За грехи мои тяжкие

Фабианов день наступил ровно в срок, именно так, как ему это было положено. Я не успел оглянуться, и вот уже мы, облаченные в парадную форму «жеребячьего загона», прелестным весенним утром стоим на площади святого Фабиана и ждем начала проклятой церемонии. Лучшие Люди заняли свои места, пестрые флаги ласково треплет весенний ветер, Арамона, сияющий и торжественный, оседлав белого жеребца, являет собой образец великолепного самомнения и мнимого величия. Что ж, пора… Я не глядел на галерею с вельможами, не стрелял глазами по сторонам, не трепетал, как большинство замерших рядом со мной унаров – я, опустив глаза, тоскливо ожидал своей участи. Очень хотелось поднять голову и найти сидящего в первом ряду маршала. Поймать пусть надменный, равнодушный, насмешливый — да какой угодно! — взгляд синих глаз, но я не смел себе этого позволить, заставляя себя пялиться в пол. К чему еще больше расстраиваться? Если запрета от Дорака не последовало, а его не было, теперь я это знал точно, — о том, чтобы стать оруженосцем своего прежнего эра, не могло быть и речи. Некоторое время назад, во время очередной увольнительной из «Загона», Реджинальду удалось-таки меня перехватить у ворот. Тогда кузен, радуясь за меня от всей своей простоватой души, сообщил, что среди порядочных людей масса желающих получить герцога Окделла в оруженосцы. Твари закатные… услышав это, я чуть не прокусил себе до крови внутреннюю поверхность щеки. Я замер посреди площади так же, как еще двадцать человек рядом со мной. В этот раз все будет по-другому, и еще вчера вечером, как мне казалось, что я смирился с тем, что история моя не повторится, убедил себя, что так и должно быть, что это неизменно правильно. Теперь же было совершенно очевидно, что принятое смирение и все благие мысли были лишь моей выдумкой. Закатный Альдо… внутри меня распирало от протеста. А в висках стучало: «Не хочу!» Я стоял, до хруста сжимая ладони в кулаки, и разглядывал старинные, потрепанные временем светлые плиты пощади. Одно было хорошо — в этот раз я не стал связываться с крысой, и обе мои руки были в полном порядке. Что ж, Ричард Окделл, хоть в чем-то ты поумнел. Я криво усмехнулся, подумав о том, что мой новый эр вряд ли смог бы так же виртуозно исцелить загноившуюся и воспаленную руку, как это сделал эр Рокэ. Крыса приходила. Долго сидела в центре моей комнаты. Я не испытывал к ней той ненависти, что в прошлый раз, и ничего на ее убийство не загадывал. Удивительно: отчего-то сейчас мне даже показалось, что серая тварь глядела на меня с долей сочувствия. — Пошла прочь! — не выдержал я в конце концов. Крыса нагло глянула на меня, не услышав крика, и осталась сидеть на месте, шевеля торчащими в стороны холеными усами. Разозлившись, я, как и в первый вечер по прибытии в Лаик, ловко кинул в нее сапогом. Серая дрянь пискнула и скрылась в своей норе. Вот так-то! Рука осталась целой. Но отчего-то это утешало мало. Над площадью торжественно взревели трубы, возвещая о начале церемонии. Красиво и неспешно огласили список выпускников благородного заведения. В этот раз я оказался на первом месте. Уроки фехтования, которыми меня мучил Алва, сослужили надорскому заморышу добрую службу: несмотря на нелюбовь ко мне Арамоны, я умудрился занять высшую строчку в списке. За мной шел Паоло, потом Эстебан, Альберто, дальше Норберт, за ним брат, далее все прочие. Когда список был зачитан, над площадью воцарилась тишина. Миг… Стоящие рядом со мной друзья и враги взволнованно ждали своей участи, даже те, кто был точно уверен в будущем. Вот Катершванцы, к примеру, знали, что их заберет с собой господин фок Варзов, и все равно лица близнецов были напряжены. Салина надеялся, что отправится с адмиралом Альмейдой, я это знал точно, как и то, что Валентина возьмет Рокслей. Друзья догадывались о том, что я знал наверняка, мне же было ясно только одно — сейчас мне не бывать оруженосцем Алвы. Этот миг растянулся для меня на минуты, часы, может быть дни. Но, будь моя воля, я вовсе остановил бы время. Но… Первым над галереей раздался голос коменданта, точно так же, как и в прошлый раз: — Ричард, герцог Окделл, я, Людвиг, граф Килеан-ур-Ломбах, цивильный комендант Олларии, принимаю вашу службу. В глазах у меня потемнело. В ушах застучала бешено перегоняемая сердцем кровь. Божественный Лит, за что?! Я знал, что так будет. И все равно услышанное сбивало меня с ног. Молчание мое затянулось. Огромная площадь и все присутствующие на ней замерли, словно каждый ждал моего отклика. Нужно было что-то делать. Отказаться? Невозможно! Согласиться? Тошно… Я тряхнул головой. Поднял взгляд. Нашел коменданта и, приложив руку к груди, поклонился, а затем шагнул в сторону галереи. Говорить я не мог, но подобный жест вполне красноречиво подтвердил мое согласие. Выбор был сделан. Я загнал себя в ловушку, на три года связав себя с неприятным мне человеком, добровольно лишившись возможности провести подаренное Литом время с тем, кто мне был дорог. Какая ирония! В прошлый раз я лопался от ненависти к Ворону, но даже тогда мне не было так гадко. Да, именно так, несмотря на все причуды бывшего эра, сейчас я очень хорошо понимал, что мое отношение к Ворону изменилось в корне. Что ж, если так нужно для того, чтобы исправить все мои прежние ошибки… Я, расправив плечи, широко шагнул к галерее. Быстро поднялся по ступеням, но с таким внутренним усилием, словно шел по самую грудь в воде. Опустился перед комендантом на одно колено и прижался губами к алмазному перстню. Чувствуя себя мерзко, я поднялся и встал позади кресла графа, пытаясь согнать с лица сиявшее на нем выражение злого отчаяния и слыша, как с хрустальным звоном разлетаются на мелкие осколки мои желания и надежды. И в этот момент мои глаза встретились с Алвой. Тот смотрел на меня внимательно, без насмешки и показного равнодушия, а тонкие пальцы маршала поигрывали герцогской цепью. Я знал это движение, оно было признаком того, что эр Рокэ не так спокоен, каким хотел бы казаться. Герцога что-то тревожило. Я чуть приподнял уголки губ, выжимая из себя подобие улыбки. Он едва заметно кивнул в ответ и отвернулся.