За грехи мои тяжкие

— И как все это понимать, юноша? — сердито фыркнул эр Рокэ, как только мы оказались на приличном расстоянии от кардинала. Таком, что Дорак не мог бы нас услышать. Монсеньор выпустил мой локоть и кивком указал в сторону застеленной кровати, настолько аккуратной, что глядя на неё у меня даже возникли сомнения в том, что он тут действительно когда-нибудь спал. Впрочем, с Алвы останется проводить все время развалившись в кресле и потягивая вино, дабы не испортить свою блестящую репутацию. — Вы действительно тут спите? — вдруг спросил я, поглаживая ладонью атласное покрывало, не торопясь отвечать на его вопрос. — Багерлее не слишком располагает к хорошему сну, юноша, — вздохнул Рокэ присаживаясь рядом со мной. — И что, — совершенно обнаглел я, внимательно вглядываясь в его лицо, которое немного расслабилось и обнаружило признаки усталости. — Торчите все время в кресле и пьете «Чёрную кровь»? — Нет, конечно, — фыркнул маршал. — Львиную долю времени я слоняюсь по этой проклятой камере, из угла в угол, и умоляю Абвениев приблизить обещанную тобой войну, воображая варастийские пейзажи. Я кивнул, представил себе его, мечущегося дни напролет по своей роскошной камере, и, не в силах сдерживать более накопившиеся внутри меня переживания и тоску, накрыл его пальцы, лежащие на покрывале, своей ладонью. Маршал вздрогнул, но руки не убрал. — Зачем ты пришёл, Ричард? — как-то устало спросил он. — Ты же не дурак, понимаешь, как это может плохо для тебя закончиться. Мало того, что кто-то в этом городе мечтает сжить тебя со свету, так ещё и наш бледный ядовитый гиацинт в компании со старым больным подлецом теперь имеют на тебя зуб. — Я уже умирал, прошёл Лабиринт… — только и смог выдохнуть я, наслаждаясь теплом его руки и с трудом сдерживая глупую улыбку. — Мне не страшно. — Мне страшно! — Рыкнул маршал, резко забрав у меня свою руку. — Возможно, впервые в жизни… Впрочем, нет, подобное я уже испытывал раньше, выходя на линию, на другом конце которой стоял твой отец. Но тогда все было предрешено, Ричард, ни у него, ни у меня иного выхода не было, сейчас же… Почему ты не хочешь помочь мне сдержать обещание, данное Эгмонту? — В смысле? — я удивленно на него посмотрел и, холодея, понял, что все мои романтические порывы, кажется, совершенно безответны — эр Рокэ думает совсем не о том, о чем мне хотелось бы, вся его забота и внимание к моей персоне обусловлена лишь обещанием, данным умирающему другу. — Я обещал присмотреть за тобой и уберечь от беды, — подтвердил Рокэ мои соображения. Вот и все. Точки над «i» поставлены, и иди ты лесом со своими чувствами, Ричард Окделл. — Не слишком-то вы старались в моей прошлой жизни, монсеньор, — не скрывая горечи и обиды, ляпнул я, рывком поднимаясь с кровати. — Да, я был тогда идиотом, но вы просто выкинули меня из Олларии, практически подарив Альдо… — Я о том ничего не знаю, могу лишь верить тебе на слово и догадываться отчего случилось так, а не иначе… — голос его при этом прозвучал так бесцветно, что я обернулся и поймал на себе странный взгляд, от которого мне сделалось стыдно. Очень. — Эр Рокэ… простите, — дышать стало так трудно, каждое слово давалось с невероятным усилием. — Это из-за меня вы оказались здесь… Если бы я послушал вас и не пошёл на встречу, то ничего не случилось бы, вам не пришлось бы… — Если бы ты меня послушал и не пошёл, — на его губах появилась тень улыбки, — то это был бы не ты, Дикон. Не бери в голову. Все случилось так, как и должно было случиться. — Да в том-то и дело, что нет! — почти выкрикнул я, совершенно забыв, что за дверью нас ожидает Дорак. — Все изменилось, очень сильно и я… я просто не представляю, чего ждать дальше. И это меня пугает. Я боюсь не за себя — за вас. Сегодня они посадили вас в тюрьму, а завтра велят повесить на главной площади! — Не велят, — хмыкнул он, вдруг ухватив меня за запястье и дернув, вернул на кровать, а потом осторожно обнял за плечи и прижал к себе. Я забыл как дышать, а он легонько взъерошив мои волосы, продолжал. — Им не позволит этого наш друг Сильвестр. Обвинения Катарины и вправду смехотворны. — Тогда почему вы до сих пор здесь? Почему они вас держат в клетке, как опасного преступника? — Потому что я не опровергаю своей вины и просто молчу. Выпустить меня без моих же показаний они не могут. — Зачем? — Мне кажется, что пока я тут, а ты надёжно укрыт стенами моего дома новых попыток отобрать тебя у меня они не предпримут. Наши враги наивно решили, что заточив меня сюда, одержали победу, приструнив зарвавшегося Ворона. Я так не думаю, и справедливо полагаю, что сижу тут едва ли не по доброй воле. Скажем так, я жду войны… — Это ужасно глупо! — я отстранился и возмущенно уставился на него. — Это сидение не безопасно для вас. Сюда можно подослать убийцу, отравить вас, в конце-концов. Монсеньор, своим упрямством вы облегчаете им задачу! В пережитом мною прошлом, Штанцлер вложил яд в мои руки, кто знает, что может случиться сейчас. Здесь вы совершенно беззащитны. И кроме того… — Что? — его лицо оказалось очень близко от моего и меня пробрало крупной дрожью. Маршал прежде не допускал