За грехи мои тяжкие

Старое аббатство встретило меня утренним ленивым молчанием. Было удивительно тихо для весны, даже птицы примолкли, либо вовсе покинули Ноху. Слышался только мягкий шепот больших каштановых листьев потревоженных слабым дуновением ветра. И ни единой живой души… Я огляделся и, не сдерживая горькой усмешки, припомнил, как очень давно имел уже счастье тут драться, и — надо же, какая неожиданность — с Эстебаном. В тот раз, кроме Колиньяра было еще шестеро… Меня оскорбили, публично обвинив в любовной связи с моим эром. Как же я тогда был зол! Глупый мальчишка… Я разбил своему неприятелю лицо, сделав это именно так, как меня научил Алва, а потом в запале ярости вызвал всех дружков Эстебана на поединок и был безмерно горд собой за это идиотское деяние. Сейчас ситуация виделась мне несколько иначе. То была откровенная провокация, очередная неловкая попытка убрать наследника Надора чужими руками. Я же с юношеским максимализмом, повелся на брошенный вызов, вернее, бросил его сам, сразу семерым. О, я тогда мог и двадцать человек вызвать. Как же, была задета моя драгоценная Честь… Я готов был умереть за нее в тот день, не утруждая себя размышлениями о последствиях и о том, что кому-то это было очень на руку, и умер бы, если бы не эр Рокэ. Интересно, умри я тогда, спасло бы это наш мир от беды? Возможно, весь мир — нет, но Надор не разрушился бы, мать и сестры остались бы живы, а я не стал бы клятвоотступником и после смерти попал бы в Рассвет, а не к тварям. Однако случилось то, что случилось. Но, Всемогущий Лит, я вернулся из Лабиринта и снова ввязался в конфликт с Колиньяром. Неужели что-то исправить не дано? Или мой родовой идиотизм неизлечим? Сейчас все было несколько по-другому. Эстебан получил вызов один и даже не от меня. Но теперь висела на волоске жизнь моего друга. И это терзало меня куда сильнее, чем если бы передо мной снова были семеро. То, что Придду не тягаться с Колиньяром, подтвердил накануне и Ворон. От скверных мыслей меня отвлек звук шагов, нарушивший сонную тишину Нохи. Я обернулся и увидел идущего в мою сторону Придда. Валентин был бледен, но привычно по-спрутовски холоден и спокоен, но за этой маской нет-нет, да проскальзывала тревожная решительность. И она меня совершенно не радовала. — Герцог… — поравнявшись со мной, Придд церемонно кивнул, с ходу задавая официальный тон, — я рад, что вы уже явились. Я скривился и качнул головой. Такой тон меня не устраивал, как и повод, ради которого я сюда притащился. Достав свой блокнот, я поспешно нацарапал на нем свои соображения, весьма некуртуазно: «Валентин, не глупи! Ты не должен драться с этим придурком. Он сильнее в фехтовании. Это опасно!» Я протянул свою писанину другу, слегка нахмурившись. Тот, пробежавшись по ней глазами, вздохнул: — Ты не понимаешь, Ричард, — сказал он, отбрасывая чопорность и совершенно неуместный сейчас официоз, — дело не во мне, и не в тебе… Он оскорбляет память Юстина. Я просто обязан его заткнуть или, погибнув, уничтожить сам повод для таких разговоров. Я яростно завертел головой. И снова лихорадочно начал писать: «Твоя смерть ничего не решит. Для того, чтобы утихли подобные разговоры, нужно убить еще и Алву!» — В каком смысле? — Придд казался удивленным. Хотя, по мне так все было ясно как божий день. Став оруженосцем Ворона, я сразу дал повод для болтунов вспомнить о той истории. Не погнушались этой грязи не только мрази вроде Эстебана, но и кансилльер на пару с почти святой Катариной. Об обличающей Ворона картине я впервые услышал от любезного эра Августа, а чуть позже милейшая Катари и вовсе убеждала меня в том, что Алва сам прислал эту неопровержимую улику семейству Приддов. Валентин, конечно, этого всего знать не мог. Мне не случилось снова оказаться под крышей своего кровника, но кто знает, в связи с кем еще могут подобным образом обвинить Алву? И я дрожащей от волнения рукой водил по листу углем стараясь донести до друга суть своей мысли, которая заключалась в том, что пока Алва жив, всегда найдется тот, кто вспомнит о связи распутного кэналлийца с благородным и Честным юношей. Да, я написал именно так, но думал я совершенно по-другому, больше не считая Ворона ни порочным, ни распутным. Более того, я отлично помнил, что еще в Лаик эр Рокэ, заглянув в мою келью перед уходом, заверил меня в том, что у него не было связи с Джастином. Насколько мне известно, бывший эр не имел привычки лгать, да и к чему ему это? То, что Валентин думал по-другому и был уверен в том, что Алва и Джастин были любовниками, это его дело, не мне его переубеждать, но вот то, что упрямый Спрут решил