За грехи мои тяжкие

Дорак ушел. Как-то излишне поспешно, отказавшись от предложенного эром Рокэ шадди. Он простился с Алвой, еще раз напомнив маршалу о том, что над его головой сгущаются тучи, а потом, повернувшись ко мне, неожиданно произнес: — Я не знаю, что творится в вашей голове, герцог, и почему, несмотря на ваше окружение и воспитание, вы столь лояльны к герцогу Алве, но позвольте мне вас предупредить: если я заподозрю в вас хотя бы желание причинить этому человеку вред — пощады не будет! — Можете не опускаться до угроз, Ваше Высокопреосвященство, — эти его намеки мне были неприятны, а потому я не выдержал и, забыв о положенной мне немоте, со всей возможной запальчивостью, а также наплевав на банальный этикет, ответил, плохо соображая, кому и что я говорю:  — Герцог Алва мне столь же дорог, как и вам, а потому у меня не может возникнуть даже мысли о том, чтобы навредить ему. А вот на вашем месте я бы получше присмотрелся к господину кансилльеру, Манрикам и господам Ариго. Сильвестр замер, слегка приоткрыв рот, по-видимому, в высшей степени удивленный, а маршал вдруг неожиданно рассмеялся. — Браво, Ричард, — сквозь смех произнес эр Рокэ, — лучшего момента, чтобы рассекретить свой обретенный голос, признаюсь, вы выбрать просто не могли. — Мне неприятен тот факт, что господин кардинал может думать обо мне подобным образом, — почти дерзко отозвался я, радуясь, что маршал не сердится из-за моей оплошности. — Рокэ, признайтесь честно, что вы сделали с этим молодым человеком? Что Дорак имел в виду, говоря это, я так и не понял. Удивила ли Сильвестра моя позиция в отношении маршала, или прорезавшийся голос? А может, все в совокупности? Эр Рокэ, развалившись в своем кресле, довольно переводил взгляд то на меня, то на кардинала, и не торопился отвечать на поставленный ему вопрос. Вся ситуация в целом его, похоже, забавляла, хотя, на мой взгляд, ничего веселого в ней не было. Я, как дурак, снова подставился. — Я? — маршал приподнял левую бровь и улыбнулся. — Совершенно ничего. Ричард встретился мне таким, каким вы его видите, ну кроме, пожалуй, способности говорить, она открылась совсем недавно, а потому не стоит приписывать мне чужих заслуг. — По моим данным, герцога Окделла долго и безуспешно лечили, пытаясь вернуть исчезнувшую столь неожиданно способность разговаривать, но все старания герцогини Мирабеллы ничего не дали. — Могу представить, как проходило это лечение, — Алва зло фыркнул и покосился на меня. — Тебя заставляли сутками напролет читать молитвы, стоя голыми коленями на горохе? Чтобы изгнать одержимость Леворуким? Признаться, я понятия не имел, что «со мной» делали все те пять лет после гибели отца, но я кивнул, побоявшись выдать эту неосведомленность, тем более что скорее всего эр Рокэ был прав. У матушки вряд ли нашлись бы другие способы лечения. Герцогиня свято верила, что любую хворь можно исцелить молитвой, не знала она только одного — что Создателя не существует, и все ее просьбы улетали в пустоту. — Вам же удалось сотворить маленькое чудо, лишь поселив герцога под свою крышу, — как-то невесело усмехнулся кардинал, почти дойдя до двери, — это прекрасно, но, увы, тоже может стать поводом для нежелательных слухов, вас и так считают потомком и пособником Чужого, Рокэ. — Мы не планируем это широко афишировать, во всяком случае, в ближайшее время, — Алва вздохнул. — Верно, Ричард? — Простите, монсеньор, — я потупил взор. И правда, глупо получилось. Как бы приучить себя держать рот на замке вне зависимости от обстоятельств? Впрочем, было похоже, что маршал не сердился, и сказано это было скорее для Дорака, чтобы тот сохранил наш секрет. Когда кардинал вышел, пожелав нам обоим доброй ночи, я выбрался, наконец, из-за стола и вернулся в куда более удобное кресло. Мы какое-то время сидели молча, каждый погрузившись в свои мысли. О чем задумался эр Рокэ, я мог только гадать, изредка поглядывая на него и замечая, как тот хмуро сводит брови. Маршал был чем-то напряжен. Неужели его заставляют хмуриться слова, сказанные Дораком? Впрочем, после беседы с Сильвестром у меня тоже остался весьма неприятный привкус. Как ни крути, Его Высокопреосвященство был прав, своим поступком эр Рокэ дал повод в открытую пойти против него сразу большинству своих врагов при дворе. Конечно, жалобы на непристойное поведения Первого маршала лично королю ничего не дадут, но… — Если возникнет надобность, — вдруг услышал я свой собственный голос, — я, не задумываясь, подтвержу, так же как сегодня, что пошел с вами по собственной воле. Эр Рокэ чуть заметно вздрогнул так, словно позабыл о том, что он в кабинете не один, и перевел на меня чуть насмешливый, но мягкий взгляд. — Мы вроде решили, что ты до поры помолчишь. — Но если вас будут