в работе. Трудяга какой... И аккуратист. Смит был весь чистенький, опрятный, выбритый, причесанный и отглаженный. Он не раскидывал вещи по дому, не капал зубной пастой на раковину, вытирал со столешницы крошки и пролитые напитки. Он споласкивал за собой разделочную доску, нож и терку, замачивал кастрюльки, чтобы не прилип рис и пюре. Он старался хотя бы раз в два дня готовить сам, повязывал фартук, тщательно мыл руки перед готовкой. Он не мусорил, только иногда на столах в доме в беспорядке лежали его бумаги – кажется, черновики для публичных речей, какие-то правовые акты и наброски чертежей оружия. Только раз в страшной спешке Смит скинул рубашку прямо на диван в гостиной, тут же переоделся в свежую другого цвета – и снова убежал на работу. Тогда Ривай тихо, мелкими шагами, приблизился к дивану и осторожно взял тонкую, холодную на ощупь шелковую рубашку. Голубая, полупрозрачная, она была, должно быть, неуместна на каком-то заседании, где и тупицы, и умники – все на одно лицо и в строгой черно-белой гамме. Ривай плюхнулся на диван и зарылся лицом в эту нежную рубашку, будто хотел умыться шелком и легким древесным, лесным запахом. Глубоко вздохнул. Да, пахло теплой осенью, солнечным светом и золотистой корой с медовыми следами смолы. Ривай всего раз в жизни был в парке, который имитировал лес. Кенни привел его туда на следующий день после того, как Ривая чуть не утащил чужой взрослый альфа. Кенни будто извинялся. Даже купил мороженое, дал лизнуть пару раз и сам рассеянно съел его. – За Мегаполисом пустоши с магнитными бурями и ядовитыми тварями, – говорил Кенни своим грубым и хриплым, прокуренным голосом. – А дальше лес, так много леса, что усраться, но не вообразить себе. А еще дальше – море. Но не как наше холодное, все в нефти и бензине, загаженное. А чистое, прозрачное, аж песок на дне видать. За тем морем – остров Дресс Роза. – И что мне с того? – хмуро спросил Ривай. Он следил, как дядя дожирает его мороженое. – Так хоть что-то о мире узнаешь. А то ты неуч и тупица. Хотя все омеги невеликого ума. Чтоб жопы и другие дыры подставлять, мозг-то не нужен. – Ты все сам сожрал. – Кто успел – тот и съел! – обидно расхохотался Кенни. – Ну, чего дуешься? На вот, слижи, видишь, какая капля? Ривай поморщился, но все же провел языком по его шершавой коже между большим и указательным пальцем – там было липко и сладко. Кенни едва заметно вздрогнул, а потом сказал: – Сгоняй мне за пивом, Крысеныш. Баночное не... – Баночное не возьму, только в бутылке и холодное. Сам знаю, не маленький! Ривай вскинулся, резко отодвинул от себя рубашку. Перед ним стояла с дежурной улыбкой фрау-бета. – Разрешите забрать в стирку? – нейтральным тоном повторила она. – Если есть какие-то пятна или надо штопать – скажите, я займусь. – Да я сам займусь, – недовольно ответил Ривай. Следующие несколько часов он приятно провел в белоснежной прачечной под равномерный тихий шум стиральных машин и сушилок. Он бережно, вручную, перестирал самые нежные рубашки Эрвина и нижнее белье, потом вынес все на задний двор дома, где было солнечно. И развесил на просушку – так-то оно лучше, чем в машинке ткань мурыжить. Он стоял в траве рядом с корзинкой чистого белья – остальное уже покачивалось на веревке под бликами света – и был счастлив. У него возникло ощущение, что он вот-вот расплачется. Или начнет смеяться и не сможет остановиться: в спальне Смита под подушкой он нашел кружевное белье явно альфячьего размера, нежненькое, мягкое – для извращенцев. И тоже постирал. Ривай опять вскинулся, потер глаза. Кажется, он задремал вечером на веранде и в мыслях прокручивались лучшие моменты дня. Последнее время он все чаще отъезжал от происходящего в реальности, просто отключался. И спал больше обычного, будто на него навалилась усталость за все прошлые годы. Ему сладко было дремать в кабинете Смита. Да, черт возьми, он вообще то и дело засыпал в этом тихом и чистом, светлом и уютном доме. Ривай потрогал цветок вьюнка, синий, похожий на звезду. Лепестки – влажные от дождя. Посмотрел на свою руку – на пальце благородно серебрилось кольцо от Смита. Ривай днем украдкой зашел в пустой кабинет, и коробочка с кольцом стояла на прежнем месте, нетронутая, будто ждала его. Он просто открыл ее и просто надел кольцо. В первые минуты оно ощущалось холодным и инородным, но быстро согрелось от тепла его тела, стало неощутимым и невесомым. «Ну, мы трахались, надо жениться, ничего не поделаешь», – торопливо пояснил он тогда самому себе. – Ривай! – от крыльца его окликнул Эрвин, отчего-то сияющий от счастья, с растрепавшимися золотыми волосами, удивительно высокий и стройный в светлом плаще. Он быстро приблизился и торопливо, будто боялся, что его оттолкнут, обнял Ривая за плечи. И заговорил горячо: – Прости, всю неделю не уделял тебе внимания! Я знаю, что таким молодым омегам, как ты, хочется выходить в свет, бывать на вечерах, в театре... – Я не так уж молод, – буркнул Ривай, слегка отодвигаясь: Смит был слишком