За грехи мои тяжкие

Утро наступило неожиданно. Меня разбудил негромкий, но требовательный стук в дверь. Я усмехнулся, думая о том, что так будет начинаться каждое утро в последующие полгода. Ну хоть какая-то ясность и постоянство, это не могло не радовать. Поднявшись и чувствуя себя довольно отдохнувшим, я неспешно оделся в унарскую форму и, плеснув в лицо ледяной водой, вышел из комнаты. В коридоре, как и ожидалось, я наткнулся на братьев Катершванцев. Улыбчивые, высокие и белобрысые… Бароны, стоя рядом друг с другом, практически перегородили узкий и привычно темный коридор. Увидев, как я замер и гляжу в их сторону, Норберт, (даже сейчас мне без труда удалось отличить его от брата, взгляд Йоганна был мягче, младший барон слегка робел и едва заметно смущался) извинился за мнимые неудобства и широко улыбнувшись представился. Йоганн последовал примеру брата. Я протянул Норберту руку, тепло улыбаясь в ответ и вдруг запоздало понял, что назвать свое имя, как подобает воспитанному человеку, у меня не получится. Катершванц с радостью принял мою ладонь и от души пожал ее, так что у меня слегка хрустнули кости. Братья, ожидая продолжения нехитрой церемонии, уставились на меня, а я, как дурак, молчал и хлопал глазами. Ожидание затягивалось почти неприлично. На лице Йоганна появилась озабоченность. Он вспомнил, что называть полные имена, украшенные древним титулом, они не имели права по требованию присяги. Получалось ужасно. Норберт глядел на меня и ждал, Йоганн начал оправдываться. Вот ведь… Я замотал головой и указал рукой на свое горло, беззвучно и беспомощно открывая рот. — Ты есть не можешь коворить? — Норберт прищурившись, с сожалением на лице взирал на мои смешные попытки. Я с долей облегчения кивнул. Именно так, мой друг, не могу. Как бы все же представиться? Терять таких друзей, как бароны, очень не хотелось, братья мне откровенно нравились с самого начала. Нужно было срочно исправлять ситуацию. Тут мой взгляд упал на собственную руку, где красовалось отцовское кольцо. Я коснулся руки Норберта, привлекая его внимание, а после ткнул пальцем в свой перстень, надеясь, что юноши сообразят, в чем дело. Йоганн улыбнулся, вглядываясь в изображенную на черном карасе скалу. — Октелл, — коротко заметил он. Норберт, тоже разглядывавший перстень, согласно кивнул: — Ты есть Октелл, молотой герцог, мы знать о Повелителе Скал, знать о Наторе. Ричард Октелл… Единственное, что я мог сделать — это счастливо закивать головой и улыбнуться. С Катершванцами вышло все неплохо, ребята поняли, несмотря на то, что я не мог объясняться по-человечески, и меня согревала надежда, что при определенной доле везения и усердия потеря голоса не так уж и страшна. Не прошло и трех минут, как в коридоре появился серый слуга и бесцветным голосом попросил господ следовать за ним в трапезную. Переглянувшись с баронами, я, довольный первыми успехами, легко последовал за провожатым. Зайдя в трапезную, где уже собралась часть унаров, я занял указанное мне слугой место и украдкой осмотрелся. Напротив меня вертелся на стуле Паоло. Живой… Я пялился на него неприлично долго, пока тот не почувствовал мой взгляд и не обернулся, вопросительно приподняв черную бровь. За прошедшее время я  почти позабыл, насколько симпатичен был кэналлиец. Возможно, много лет назад очень похоже выглядел синеглазый Росио Алвасете, учившийся в этих стенах и, по словам Эмиля Савиньяка, доводивший до белого каления Арамону, который в те времена не был еще капитаном, а преподавал унарам фехтование. Я поспешно отвел взгляд от Паоло, сдерживая радость от того, что снова вижу его. Тут же, рядом со мной, сидел Валентин, с привычно безучастным лицом разглядывая свои ногти, которые, я готов поклясться, в таком пристальном внимании совершенно не нуждались. Видеть Спрута тоже было отрадно. Что уж говорить о сидевшем через два стола Арно и улыбающемся своим мыслям Альберто. Разглядывая друзей, я пропустил торжественный выход Арамоны. Впрочем, особого сожаления по этому поводу я не испытывал, так как того впечатления, что произвел на меня Свин в прошлый раз, повторить было невозможно. Представ перед воспитанниками во всей своей капитанской красе, Арамона долго распевал о том, что он для нас теперь Создатель и король в одном лице… Ага, уже… слышали мы все это… Глядя на распинающегося капитана, я вдруг вспомнил Герарда, мальчишку, который столь же не походил на своего отца, как океанские волны непохожи на болотную жижу. Отцы и дети — извечная тема. Вдруг стало грустно. Точно так же, возможно, сравнивали меня, юное исчадие Лабиринта, присягнувшее злодею Альдо, предавшее и оговорившее любимого народом Ворона, убившее беременную женщину, с моим великим и почти святым отцом. Мда… Как ни прискорбно было это сознавать — сравнение выходило не в мою пользу. Отвлекшись, наконец, от тяжёлых мыслей, я заметил, что капитан закончил свою речь и началась перекличка. Унары выходили по одному и громко называли свое неполное, как принято в Лаик, имя. — Унар Карл! — толстый, смущающийся и краснеющий до корней волос. — Унар Альберто! — изящный Салина, в будущем друг, который не отказал Ричарду Окделлу в поддержке в тяжелую минуту.  — Унар Эстебан! — Колиньяр, как всегда, наглый и уверенный в себе. Глядя на него, я едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Надоедливый щенок, которому не суждено было вырасти препаршивой псиной. Впрочем, кто знает, как все сложится на этот раз. — Унар Валентин! — Придд, спокойствие которого могло граничить с надменностью. Мое отношение к Спруту никогда не было однозначным… Даже теперь. Что ж, поживем — увидим. — Унар Арно! — Савиньяк, решительный и бесстрашный. Оно и понятно, с такими-то братьями разве можно было быть другим? При взгляде на друга мне очень ясно вспомнился Эмиль, отчего-то развалившийся в кресле напротив эра Рокэ и потягивающий «Черную кровь». Дальше шли Катершванцы, по очереди, сначала Норберт, потом Йоганн. После баронов представляться настала моя очередь. Я поднялся, сделал шаг вперед и замер, уставившись на Арамону, зная, что открывать рот совершенно бесполезно. Тот, не пряча кривой усмешки, пялился на меня своими выпученными свиными глазками, язвительно ухмыляясь. — Ну же, унар, мы ждем, — спустя пару секунд рыкнул капитан, прекрасно зная, что ответить я не могу. — Ваше имя! Скотина! Я почувствовал, как к щекам прилила краска. Руки сами собой сжались в кулаки… — Унар Ричард, — раздался откуда-то со стороны красивый и спокойный голос. Я не выдержал и повернул голову в сторону говорящего. Отец Герман не смотрел на меня, он спокойно выдерживал злой взгляд, которым на него зыркал капитан Лаик. Еще бы, сорвалась возможность унизить и поставить на место сына мятежника, герцога, неугодного Дораку. Арамона злился. Нет, правильно было бы сказать — бесился. Отец Герман же на это плевать хотел, его лицо ничуть не изменилось, сохраняя выражение холодного равнодушия, а я, сказать по совести, впервые почувствовал к олларианцу нечто, похожее на благодарность. Зачем он это сделал — осталось для меня загадкой, но как бы то ни было, я был рад его помощи, снова думая о том, какими непростыми для меня будут эти полгода.