обвинять… — Ерунда, — Алва фыркнул, — даже Килеан будет молчать, опасаясь получить в своей шкуре новую дырку. Они знают, что болтунам придется отвечать за свои слова на дуэли. — Кардинал волнуется… — Это его призвание, волноваться обо мне, — улыбнулся маршал, не отводя от меня взгляда, — и мне кажется, что это заразно. Не успел ты пообщаться со стариной Сильвестром и получаса, и тебя уже тянет на подвиги. Мне, конечно, очень приятно, но, полагаю, тебе не стоит принимать все это близко к сердцу. «Тогда отчего же встревожены вы, монсеньор? — хотелось выкрикнуть мне, но по счастью я удержал этот порыв. — Не стоит волноваться… Как же! Я отлично помню про яд, который пустил в ход Штанцлер, и то, как вы, эр Рокэ, оказались за решеткой Багерлее!» Дыхание мое участилось, а руки невольно сжались в кулаки так, что костяшки на пальцах побелели. Он не знал. Да и никто в этом времени даже представить себе не мог того, что маршала Алву кто-то сможет и посмеет приговорить к позорной казни. Об этом только мечтали и грезили подобные Ариго, Килеану и любезному эру Августу. Я же все это пережил, видел и даже имел подлость лично осудить его. Теперь вот, по словам Дорака, я снова явился для него угрозой. — Я не хочу, чтобы из-за меня с вами что-нибудь случилось, — процедил я сквозь зубы, все еще видя перед своим внутренним взором зал суда и закованного в цепи Алву. Видение это не желало меня оставлять. Дышать становилось все труднее. Пришлось зажмуриться и сильно тряхнуть головой. — Ну-ну, Дик, — услышал я совсем рядом его тихий голос и, открыв глаза, обнаружил эра Рокэ присевшим на подлокотник моего кресла, — прошу тебя, успокойся. Даже если мне что-то и угрожает, то твоей вины в этом нет, поверь. Его рука мягко коснулась моих волос, и пальцы маршала зарылись в них, то ли лаская, то ли взъерошивая. Нежно… Я, оказавшись в тисках переплетенных чувств, ощущая одновременно страх, удушье, радость, восторг и выплескивающуюся через край моего существа любовь, уткнулся носом в шелк его рубахи, выдавливая из себя лишь одно слово: — Страшно… — Все будет хорошо, — прошелестело в затылок, и на мои плечи легла его рука, прижимающая меня к его груди, — мы прорвемся, вот увидишь. Я закрыл глаза и, глубоко вдыхая запах морисских благовоний, взмолился Литу, чтобы это мгновение никогда не закончилось. Однако окончилось оно достаточно быстро. Рука, прижимающая меня и слегка поглаживающая мое плечо, исчезла, и маршал отстранился, поднимаясь с подлокотника. — Вот что, — сказал он совершенно спокойно, но не глядя в мою сторону, — как говорится, утро вечера мудренее. Отправляйся-ка ты спать, а завтра будем решать проблемы по мере их поступления. Спать? Это что, шутка такая? Да разве ж можно теперь уснуть?! — Эр Рокэ, — я с трудом заставил свой голос не дрожать, — я весь день спал… — И что? — Он глянул на меня чуть сердито. Сердится? Если да, то за что? — Уснуть не получится. — Ерунда, — в который раз повторил он, — в свою бытность оруженосцем коменданта ты изрядно недосыпал, уверен, что отоспаться будет для тебя полезно. Я насупился и покачал головой, представляя, как всю ночь буду лежать, пялясь в балдахин кровати, вспоминая все, что произошло за последние десять минут, его сводящий с ума запах и горячую руку на своем плече. — В таком случае, — он подошел к столику, на котором стоял хорошо мне знакомый пузатый графин с вином, и наполнил черной густотой два бокала, — придется тебя напоить. Через пару секунд, он сунул один из них в мою руку. — Пей! — Это не поможет, — фыркнул я, но все же приложился к вину, делая большой глоток. «Дурная кровь», не «Черная», терпким потоком обожгла пищевод, просачиваясь в совершенно пустой желудок и растекаясь в нем блаженным теплом. — Ну, это мы еще посмотрим, — усмехнулся маршал, отпивая из своего кубка. Я глотнул еще, слегка морщась и не отводя взгляда от своего маршала, словно говоря — ошибаетесь, эр Рокэ, спать я не собираюсь. Вздох, другой, и перед глазами слегка поплыло. Так скоро? Взгляд синих глаз светится мягкой насмешкой. Вот ведь кошкин сын… Я допиваю вино и чувствую себя слегка окосевшим. Лишь бы теперь не сболтнуть чего лишнего. По моей спине пробегает холодок. Он снова наполняет мой бокал, вкладывает его в мои нетвердые уже пальцы, слегка касаясь их своими, и устраивается в кресле напротив. По счастью, говорить ничего мне не пришлось. Эр Рокэ взял гитару, и к легкому головокружению от вина, добавляется тихий перебор струн и восхитительная сладость его голоса, негромкого, бархатистого, поющего на кэналлийском. О чем? Да какая разница? Пусть хоть о Леворуком и его кошках, лишь бы пел. И он пел. Минуту, пять, десять… До тех пор, пока веки мои не налились свинцом, и я не провалился в темноту, звучащую восхитительным любимым голосом.