близко – нос к носу с ним. – И чего я в этих театрах не видал? Там все рядятся, как дураки набитые, и давай глотку драть. А чего поют – непонятно. – Это в оперном театре так, – Смит легко понял его. – Но есть ведь мюзиклы, театр роботов или, например, кибернетический балет. – Ты чего хочешь-то? – Я зову тебя в ресторан, – раскрасневшись, выпалил Смит, его большущие голубые глаза смотрели прямо на Ривая. – Погоди-погоди! Я знаю, что сейчас у молодежи принято, чтобы альфа с омегой вместе выбирали, куда им пойти, а иногда они даже просят в кафе раздельные счета. Но я... понимаешь, консервативен в этих вопросах. Поэтому сам выбрал ресторан – тихое место, поверь. – Мне бы пришлось лет сто мыть посуду при кухне, чтобы самому оплатить счет, – кисло заметил Ривай. – Так что тут я за консерватизм. Тихое так тихое. Но я не очень-то хочу идти, Смит. – Почему? – ласково спросил тот. – Я тебе принес костюм – точно по твоим меркам сшили. А в ресторане, там, знаешь, отдельные комнатки для посетителей. Нас никто не увидит. – Руками есть можно? – Ривай уже сдавался под его наивным открытым взглядом. – Руками и ртом – ясное дело. Одними руками много не нажрешь... Там вилки и ложки дают? Или едят черт-те чем – какими-то палками и скалками? – Смотря какое блюдо, – серьезно ответил Эрвин. – Но я тебе закажу что-нибудь попроще. – Может, на этом поедем? – в подземном гараже Ривай указал на одну из машин Смита, старенький, почти ретро, аэрокар класса «Субару», черный с легким искристым отблеском. Когда-то у дяди был старый аэрокар «Мустанг» с длинным капотом и круглыми фарами, в нем пахло табаком, кожей от сидений и омежьими духами – из-за шлюх, которых Кенни трахал прямо в машине. Пару раз, всегда только ночью, дядя катал Ривая на тачке, и в окна дул холодный и горький ветер с моря, а по лобовому стеклу скользили рыжие шары фонарей. «Куда мы едем?» – спрашивал тогда Ривай. Кенни стряхивал пепел из окна и отвечал: «Да так, покружим у доков. Главное, чтобы нас дома не было. А то мои друзья могу заглянуть, а я сегодня не в настроении с ними дружить. С одним вот дружил на той неделе». «Ты его пристрелил». «По-дружески, – смеялся Кенни. – Работа такая, Крысеныш». «Ты заставил меня смывать его кровь с порога», – сердился Ривай. «По-родственному!» – у Кенни на все был ответ. – Моя первая машина, ее еще папа водил, – Смит погладил капот. – А теперь у меня новая «Субару» и аэрокар представительского класса. Он не хвастался, говорил немного печально, с ностальгией. – Ну, поехали. – Он распахнул перед Риваем дверцу старого аэрокара и подал руку, помогая устроиться. Ривай коротко, но благодарно кивнул. Он не до конца уверенно держал равновесие в новых сапогах – узких, с небольшим, но заметным каблуком. Смит с полчаса убеждал его, что в таких нынче ходит весь средний класс и элитка омег Мегаполиса. Они, мол, самые обычные, без наворотов и пижонства. Как и приталенный темный пиджак и уж очень обтягивающие брюки. Замелькали красные огни разметки, аэрокар двигался в подземном тоннеле под кварталом. Навигатор показывал, что скоро машина выйдет на синюю скоростную магистраль. А в салоне и правда пахло потертой кожей, не синтетикой, да только не было ядреного табачного духа. – Я умею водить, – сказал Ривай, когда показался сероватый свет в конце тоннеля. – Ты бы мог иногда одалживать мне тачку. Смит внимательно смотрел на трассу и держал обе руки на руле. Это новенькие тачки идут строго по приборам, а в старых курс всегда нужно корректировать и следить за датчиками. – Зачем тебе машина, Ривай? – Ну... У вас неплохие лавки с продуктами. Помнишь, я брал круассаны? В шесть утра в пекарне отличная выпечка. Но у вас нет большого универсама. Смит слегка нахмурился, его голос звучал спокойно и отстраненно: – Ты можешь заказывать все необходимое с терминала Сети. Доставят быстро. – Я еле-еле пользуюсь Сетью. Да и не то это, – настаивал Ривай, а за лобовым стеклом уже виднелись размытые силуэты высоток. – Мне надо вживую посмотреть, потрогать, выбрать. Послушай, у тебя есть пропуск на Экологический рынок? Экологический рынок находился на большой территории, закрытой собственным куполом с внутренним микроклиматом и мощными установками по очистке воздуха и воды. Там находились парники и теплицы, пастбище для скота и водоем с рыбой. Туда же завозили лучшие продукты из других секторов планеты. Пускали на рынок только по специальным именным карточкам или записям в электронных чипах. Место для богатеев. Сброд из доков, который был грязен и фонил радиацией, туда ни за что бы не пустили. – Да, пропуск есть, – ответил Смит после долгой паузы и больше ничего не сказал. – Я б на тачке гонял туда за покупками, – Ривай все гнул свою линию. – Я пока умею готовить из настоящих продуктов только стейки и вырезку. Но я освою и овощи, и каши, только дай время. Дядя любил мясо и умудрялся доставать его, а также табак и коньяк самого лучшего качества. Он вообще любил хорошо пожрать и страшно ругался, если