За грехи мои тяжкие

«Если же ты разорвешь предначертанное и свернешь с неверного пути, по которому прошел уже один раз, к тебе вернется возможность говорить, — прозвучал в моей голове раскатистый голос Лита. — Как только ты услышишь собственный голос, это будет для тебя сигналом о том, что ты справился». Было ли это воспоминание о разговоре в Лабиринте, или же Великий снизошел до того, чтобы утвердить меня в том, что я не ослышался, я не знал. И чтобы окончательно убедиться в том, что голос ко мне вернулся, я неуверенно и тихо произнес: — Голос… Я снова могу… — сомнений не осталось. Произносимые мною слова теперь звучали не только в моей голове, их слышал не я один… Эр Рокэ все еще стискивал мои плечи и с нечитаемым выражением смотрел мне в глаза. — Да, Ричард, — услышал я слегка взволнованное, — похоже, то, что сломалось пять лет назад, наконец пришло в норму. Кто бы мог подумать… Что это? В голосе маршала облегчение? Неужели он… Великий Лит, он что, считал себя виноватым? Да быть того не может! Или может? Впрочем, после всего, что я только что узнал, могло случиться, что эр Рокэ действительно переживал из-за моего увечья, предполагая, чем оно вызвано. Эх, знал бы он, как все было в действительности. Но как же хорошо, что он этого не знает! Я вздохнул с облегчением. Голос вернулся, и это могло означать лишь одно: сейчас я делал все правильно и Лит подал мне знак. Вот только… Хорошо было бы узнать: причастно ли мое внезапно вспыхнувшее чувство к эру Рокэ ко всей этой правильности? И может ли это быть правильным? Эр Рокэ был другом моего отца, а это значит, что он никогда не позволит себе прикоснуться к сыну покойного Эгмонта, даже если этот самый сын будет ползать перед ним на коленях и умолять… Закатный Альдо! Час от часу не легче! — И что же мне теперь со всем этим делать? — пробормотал я, опущенный на землю возникшим вдруг соображением. — В каком смысле? — Брови герцога Алвы удивленно приподнялись. Твари закатные! Как долго мне теперь придется контролировать себя, чтобы не озвучивать приходившие в голову мысли? Я зажмурился, сжал губы и покачал головой. Ну как можно быть таким дураком?! — Есть что-то, чего я не знаю, юноша? — пальцы эра Рокэ легли на мой подбородок и чуть приподняли его. Приоткрыв глаза, я, шалея от этого неожиданного прикосновения, столкнулся с пронзительным, полным беспощадного внимания взглядом. — Нет, эр Рокэ, — новообретенный голос вдруг прозвучал непривычно хрипло, — все хорошо, просто я немного растерян, столько всего сразу… Алва изучал меня, а я боялся пошевелиться — еще миг, и он поймет. И тогда останется только со стыда провалиться обратно в Лабиринт. — Вы никогда не умели врать, юноша. Прозвучало это так знакомо, что меня невольно передернуло, а нахлынувшее томление и желание вмиг схлынули, оставив вместо себя смятение. Он сказал это так, словно я снова был его непутевым оруженосцем, который вечно влипал в истории и пытался это скрыть от своего не в меру идеального, но ненавистного эра. — Я не вру… Просто… — я почти застонал, осторожно отстраняясь от него и не соображая, что «просто». Сказать правду? Признаться в любви? Это столь же невозможно, как рассказать ему о моем возвращении из Лабиринта. Тогда что? Думай, Ричард! Но разве возможно думать под таким пристальным взглядом? — Спасибо, эр Рокэ… — невпопад промямлил я, понимая, что должен сказать хоть что-то. — За что? — Алва убрал руки, но не подумал отодвинуться. На тонких губах мелькнула улыбка. — За все… — ухватился я за его вопрос как за соломинку. Тут врать было не нужно. — Вы столько сделали для меня. — Ерунда… — Вовсе нет, — я потер переносицу. Кажется, эр Рокэ успокоился и больше не подозревал меня в сокрытии чего-то важного. Хорошо. Я расслабленно откинулся на спинку кресла. И, закрепляя полученный результат, отважился спросить: — Скажите, эр Рокэ, если бы тогда, на площади святого Фабиана, мое имя никто не назвал бы, вы взяли бы меня к себе в оруженосцы? Маршал хмыкнул, а потом улыбнулся: — Такого просто не могло бы быть. За твоей герцогской персоной выстроилась очередь из страждущих получить тебя в оруженосцы. Первым стал комендант, но насколько я знаю, следующий за ним в очереди был благороднейший господин Ги Ариго, а также подобные желания возникли и у генерала Манрика… Я вздрогнул. Служить рыжему генералу? О, такого я не мог вообразить себе даже в лихорадке. А маршал, заметив это, усмехнулся, но тем не менее продолжил: — Были и другие… Так что остаться без эра у вас не было ни единого шанса, Ричард. Не нужны были мне эти другие… Я вздохнул. Эр Рокэ снова протянул руку и взъерошил мои волосы — так знакомо, так упоительно… — Я уже однажды предложил тебе пойти ко мне в порученцы, так вот, это предложение до сих пор в силе. Он что, издевается? На лице моем отобразились все муки Заката… Зачем говорить о том, что пока невыполнимо? — Как только появится возможность, я без размышлений возьму тебя на службу, Ричард. И поверь, если бы случилось так, как ты говоришь, и ни одна Честная собака не назвала бы твое имя, я не оставил бы тебя в подобной беде. Я в этом не сомневался. Просто хотелось услышать это от него самого. Я улыбнулся. — Вина? — спросил он, поднимаясь. Я покачал головой. Возвращаться к Килеану навеселе было бы приятно, но неразумно. К чему зарождать лишние подозрения в голове эра? Он и так после вмешательства господина Савиньяка будет чрезмерно внимателен. — Мне нужно идти… — назвать особняк эра Людвига домом у меня язык не повернулся, — к коменданту. Он наверняка знает, что я встречался с Кат… с Ее Величеством, а потому… — Вот потому-то тебе и необходимо выпить, — усмехнулся Алва, дергая за шнур, — тайная встреча с нашим нежным гиацинтом не может пройти бесследно для молодой, неокрепшей психики, — это известно любому придворному ызаргу. А такое событие, как возвращение к тебе голоса, мы просто не можем не отметить. Почти сразу в дверях появился Хуан. — Принеси для меня бутылку «Черной крови», а юноше… — эр Рокэ глянул на меня. — Мне лучше «Слезы», — отозвался я. — Юноше «Девичьи слезы», — скомандовал маршал, и Хуан, молча поклонившись, исчез за дверью, чтобы явиться ровно через пять минут с вином и кубками из алатского хрусталя. Алва сам (а как же иначе, такой полезной вещью, как оруженосец, эр Рокэ не обзавелся) разлил вино по бокалам и протянул один из них мне. — Вот, держи. — Спасибо… — За твой голос мы обязательно поднимем бокалы, но прежде давай выпьем, за одного дорогого нам обоим человека… — на лице маршала появилась печаль, прозрачная, и от вида его лица в этот момент у меня свело скулы, а на глазах едва не выступили слезы. Он не назвал имени: в этом не было нужды. Я поднес к губам свой кубок, вдыхая аромат солнечного, терпкого винограда, и мысленно произнес: «За тебя, отец».