лично сцепиться с Эстебаном, являлось проблемой. Валентин прочитал мои соображения, не меняясь в лице. Возможно, он и сам думал нечто похожее, но на его решении о дуэли это никоим образом не отразилось. — Я должен, Ричард! — Ни кошки ты не должен! — безголосо крикнул я, схватив его за плечи и, заглядывая в серые глаза, порядком тряханув, — заколоть Эстебана могу я. Для тебя дуэль — самоубийство! Понял ли он мои слова? Скорее всего, догадался. Валентин, качая головой, осторожно снял мои руки со своих плеч и отступил на шаг. — Драться буду я. Это касается не только нас с тобой и памяти Юстиана, есть еще кое-что, Ричард… — Бледные скулы Валентина слегка зарумянились, и я понял, что сейчас он говорит о Паоло, ну конечно… Неужели Придд действительно думает, что влюбленный в него кэналлиец может поверить в сплетни, распускаемые Колиньяром? Вот ведь верно говорят, что любовь делает людей глупцами. Я снова взялся за уголь и размашисто, торопливо написал: «А ты подумал о том, что с ним будет, когда Эстебан тебя заколет?» Валентин прочитал. Вздрогнул, слегка поджал губы, и на лице его мимолетно отразилось сомнение. Ага, значит, не думал. Я уже поздравил себя с удачным попаданием и приготовился бить дальше в этом направлении, как тишину Нохи нарушил бодрый и веселый голос: — Доброе утро, господа. Мы обернулись одновременно. И одновременно удивленно приоткрыли рты, так как вместо ожидаемого Эстебана или на худой конец Константина Манрика к нам ленивой походкой приближался герцог Алва. — Господин маршал, что вы здесь делаете? — довольно-таки невежливо выразил наше общее недоумение Валентин. Что же, я его в этом винить не мог. Придд коротко и подозрительно стрельнул в меня взглядом и приподнял брови. Я лишь пожал плечами. — Совершаю утренний променад, — Ворон широко улыбнулся, подходя к нам, — мой лекарь настаивает на том, что ранние пешие прогулки очень благостно влияют на общее состояние организма. Я склонен ему верить. Я вот не верил, ну ни капли! Глядя в смеющиеся глаза эра Рокэ, я фыркнул и прикрыл рот ладонью. На сердце вдруг стало солнечно и тепло. Алва здесь, и это могло означать только одно — Валентин останется жив. Ворон тем временем небрежно продолжал, вынимая из складок плаща свернутый в трубочку пергамент: — Кроме того, у меня для вас, юноши, есть послание. Хотя, думаю, оно скорее более адресовано вам, граф. О… Я, переполняемый искристым любопытством, наблюдал за тем, как монсеньор протянул письмо Валентину. Тот настороженно взял его, развернул и пробежался глазами по строчкам. А после молча, не меняясь в лице, протянул послание мне. «Господа, — гласило письмо, написанное аккуратным и мелким почерком, — покорнейше прошу вас меня извинить за неявку к указанному сроку, в указанное место. Дело в том, что обстоятельства сложились подобным образом, что я вынужден сегодня же ночью отбыть вместе со своим монсеньором в расположение южной армии, а посему не смогу дать вам удовлетворение. Но позвольте решить наши разногласия иным путем и принести вам обоим свои искренние извинения. Граф, я обещаю впредь не поднимать оскорбившую вас тему. В том же я спешу заверить и вас, герцог. Э. К.» Я перечитал пергамент два раза. Эстебан извинился?! Святой Лит! Что же должен был сказать ему эр Рокэ, чтобы Колиньяр написал ЭТО? А кроме того… Перед моими глазами вдруг возникло лицо генерала Манрика, к которому посреди ночи явился Первый маршал и лично приказал срочно, сию же минуту, собирать манатки и отправляться на юг. Бегом, генерал, бегом!!! Оооо… у меня в горле стало щекотно, из него так и норовил вырваться неуместный сейчас смех. Я, сдерживаясь из последних сил, посмотрел на Валентина. Придд был озадачен. Глянул на Ворона — эр Рокэ с интересом разглядывал старую, почти разрушенную стену аббатства, и поигрывал висящей на его груди маршальской цепью. Вот ведь кошкин сын! Вероятно, почувствовав мой взгляд, Алва обернулся и шкодливо подмигнул мне. — Я полагаю, нам больше нет смысла оставаться в этом приюте уныния, — заявил мой бывший эр, насмешливо глядя на совершенно потерявшегося Валентина, — так что… можно отправляться по домам, господа. — Полагаю, вы правы, — произнес наконец Придд, а потом сердито кинул в мою сторону: — герцог Окделл, я думаю, нам нужно кое-что обсудить. — Не сейчас, граф, — возразил Алва, подхватывая меня под руку и прибавляя шагу, почти волоча меня к выходу, — герцог Окделл пришел сюда пешком, и если он не поторопится то получит большой нагоняй от своего не в меру нервного, эра. Так что позвольте пожелать вам всего наилучшего, граф, и доброго дня. Ричард, Создателя ради, не тормозите!