стейки Риваю не удавались. Пару раз сильно бил за плохую стряпню. А вот самому себе Ривай готовил очень просто. Зажигал таблетку сухого горючего, ставил в жестяной держатель – сверху кастрюльку с сухой смесью «Обед №104, умеренно калорийный, фасованный, ГОСТ такой-то». Смесь от нагрева плавилась и превращалась в серовато-коричневую похлебку с ароматизатором лука и хлеба. Этого ему хватало на день, а то и на три, если дядя где-то пропадал, а еду раздобыть все никак не удавалось. – Фрау Штольц сказала, что ты выполняешь почти всю работу по дому, – все так же серьезно отметил Смит. – Но это ее обязанности. И она хорошая работница – служила еще при моем отце. – А мне чем заниматься? – Ривай начинал злиться. – Семечки лузгать и в потолок плевать? И вообще – она стирает только в машинке! – У нас хороший стиральный автомат. – Ни фига. Я вручную лучше стираю и глажу. – У тебя на это уходит целый день. – Эрвин остановил аэрокар на светофоре у съезда со скоростной синей на зеленую линию, где движение было куда медленнее. – Уходит. И что? – Ривай, мы можем отложить этот разговор? – Куда отложить? И почему? Смит вздохнул: – Мы почти приехали. Давай просто поужинаем. На подземной стоянке у стеклянного лифта, ведущего в ресторан, они встретили странную пару. Невероятно высокий альфа, может, раза в два выше Ривая, прижимал к себе кого-то и прятал от всех, укутав полой розовой шубы. Шуба тихо шуршала птичьими перьями и казалась облаком на закатном небе. Она скрывала спутника альфы, видны были только стройные, очень длинные ноги в обтягивающих пятнистых джинсах, потертых, с дыркой на правом колене, будто от кислоты. И сапожки, почти как у Ривая, на каблуке, только поношенные. От подошв оставались черные следы на сверкающем полу – словно от мазута. Альфа был так высок, что вблизи сложно увидеть его лицо в обрамлении перьев, нужно задирать голову. Но у лифта он слегка наклонился, сверкнули красные очки. Глаз было не различить, но по движению его тела стало понятно – он смотрит на Смита. – Добрый вечер, господин Смит, – прозвучал голос, низкий, вибрирующий, от такого мурашки шли по телу. – Заходите вместе с нами. Они все легко разместились в просторном лифте. Спутник альфы забился к стенке и совсем спрятался за шубой. – Добрый вечер, господин Дофламинго, – вежливо сказал Смит и протянул руку. – Рад буду видеть вас на конференции завтра. – А уж я как буду рад. Из перьев выпросталась огромная рука с длинными красивыми пальцами, сверкнули перстни. В большой ладони утонула ладонь Смита. Затем рука плавно поплыла дальше, и длиннющий палец коснулся кнопки на сенсорной панели. – Думаю, вам и вашему очаровательному омеге подойдет шестой этаж, господин Смит. Сам огромный господин Дофламинго вышел на третьем – двигался он с шорохом перьев легко, будто бесплотный дух, туман над морем. Через стеклянную дверь было видно, как он подхватил на руки своего спутника и понес по коридору. – Это его ресторан, – тихо сказал Смит, когда лифт остановился на шестом. – Здесь готовят из продуктов с острова Дресс Роза. – С кем это он приперся? – так же тихо спросил Ривай. Ему было неуютно. И становилось все неуютнее, пока они приближались к резным дверям зала, у которых стоял бета в светлом смокинге. – Это его мальчик, – Смит помедлил и исправился: – Эм... То есть это его подопечный – мужчина-омега. Извини, я знаю, что в наши времена некорректно альфам называть омег мальчиками. Но, знаешь, ты ведь тоже мой мальчик. Ривай только пожал плечами. Он таких условностей не понимал и никакой проблемы тут не видел. Бета проводил их в уютную комнату, где прямо по стеклянной стене текли струи воды и сквозь них виднелись расплывчатые зеленые пятна деревьев в атриуме ресторана. Смит усадил Ривая на диван у стола и сам устроился рядом, так близко, что чувствовалось тепло его тела. Ривай долго рассматривал картинки в меню. Каких только морских тварей там не было. И экзотические фрукты всех цветов. А вот цены – не указаны. – Это чего ж за меню без цен? – отчего-то шепотом проговорил он на ухо Смиту. – На глаз, что ль, определять, сколько стоит? – Это ресторан определенного класса, – начал объяснять Смит, как всегда терпеливо. – И его посещают клиенты определенного уровня дохода. Они точно могут заплатить по счету. И шестой этаж, пожалуй, самый неформальный из тех, что для романтических свиданий, а не для... Он запнулся и начал краснеть. – А третий этаж? – заинтересовался Ривай. Эрвин сказал, но так тихо, что Ривай не сразу разобрал ответ: «Третий – если омега уже в течке или скоро будет». – А на четвертом что? Омега уже беременна? – Давай сменим тему, – взмолился Эрвин. – Ты выбрал блюдо? – Не-а, я не знаю, что вкусно. Впервые все это вижу. Через сенсорные клавиши в углу стола Эрвин заказал какую-то рыбу для себя, другую рыбу Риваю и ему же большой кусок красивого торта с ярко-красными спелыми ягодами. – А почему этот весь расфуфыренный, а его омега как из помойки? – спросил Ривай, когда через пару минут