За грехи мои тяжкие

Возвращаться с утра в Лаик было боязно и тошно. И это несмотря на то, что из дома Марианны выехали мы довольно рано и рядом со мной, безмятежно глядя перед собой, гарцевал сам Первый маршал Талига. Накануне, перед тем, как отправиться спать и проститься с милой хозяйкой и поразившим меня своим широким жестом Алвой, я жестами попросил у баронессы бумагу и перо с чернилами. Получив желаемое, я в письменном виде, выразил эру Рокэ свою благодарность, а также предупредил его о том, что утром мне нужно будет вернуться в трактир «Золотая подкова», где я оставил своего коня. Алва прочел мое послание, усмехнулся и заявил, что такая мелочь, как заступничество перед Арамоной, сущая безделица по сравнению со спасенной жизнью. А после, прежде чем я покинул гостиную, поинтересовался состоянием своего спасителя. Что я ему мог сказать? Разумеется, соврал, недрогнувшей рукой выводя: «Все хорошо, господин маршал, не стоит беспокоиться». И само собой, я ни слова не написал о том, что болит ушибленная при падении на мостовую голова, и на затылке можно нащупать здоровую шишку, что до сих пор ноют помятые Манриком ребра… К чему жаловаться? С эра Рокэ сталось бы вызвать посреди ночи лекаря, а я вдруг почувствовал, что ужасно устал за этот безумный день и до позорной дрожи в коленях хочу спать. Марианна проводила меня в комнату для гостей и, ласково улыбаясь, поинтересовалась, не хочу ли я еще чего-нибудь. Мне вспомнились рассыпанные по полу спелые черешни, собственные руки, скользящие по дорогому ковру, лихорадочно собирающие гладкие и крупные ягоды, смеющиеся глаза баронессы очень близко от моих… И это непрошеное и неуместное сейчас воспоминание тут же заставило щеки запылать. Намекала ли моя прекрасная хозяйка на что-то, или это была просто любезность, я так и не понял, но отрицательно мотнул головой. Мне сейчас хотелось только одного — спать! Марианна понимающе улыбнулась и, коснувшись моего лба своими коралловыми губками, пожелала мне добрых снов, а потом тихо затворила за собой дверь. Уснул я мгновенно, стоило голове упасть на мягкую подушку. Без долгих размышлений о странностях судьбы, пока без страха о возвращении в Лаик, без снов. Утром меня разбудил эр Рокэ. Точно так, как он делал это в Сагранне, когда мы жили с ним в одной палатке и он, давно проснувшись сам, желал меня видеть на утренней тренировке. Вот и сейчас Алва, потряхивая меня за плечо, знакомо приговаривал: «Доброе утро, юноша, поднимайтесь. Нас ждут великие дела!». Эта фраза выбила меня из реальности, заставив забыть, на каком я свете и где вообще нахожусь. «Сейчас поднимусь, эр Рокэ… — беззвучно пробормотал я, желая только одного — урвать у тирана еще минутку сна, или, если повезет, пять, и лишь после этого покинуть теплую кровать и тащиться следом за своим эром на фехтование, спотыкаясь и ругая Ворона и его уроки, — рано же еще, поимейте совесть!» — Вы, юноша, как я погляжу, принадлежите к почтенному племени сов — усмехнулся Алва, — будем надеяться, что капитан Арамона разделяет ваши привычки. И в этот момент до меня наконец-то дошло, что военные побудки в Сагранне — дело далекого будущего, которое имеет очень высокую вероятность не наступить вовсе. Я вскочил. И только после этого смог разлепить глаза и посмотреть на Алву. Тот выглядел так, будто проснулся уже очень давно и спал не менее семи часов, что в принципе было невозможно, так как в комнату еще не начал пробиваться серый зимний рассвет, и все же выглядел мой бывший эр свежим и отдохнувшим. Впрочем, чему удивляться? Так было почти всегда, в те счастливые времена, когда я на него