подобной опасной близости. Да, дразнил двусмысленными намеками, особенно в первое время, когда провожал меня в Лаик, но что бы вот так… А потому я, теряя голову, произнёс то, что мучило меня все время, которое он провёл в этой камере: — Я безумно скучал по вам, монсеньор. Какое-то время мы оба молчали, просто глядя друг на друга, а потом эр Рокэ прикрыл глаза и… Отстранился. — Я не могу себе этого позволить… — произнёс он, наконец, очень тихо. — А… Как же… Помню, — горько отозвался я понимая, что в который раз размечтался совершенно напрасно: — Спать со своим оруженосцем пошло. — Это я подобное говорил? — вдруг оживился маршал. — Что, неужели, эта тема между нами возникала раньше? Ты же говорил, что ненавидел меня. — Да, говорили… — я, чувствуя себя потерянным и несчастным, потер переносицу, — тема эта возникла в ту самую минуту, как вы назвали моё имя на площади святого Фабиана. О вашей со мной связи сразу поползли слухи, вследствие которых я однажды вызвал на дуэль Эстебана Колиньяра и его шестерых приятелей. — Сразу семерых?! — Рокэ присвистнул. — Как же тебе удалось дожить до Агариса? — Дуэль не состоялась. В тот день вы явились в Ноху, закололи Колиньяра, а меня, смущённого и злого, как три тысячи закатных тварей, усадили позади себя в седло Моро и увезли домой. В тот день я вызвал на дуэль и вас… А вы, выяснив, за что те семеро получили от меня вызов, насмешливо и надменно произнесли эти слова, про пошлость. — Понятно. Но сейчас явно не наш случай, Ричард, да и не оруженосец ты мне… — И все же вы не… — я почувствовал, что покраснел до кончика носа. — Я вам не нравлюсь? Подумать только, я сижу в тюрьме, облаченный в чужую сутану, за стеной самый могущественный и страшный человек в Золотых землях, а я активно навязываю себя собственному монсеньору, который меня не желает. С ума можно сойти… Куда катится этот мир? А ведь мы ещё даже до Излома не дожили. И кто после этого порочен и аморален? — Ты мне нравишься, очень… — ответил маршал, — в этом и проблема. Я не смею тронуть ребёнка! Как бы мне этого не хотелось, понимаешь? — Я не ребёнок! — вот значит что он обо мне думает! — Да, я и выгляжу младше, чем есть на самом деле, но не забывайте, я прошёл войну, вместе с вами, убивал… Ребёнок во мне умер в тот день, когда я услышал откровения Катарины и Штанцлера, мне пришлось разом повзрослеть, после того, как ударил её кинжалом в грудь. И кстати, сейчас мне должно было быть уже двадцать. Поэтому, прошу, не стоит щадить мои чувства подобными отговорками. Скажите лучше все в лицо. Я не дурак, все отлично пойму. — Дик… — Что? — похоже, я соврал ему, потому что готов был разреветься, как обиженный в лучших чувствах ребёнок. — Как бы то ни было, ты же понимаешь, что сейчас не место и не время для подобных разговоров? — он взял меня за руку, поглаживая сжавшиеся в кулак пальцы, а потом, вдруг поднес их к губам и поцеловал. — Я не желал тебя обидеть, клянусь. — Кто сказал, что я обижен? — пролепетал я, полностью сосредоточившись на его губах, скользивших по моей руке. — Мы вернёмся к этому вопросу позже, когда закончится моё заключение. А пока давай вспомним то, о чем ты хотел со мной поговорить, когда пришел. Боюсь, Его Высокопреосвященство уже заскучал, — проворковал мой эр, продолжая ласкать губами мою руку и заставляя меня ощущать себя трепетной эрэа… — Так что ты хотел обсудить? — Уже не помню… — честно признался я. — Вспоминай. В другой раз случая может не представиться, вряд ли Сильвестр захочет повторить этот спектакль, — Рокэ оставил мою руку и я, полный сожаления, вздохнул. И припомнил цель своего визита. — Господин Савиньяк просит меня дать показания о том, что произошло в аббатстве. Он, так же как и Его Высокопреосвященство, знает, что я там был, люди кардинала видели, как я входил в аббатство, но не видели, чтобы выходил из него. Почему вы не упоминали обо мне? Я мог быть свидетелем того, что вы не трогали Катарину. — Я считаю, что тебе совершенно ни к чему фигурировать в этой истории. Нам не нужна подобная огласка. Возможно, Катарина после того, как обвинила меня, не станет изменять показания и порочить твоё имя. Но кто её знает? Рисковать не стоит. — Но могу я хотя бы рассказать все, что знаю эру Лионелю? Он все равно в курсе того, что я был там. — Только в частном порядке, не привлекая тебя к следствию. Впрочем, об этом я ему скажу сам, — Алва нахмурился. — Без его помощи мне не удалось бы прийти сюда… — Вот это меня и беспокоит. Дикон, пообещай, что больше не будешь делать ничего подобного сегодняшней выходке и спокойно дождешься моего возвращения. Если тебе что-нибудь понадобится, Хуан всегда в твоём распоряжении, но заклинаю тебя, не выходи без необходимости из дома. — Я волновался и мне снились кошмары. Я помню, как это было в прошлый раз, ваше заключение… Тогда вы страдали. — Как видишь, сейчас я страдаю только от отсутствия хорошей компании и от скуки, — маршал улыбнулся, и я почти поверил ему. Почти. — Со мной все будет хорошо, Дикон. Не волнуйся. — Не могу, — вздохнул я совершенно правдиво, а потом, прижавшись к нему попросил: — Возвращайтесь скорее домой, эр Рокэ.