в столе открылось отверстие и оттуда выехал поднос с едой. – Ты про господина Дофламинго? – уточнил Эрвин. Он явно тянул время – медленно поставил перед Риваем тарелку и бокал с чем-то разноцветным. – Бывает так, что альфы с высоким статусом выбирают себе в спутники омег из другого слоя общества. Не думаю, что этот мальчик прямиком из помойки. Но, вероятно, он работает в неблагополучном районе. Смит выразительно посмотрел на Ривая, мол, у нас с тобой тоже есть социальная разница. Ривай фыркнул и сказал: – Ему что – жалко омеге новые джинсы купить? Вот чудаки эти богатеи! Или он его прямо из порта забрал? – Ривай, – теперь взгляд Смита стал жалобным, – некрасиво обсуждать чужую личную жизнь. Некоторое время они молча ели, и было слышно, как шуршит вода по стеклянной стене. Было вкусно, но странно. Ривай с трудом привыкал к натуральной еде и даже не мог точно сказать, что ему нравится, а что нет. Разноцветный сладкий с фруктовым запахом напиток всего с пары глотков вскружил голову, в груди стало тепло. – Бухло, что ли? – Это слабоалкогольный коктейль для омег, – пояснил Смит, сам он пил красное вино с кусочками, кажется, апельсинов. – А у меня сангрия с острова Дресс Роза. – Дай глотнуть, – Ривай отнял у него бокал и пригубил. – Неплохо. Но мне много бухать нельзя – быстро развозит. Как-то дядя мне коньяка налил, так я с двух стопок был в говно, даже не помню, что он со мной делал. Он умолк, потому что лицо у Смита вытянулось и слегка побледнело, брови нахмурились. – Ты чего? Торта хочешь? – предложил Ривай. – Ты не помнишь, что с тобой делал дядя? Он ведь альфа? – Не, не помню, – покачал головой Ривай. – Возможно, он мне про охотничьи ножи рассказывал и как ходил на пустынного вепря в диких землях. Или сразу меня спать на лавку закинул. Черт его знает. Смит вздохнул с облегчением и заметно расслабился, даже улыбнулся. Он пересел еще ближе и снова вздохнул, но теперь уже по-другому. Он принюхивался и был очень горячим. Его бедро прижалось к бедру Ривая и слегка подрагивало. – Ты попробуй все-таки, – Ривай взял рукой одну спелую ягоду, протянул Смиту и почувствовал, как к его пальцам прижались жаркие влажные губы. Смит крепко взял его за запястье и не отпустил, щекотно лизнул ему руку и вобрал средний и указательный пальцы в рот. – Похоже на минет, – прямо сказал ему Ривай, а Смит только кинул на него короткий взгляд затуманенных глаз. – Неприлично, если альфа такое омеге делает... «У омеги в рот брать – себя не уважать, – так говорил дядя Кенни. – Это омежки созданы, чтобы сосать. Не альфачье дело!» – Ну не здесь же... – Ривай ухватил Смита за плечо, но тот не остановился – полез целоваться. Жадно и настойчиво, даже грубо. – Надо сначала зубы чистить... – Не ворчи, – осадил его Смит, он быстро расстегивал рубашку Ривая, лез горячими большими ладонями под майку, заголял живот и грудь. – У меня же нет течки, – Ривай ухватил его за ворот и попытался отпихнуть от себя, но не смог – Смит завалил его на диван и не отпускал. Ривай чувствовал на своей шее прерывистое дыхание, а потом влажные губы прижались к коже у ключиц. Смит крепко держал его, дрожащего и дергающегося, и медленно вылизывал ему соски. Извращенец. Ривай так и сказал, но Смит не слушал. Тогда Ривай заткнулся и, как завороженный, смотрел. По его белой коже вниз стекали золотистые пряди волос Смита. Зашуршала молния на брюках. Ривай увидел светлую ткань белья и свой напряженный член, который казался не слишком большим в широкой ладони альфы. Эрвин мягко поцеловал головку красными губами, обвел языком и осторожно, но глубоко взял в рот. Ривай хрипло застонал, закрыл глаза и откинулся на диван. Ему впервые в жизни отсасывали. И это было приятно и чертовски сладко. Смит плотно обхватывал ствол и прижимался губами к самому основанию члена. И не отстранился – проглотил все, когда спустя несколько движений Ривай вскрикнул или, скорее, всхлипнул и коротко кончил. Смит снова полез целоваться – теперь с горьковатым привкусом. Он расстегнул свои брюки, и Ривай бедром почувствовал тяжелый твердый член. Смит не пытался присунуть, только жарко терся об его тело и сдавленно хрипло постанывал. – Сожми колени, – низким чужим голосом велел Смит, грубовато ухватил его за щиколотки и закинул обе ноги себе на плечо. – Плотнее. Ривай приоткрыл глаза и теперь видел, как между сдвинутых бедер показывается крупная головка члена альфы. Тяжелый толстый ствол скользил по члену Ривая до тех пор, пока Смит не кончил с длинным стоном. Спермы было много, она заляпала Риваю живот и грудь, и он только сейчас почувствовал вкусный древесный, лесной запах Смита. Пахло скошенной травой под солнцем, смолой и переспелыми ягодами. К аромату примешивались чужие запахи – море, вино, дождь и цветы, как синий вьюнок на веранде. – Так странно, – сказал Ривай и втянул воздух, когда Смит рассеянно вытирал его и себя влажными салфетками. – Ты чуешь? – Давно чую, – серьезно отозвался Смит. – Мы эти запахи подцепили в лифте. У господина