злился, кричал на всех углах о своей оскорбленной Чести и, морщась под насмешливым синим взглядом, звал его монсеньором. — Хорошо спали? — спросил он. Я кивнул. Хорошо, но мало. — Отлично, — улыбнулся маршал, — тогда у меня к вам еще вопрос: — Почему вы назвали меня эром Рокэ? Вот тут-то я и проснулся окончательно. Не мог же я произнести это вслух, определенно не мог. Тогда откуда? — Я неплохо научился читать по губам, полезное, знаете, умение, — пояснил Алва видя мое удивление, — особенно оно требуется, когда появляется необходимость постоянно ошиваться при дворе. Так вот, Ричард, у вас, несмотря на давнюю потерю голоса, прекрасно сохранились артикуляционные навыки и для меня не составляет большого труда понимать то, что вы пытаетесь говорить. Я выдержал его взгляд, хотя чувствовал себя при этом чуть ли не преступником. Ну надо же проболтаться, даже не имея голоса, Окделл, ты превзошел сам себя. Сейчас я не имел ни малейшего права так величать маршала. Да и раньше он не был слишком счастлив, слыша из моих уст это неуместное для него «эр». С другой стороны, когда я произносил это, то почти спал, а во сне может быть все что угодно. Потому я, немного задумавшись, безмолвно ответил, что понятия не имею, о чем говорил, так как в момент побудки мне снился сон. Господин маршал поглядел на меня, слегка прищурившись, а потом кивнул и велел поживее собираться. Что он для себя решил, так и осталось для меня тайной. А я, облегченно вздохнув, пообещал себе впредь быть более осторожным. И все же, позже я раз за разом ловил себя на том, что мысленно продолжаю называть Алву «своим эром». Проклятье! Выйдя из дома баронессы, около крыльца, рядом с красавцем Моро, я обнаружил своего Баловника. Кто-то позаботился о том, чтобы забрать моего конька из трактира и привести его на площадь Каштанов. Увидев хозяина, Баловник обрадовано фыркнул и потянул ко мне морду. Я не мог удержаться и погладил свое надорское чудо, со стыдливой тоской вспомнив о красавице Соне. Эр Рокэ разглядывал моего короткохвостого с интересом, но от язвительных комментариев, как в прошлый раз, удержался. И на том спасибо. Сейчас мне и без них было не по себе. Как только я накинул на плечи плащ и покинул дом Марианны, реальность напомнила о себе в полной мере. Нужно было возвращаться в «загон», и ничего хорошего, несмотря на оптимизм моего бывшего эра, мне это возвращение не сулило. Вспомнились слова Арамоны, которые он торжественно ревел в первый день нашей учебы: «Забудьте о том, кто вы есть, и обо всем, что находится за пределами этих стен. Здесь я для вас отец, наставник и даже сам король!». Мое невозвращение в Лаик было вопиющим нарушением правил и принесенной присяги. Возможно, оправдать этот проступок в полной мере могла лишь смерть. Уверен, Арамона больше всего надеялся на то, что меня уже нет в живых. Свину было бы так удобно избавиться от неугодного унара не замарав рук, но впоследствии, перед лицом кардинала, приписать эту заслугу себе. Что ж, придется разочаровать его. А потом, собрав свои пожитки, отправиться в Надор. С позором, и не имея ни малейшего шанса снова стать оруженосцем Алвы. А как же хотелось! Только сейчас, снова находясь рядом с Вороном, я по-настоящему ощутил желание еще раз принести ему клятву, но теперь сдержать ее до последнего слова. Но… все вокруг уже поменялось настолько, что почти ничем не напоминало мне ту прожитую и бездарно загубленную жизнь, так что предположить, что меня ожидает дальше, было уже невозможно. Вдруг даже маршал будет не в силах повлиять на Арамону? И эти невеселые мысли не оставляли меня до самых ворот поместья.