Дофламинго омега в течке. А у его мальчика очень сильный запах. Да и у него самого. Он поморщился. Видно, запах другого альфы был ему неприятен. – Тебе понравился его мальчик? – Ривай удивил сам себя внезапной ноткой ревности в голосе. Смит уставился на него так тупо и непонимающе, что Ривай больше не стал докапываться с дурацкими вопросами, а вместо этого залпом допил свой коктейль. Ему стало не по себе. Они не трахались с проникновением. Только в первый день своего знакомства, а потом – всё. Ривай не хотел, не давал и даже не думал об этом. Смит иногда прижимался к нему, обнимал сзади, норовил целовать в шею и щупать все его тело. Но не чувствовал отклика и не заходил дальше. Похоже, ему было стремно за их первый раз, он, поди, себя насильником считал. Но они это никогда не обсуждали. «Альфе надо часто и много, а то это не альфа, а дерьмо собачье», – так говорил Кенни. «В течку омеги вступают в половую связь для зачатия потомства», – так говорили на уроках благонравия в приюте. «Надо ли трахаться только в течку? – задумался Ривай над куском недоеденного торта, застегивая рубашку. – А если омега дает только в течку, то с кем ебется альфа все остальное время? С другими омегами?» Он попытался вспомнить, ебал ли Кенни вообще омег в течке. И не смог припомнить. В голове все смешалось. Все эти вопросы ебли были слишком сложными и запутанными – Ривай тонул в них. – Поехали домой, – ласково сказал ему Смит и обнял за плечи. – Как мы поедем-то? Ты ж в подпитии. Кто за руль сядет? Смит засмеялся: – Я сверхальфа, Ривай. Мы почти никогда не пьянеем. Такой метаболизм. – А торт заберем? – Конечно, – пообещал Смит. Аэрокар мчался по скоростной. За лобовым стеклом было рыжее и болезненное закатное небо с черными кляксами облаков. Из кондиционера дул легкий ветерок, шевелил пряди волос. Ривай вспоминал, как пару раз ночью Кенни сажал его за руль, сам плюхался рядом, курил и ругался, мол, косорукая ты курица. «Омеги к вождению не способны. У них руки – не для руля, а чтоб член ловчее сжимать, – ворчал Кенни. От его сигарет в салоне стояло облако дыма, которое не сдувал даже холодный ветер, а из открытых окон воняло гарью с завода. – А глаза им, чтоб, значится, самца за версту видеть». «Заткнись! – злился Ривай, старый аэрокар не слушался руля, приборы сбоили. – Ты только про омег и говоришь. Найди себе уже жену!» «На хрена мне жена? – с веселым удивлением говорил Кенни. – Когда мне любая даст?» Дядя был невыносим, но все же он лучше учил водить, чем сонный, безразличный ко всему бета с приютских курсов вождения. Аэрокар внезапно дернулся. Ривай посмотрел на Смита – тот казался бледным. Он сбросил скорость и свернул на соседнюю полосу, где движение было куда медленнее, зато и риск разбиться был минимальным. – Ты в порядке? – Немного устал, – тихо сказал Смит. – Прости. Трудная выдалась неделя. – Хочешь, я поведу? – Не сегодня. – Зря, – помрачнел Ривай. На светофоре, когда аэрокар остановился, он увидел рекламный щит «Курсы повышения квалификации для омег: бухгалтеры, секретари, операторы складских терминалов». – Может, мне на курсы пойти? – Нет, – внезапно резко отрезал Смит. – Почему это? – Поговорим в другой раз, – прозвучало еще категоричнее, и Ривай умолк, только недовольно поглядывал на него искоса. Вот ведь деспот! Ночью Риваю сделалось неспокойно, хотя в доме было тихо, а за окнами мягко шелестел теплый дождь. Он не мог уснуть, вертелся, вздрагивал – чудились посторонние тревожные звуки. И было немного совестно – со Смитом они почти не разговаривали перед тем, как разойтись по спальням. Ривай поднялся, пересек коридор и тихо вошел в соседнюю комнату. Там, в темноте, он впервые увидел Смита спящим – тот лежал на спине, глаза закрыты, светлые волосы растрепались и разметались по подушке, грудь мерно вздымается. Ривай неслышно подошел и лег рядом, просто слушал ровное глубокое дыхание, пока сам не провалился в сон. Ривай на удивление проснулся первым. Комната была залита янтарным утренним светом, в сиянии солнца волосы Смита искрились золотом. И сам Смит выглядел, как, черт побери, красавчик. Густые брови, длинные ресницы, правильные крупные черты лица, чистая загорелая кожа. Сработал будильник на телефоне, но Смит и не думал вставать: он неохотно заворочался, притиснул к себе Ривая и, не открывая глаз, что-то счастливо пробормотал, заулыбался. – Эй! Тебе не пора? – Ривай неловко обнял его в ответ. – Пять утра. Смит уткнулся в его шею и невнятно проговорил: – Позвони Майку. Скажи – не приду... – Куда не придешь-то? – Никуда, – шепнул Смит. Ривай кое-как дотянулся до его телефона на столике, некоторое время тыкал в экран и тупил. Смит лениво поднял одну руку и, не глядя, ткнул пальцем в экран – прошла идентификация, и телефон заработал как надо. В меню контактов Ривай нашел первого попавшегося Майка и набрал его номер. – Алло, – прозвучал из динамика низкий голос. – Смит не придет, – сказал Ривай. – Никуда. – А вы кто? – удивился Майк. – Ривай, – ответил Ривай и скинул вызов. Он потрогал лоб Смита – скорее холодный, чем горячий. – Ты не заболел? – Я никогда не болею, – вяло сказал Смит, задремывая. – А ты это... Ты когда спал в последний раз? – Ривай невольно погладил золотистые волосы, они были густыми, мягкими и пахли ромашкой, приятно скользили между пальцев, щекотали. – Две недели назад. – Так и откинуться недолго, – строго заметил ему Ривай. – Сверхальфы от такого не умирают, – упрямо возразил Смит. Он был таким ласковым сейчас, медлительным и податливым, что Риваю захотелось крепче обнять его и защитить – от чего угодно. – Я тебе супа куриного сварю. – Хорошо, – согласился Смит еле слышно. – Только позже. Сейчас – будь со мной. И... Я тебе как-нибудь тоже сварю суп. Золотой свет пятнами падал на тропинку между темно-коричневыми стволами сосен. Кроны шумели высоко в синем небе. Под ногами пружинила сухая хвоя да потрескивали мелкие ветки. Кенни бежал через лес, ровно, размеренно дыша. Каждое утро он огибал овраг, взбирался на пригорок, нырял в тенистую низину и удалялся на пятнадцать километров от своего старого, зеленого от вьюнка и мха домика. Выскакивал на просеку и тут же нырял обратно под густые кроны – не хотел показываться там, где его легко мог зафиксировать орбитальный спутник. Иногда пищал дозиметр в браслете – близко была зона с высоким радиационном фоном. Ныло правое бедро, тянуло новый шрам от пули, боль отдавала в колено, но Кенни не обращал на это большого внимания, по опыту знал: на нем все заживет как надо. Он замедлил движения и перешел на шаг, когда увидел деревянную наблюдательную вышку у силового поля, за которым лежала мертвая красная земля. У вышки на бревне сидел старик с серыми от седины волосами, в руке он держал бутылку джина, у его ног лежало ружье. – Есть новости? – Кенни уселся рядом и предложил сигарету. Они закурили, и старик долго молчал, прежде чем ответить глухо: – Твой человек из южного сектора передал... Он порылся за пазухой желтоватой выгоревшей штормовки и вытащил мятый картонный пакет. Там оказались письма. Одно от Администрации Мегаполиса, другое от опекунского совета. Кенни нахмурился, читая. Отобрал у старика джин, сделал хороший глоток и утер рот рукавом. – На вот, еще кой-чего добыл, – старик прямо в лицо ему сунул пару страниц, явно вырванных из газет, что печатают в Мегаполисе, в кварталах для богатеев. Настоящая бумага, запах типографской краски. Кенни стал еще мрачнее. Мышцы сильно свело, бедро и колено подрагивали от напряжения. Он вытянул вперед ногу и медленно со свистом выдохнул сквозь зубы. Он злился. С газетных обрывков на него смотрел серьезный молодой альфа с волевым подбородком. Явный блонди, хоть и кровь у него пожиже будет, чем у тех, кто ведет свой род от самого Ясона Минка. Эрвин Смит. Кенни был неплохо осведомлен об этом блондинчике, который несколько лет назад возглавил военный комитет обороны Мегаполиса. Раньше у военных легко можно было купить оружие – только плати, и в твоих руках будет что угодно, даже если это ракета класса «космос-земля», а такими можно с двух-трех попаданий пробить силовые щиты города. Хочешь секретную информацию с орбитальных спутников Мегаполиса? Только плати. А теперь между черным рынком и войсками обороны вклинилась эта заноза, упертый блондинчик. Трижды к Кенни обращались с просьбами, требованиями и даже с угрозами: убери Эрвина Смита. Последний раз они зашли слишком далеко, и Кенни пришлось убить семерых членов мафии – нечего было размахивать пушками перед его носом, жалкие свиньи. Он и зарезал их, как свиней, в их хлеву на сотом этаже здания, а они визжали, так громко визжали... Тогда он перешагнул через их тела, взял из разбитого бара бутылку водки. Долго не мог открыть – мокрые от крови пальцы проскальзывали. Он обтер ладонь о гардину, шторка сдвинулась, и за стеклом показались разноцветные огни ночного города. Свет все мерцал и переливался, расплывался пятнами, а потом начал угасать. – Блядь... Кенни оперся о стол и переждал головокружение. Бедро пульсировало, брюки промокли от крови, пуля засела глубоко. Чертова бутылка наконец поддалась – он щедро плеснул водки на рану и часто-часто задышал, а потом тихо по-звериному рыкнул, давя крик. Снял с пояса ремень и перетянул ногу выше пулевого отверстия. Он знал, что у лифтов и в холле первого этажа его уже ждут. Он медленно, а потом все быстрее и быстрее побежал по лестнице вверх, туда, где за окнами виднелась изогнутая арка – переход между зданиями. Потом он спускался, все так же по лестнице на сотню этажей, чертовых бесконечных этажей. Рана подтекала, от него сильно разило спиртом и кровью. У аварийного выхода он едва не упал, ухватился за ручку двери и тут понял – дверь заблокирована, не электронным замком, а обычной толстой цепью. Он беззвучно взвыл. Да что за ночка такая! Все через жопу! Он вытащил один из пистолетов – самого крупного калибра – и трижды выстрелил. С громким звуком пули перебили два звена, и цепь со звоном тяжело грохнулась на пол. Потом все перепуталось, слилось в сплошной буро-красный поток с редкими просветами. Кенни помнил бледное перепуганное лицо водителя такси. – Да не ссы ты! – рассердился Кенни и протянул ему липкую от крови пачку банкнот. – В-в-в... в машине камера... – выдавил водитель, но к деньгам потянулся. – Уничтожишь диск. – Н-но... – Ладно, я пристрелю тебя, угоню тачку, а потом скину ее на скорости в залив. Идет? Таксист тут же завел аэрокар, а когда машина вырулила на красную скоростную линию, уже ковырялся с электронным кодом камеры наблюдения. – Есть сейчас врач в доках? – спросил Кенни. Он увидел самого себя в зеркале заднего вида – был он еще бледнее таксиста, глаза запали, а нос заострился, как у мертвеца. – Кто за наличку лечит без вопросов лишних? – Н-не знаю. Я... я не б-б-бываю в доках. Это плохой район, – блеял этот баран. – Ну не в доках. Кто лечит всякую шваль? – Шваль? Понимаете... Кенни слегка пощекотал его затылок дулом пистолета, и на барана снизошло просветление. – Знаю! – крикнул он. – Знаю. Сейчас отвезу. Кенни лежал на холодной металлической каталке – она так и не нагрелась от его тела, таким ледяным стал он сам. Смотрел на серый облупленный потолок, искоса видел соседнюю каталку, тело под простыней и бирку на белесой руке, что свешивалась с края. Тускловато и неровно светила лампа, зудела, как комар. Кенни различил руки врача – под тонкими перчатками видны были какие-то черные символы, татуировки. Лицо врача было скрыто медицинской маской, только сияли прозрачные серо-голубые глаза да торчали в стороны растрепанные черные волосы. Он наклонился к лицу Кенни, посветил прямо в глаза, видно, проверял рефлекс зрачков. Потом показал зажатую пинцетом пулю и со стуком опустил ее в жестяную миску. Голос у него был хрипловатый, но мягкий: – Зашил тебя. Донорской крови тут не достанешь – залил коагулянт и синтетическую смесь. Он указал на ярко-оранжевую капельницу, трубка от которой тянулась к сгибу локтя Кенни. – Ты в прозекторской, – сказал врач. – Я на тебя повесил бирку, что ты труп неизвестного. Если кто-то заглянет, будь добр, притворись мертвым. Оставайся часа на три. Потом уходи. А если помрешь – ну, ты там, где тебе самое место. Он помедлил, достал из кармана пластиковый пакет с деньгами: – Я себе взял из твоего бабла сколько причитается. А теперь мне пора. Меня тут быть не должно – уволили еще месяц назад. – И добавил: – Снимаю тебя с капельницы. А то дежурный не поймет, зачем трупу коагулянт. Когда он вытянул иглу из локтя, Кенни сильно ухватил его за запястье, дернул поближе к себе и прохрипел: – Неплохо лечишь. Для омеги. Глаза молодого врача расширились, он ощутимо вздрогнул. – Да не боись, я ж раненый, – сипло хохотнул Кенни. – Бери все деньги. Только если кто спросит тебя о Кенни Жнеце – держи ротик на замке, хорошо? – В жопу себе засунь свои деньги. – Он побелел от злости и с силой выдернул руку. А потом сказал с плохо скрываемой гордостью: – Никто меня не посмеет ни о чем спросить. Я из семьи Донкихот. Каблуки его сапог тихо стучали по каменному полу, на пороге он снял халат и маску и кинул их в мусорку возле двери. Кенни повернул голову, прижался щекой к металлу каталки. Полюбовался фигуркой врача. Хорош – насколько может быть хорош мальчик-омега. Длинные ножки, попка ничего так. – Может, еще увидимся, – вслед ему сказал Кенни. Врач лениво показал ему средний палец и закрыл дверь. Через час подъехали проверенные люди и с ними нормальный врач, который только развел руками и отметил, что все было зашито безупречно. – Мне снова нужно уехать, – сказал Кенни. – Надолго. Он ощутил во рту отчетливый горький привкус. Он приезжал, чтобы забрать своего Крысеныша из работного дома. Но эти свиньи из мафии спутали ему все карты. Теперь опять придется лечь брюхом на дно. И все же он знал, что поступил правильно. Чутье никогда еще его не подводило – он знал, что Эрвин Смит должен жить. Потому что этому чертовому грязному миру нужны люди, которые не дадут кому попало запускать баллистические ракеты с орбиты. И вот сейчас Кенни узнал, что блондинчик Эрвин стал временным опекуном его Крысеныша. Да что там опекуном! Они собирались пожениться. Старик страшно закашлялся, затянулся сигаретой и снова заперхал. – Сдал ты в последнее время, – заметил Кенни. – Никак помирать собрался. Надо бы тебе могилу выкопать, пока ты живой, – хоть сам себе надгробье какое сделаешь. – Шиш тебе, – ощерился крепкими здоровыми зубами старик. – Еще тебя схороню. Они уставились друг на друга – две пары одинаковых светло-серых прозрачных глаз с недобрым прищуром, вертикальные морщины между тонких бровей. Аккерманы. – Ну ты чего, дед? Обиделся, что ли? – оскалился Кенни и сунул ему еще сигарет. – Чего волком смотришь? Старик взял курево и заворчал: – Ты зачем племянника в городе бросил, а? Ему б в лесу с тобой всяко лучше было. Хочу забрать, хочу забрать – всё пиздел мне. – Опасно со мной быть. – Тю! – старик потыкал узловатым худым пальцем в одну из страниц газеты. – Видал? Воспитанники омежьего приюта – проститутки! Может, и наш Крысеныш этого блондина где-то в сауне подцепил? Позор! Позор тебе, старый ты хрен! – Это ты старый хрен! – прикрикнул на него Кенни. – Не мог мой по рукам пойти! Да никогда! Они помолчали, и Кенни сказал спокойнее: – Засиделся я в твоем сраном лесу, дед. Жопа мира. Разберусь кое с чем и поеду, лично посмотрю в глаза этому блондинчику. Хочу знать, что ему надо от Ривая. – Что надо? Да деток, поди, хочет от Аккермана. Дети наши – самые лучшие, крепкие, сильные, – старик приложился к бутылке. – Какие детки? Крысеныш бесплоден. – А ты его лечил? К врачам водил, а? Или знай себе бухал и людей резал? – Время такое было – бухать и резать, – с досадой отмахнулся Кенни и поднялся на ноги. Письма он подпалил зажигалкой и бросил догорать в кострище у ног старика. На обратном пути Кенни бежал медленнее. Свернул к холодному чистому озеру. Быстро искупался в воде, темной от гранитных глыб на дне, выбрался на берег и обсох на камне под солнцем. Весь он, высокий и, как голодный волк, поджарый, был загорелым и в шрамах. Под изрезанной рубцами кожей перекатывались мышцы без грамма жира. Розовел свежий шрам на бедре среди редких темных волосков. Он нахлобучил на мокрые до плеч волосы шляпу с полями, чтобы солнце не светило в глаза, и закурил. Он вспоминал Ривая маленьким – нос пуговкой, злые большие глаза с недетским прищуром, крохотный рот, бледные губы вечно сжаты. Кенни учил его стрелять по бутылкам, хотя пистолет был слишком тяжел для рук ребенка. Этот дурень Ривай порезался об осколки, а Кенни наорал на него. Но Крысеныш не заплакал – он никогда не плакал. Даже тогда, когда пьяный вдрызг Кенни показывал, как обращаться с ножами, и не уследил – Ривай вогнал себе лезвие в ладонь. Когда Ривай немного подрос – он, злопамятная гадина, иногда напоминал Кенни: твой собутыльник тушил об меня окурки! Кенни такого не помнил и просто давал ему оплеуху, чтоб не пиздел. И только еще через пару лет сообразил, кто именно из дружков любил прижигать бычками омег. Кенни нашел его, привязал к стулу, облил бензином и поджог. А Крысеныша забрал покататься на аэрокаре и даже, как давно обещал, пустил мелкого за руль. И если блондинчик Эрвин хоть что-то плохое сделал Риваю – Кенни собирался все-таки убить его. Потому что все, кроме самого Кенни, кто обижал Ривая, заслуживали только смерти. Кенни оделся и, не торопясь, пошел по лесу. Дорогой проверил капканы – в один попалась мутантская двухголовая зайчиха, жирная и страшная: во сне увидишь – обоссешься. Кенни притащил добычу в домик, заросший вьюнком, и от самых дверей швырнул в темную прохладную кухню на стол. Гаркнул: – Эй, дурехи! Из комнаты метнулась растрепанная рыжая деваха с опухшим заспанным лицом, бухнулась на колени и начала стаскивать с него ботинки. – Вы пожрать приготовили или дрыхли все утро? – Кенни отпихнул ее, прошел к кровати и уселся на покрывало из шкур. Из одеял, как из кокона, вывернулась вторая дуреха, блондиночка чуть моложе рыжей, взялась разминать ему плечи. – Чего в доме не убрано? – ворчал Кенни, глядя, как в тонком луче света меж ставен кружатся хлопья пыли. – Так рано еще, – хрипло возразила ему рыжая. Теперь она в его рубашке на голое тело стояла на пороге и дымила косяком травки. – Поедим, тогда приберемся. – Зайца пойди освежуй, – велел Кенни блондинке. – Фу, не люблю я это, – она скривилась. Кенни понял, что дурех пора опять как следует отпиздить – по-хорошему не понимают. Эх, был бы здесь Крысеныш. Он бы давно привел дом в порядок, отскоблил и отмыл. Натаскал бы воды из колодца, из погреба достал бы припасы и сготовил съедобный завтрак. Кенни не приходилось бы самому стирать в озере одежду и свежевать добычу. А эти омеги – ну ни на что не годны, только трахать их и можно, да если холодно, они греют с двух боков. Ну и выпивать с ними хорошо – веселые, беззаботные, не обремененные лишними знаниями. – Ну хоть сами вымойтесь, – буркнул Кенни, сегодня он был не в настроении бить этих шлюх. Вообще бить омег было неприятно и, пожалуй, неправильно, пусть иногда и необходимо. – Идите-идите! И канистру с собой возьмите, принесете воды для чайника. Ну! Живо! Они с нытьем и руганью кое-как обулись. Загремела канистра за крыльцом, дверь закрылась со скрипом. Кенни остался один. Он вытянулся во весь немаленький рост на кровати – ноги, чтоб не свешивались, закинул на лавку. Если бы он когда-нибудь нашел такого же хозяйственного и рукастого, как Ривай, – женился бы, черт возьми. Пусть бы даже это был мальчик-омега – Кенни бы постепенно стерпелся с тем, что сисек у омеги нет, но зачем-то есть член. Иногда, когда он засыпал трезвым, ему снился шелест моря и запахи цветов. Во сне он лежал в постели с кем-то, но видел только длинные пряди светлых, выгоревших на солнце волос. Кто-то спокойно дышал Кенни в плечо и обнимал его не по-женски крепкими руками. – Я – ебаный романтик, – ухмыльнулся самому себе Кенни. – Правда, Крысеныш?