За грехи мои тяжкие

За чтение личных архивов Рамиро Вешателя я принялся спустя пару дней, немного отойдя от откровений первого Олларианского Алвы, выстраданно пережив и приняв тот факт, что когда-нибудь эр Рокэ, подобно своему легендарному предку встретит ту, что составит его счастье. Рамиро Второй оказался совершенно другим. В его голосе, звучавшем в моей голове в момент, когда глаза скользили по строчкам рукописи, не столь четким и правильным, как у отца, не было той непоколебимой уверенности и твердости, что отчетливо слышались у Рамиро Первого. Я отыскал интересующий меня период, когда в записках Рамиро стали появляться упоминания о Горике, и с удивлением обнаружил, что произнося имя опального и лишенного герцогского титула Окделла, голос Алвы-Оллара дрожал от несдерживаемой, опаляющей, как жар от огня, ненависти. Рамиро ненавидел Ричарда. Это было так же очевидно, как то, что в самом начале моей странной истории, любому было ясно видно, как герцог Ричард Окделл до слез ненавидит убийцу своего отца, мерзавца и подлеца — Кэналлийского Ворона. Слушая голос молодого герцога, полный злобы, который рассказывал о том, что отпрыска отродья, убившего его отца, не стерли с лица Талига, не обезглавили вместе с Аланом, а позволили преспокойно жить и служить Короне, я с удивлением вспоминал слова Дорака, которые сподвигли меня на это исследование. О какой дружбе здесь могла идти речь? Похоже, кардинал либо чего-то не знал, либо что-то путал. Я вслушивался во вспыхивающий яростью голос молодого кэналлийца, который вытребовал у отчима право отправиться на войну, только лишь для того, чтобы свести счеты с ненавистным Ричардом, так как Горику было запрещено появляться в столице или ее окрестностях. Что-то в этом демарше переполненного ненавистью юнца, было мне знакомо. Когда-то давно, принося клятву оруженосца своему кровному врагу, я лелеял те же надежды — подобраться ближе, затаиться, чтобы потом ударить и отомстить, пусть даже ценой собственной жизни. Чем дольше я слушал, тем глубже Рамиро увязал в бурлящих внутри него чувствах, и время проведенное молодым Алвой на северной границе, можно было смело назвать временем Ричарда Горика. Казалось, юношу ничто другое больше не интересовало, кроме «высокомерного, северного ублюдка» имеющего наглость втереться в доверие к королю, безмятежно служить в армии Талига и просто жить. Распираемый жаждой мести, Рамиро не уставал нарываться на ссоры с Гориком, задевая сына Окделла, так или иначе, провоцируя. Однако безуспешно… Я, с долей гордости, думал о том, что Ричард, который, судя по воспоминаниям Рамиро, был старше пасынка Оллара лет на семь-восемь, отличался отменной выдержкой и твердостью, а потому на провокации Алвы не поддавался. Была ли то черта характера Горика, или скорее воспитание маршала Эпинэ? А может быть, держать себя в руках и не отделать зарывавшегося герцога, Ричарда заставлял страх за оставшуюся в Окделле, отданную Лараку матушку? Достаточно было одного неверного шага, и Горика не смог бы спасти даже Первый маршал и родственник Шарль Эпинэ. Случись что с Алвой, род Окделлов прервался бы навсегда. Как бы то ни было, мне очень скоро стало понятно, отчего сын Святого Алана был безжалостно вычеркнут из семейных преданий и практически обречен на забвение. Будучи по сути своей Окделлом, Ричард верно служил королю, которого старая знать считала узурпатором и захватчиком. Чего это стоило лично графу, я мог только догадываться. Что тот чувствовал, молчаливо снося упреки и обвинения в измене? Слыша вопли о том, что Горик, предал память своего отца, прогнувшись под гадину убившую Эрнани и Алана? А в том, что подобные были, я отчего-то не сомневался. Этот мир не слишком изменился за Круг. Все это было для меня сейчас очень близко, так как я, совершенно добровольно, по зову совести и с подачи лучшего из Абвениев, попрал все то, к чему меня готовили с раннего детства и решительно переметнулся в стан человека, которого мое окружение считало смертельным врагом. Именно так мой уход от коменданта выглядел со стороны. Может быть меня тоже будут считать предателем, возможно, спустя века… Но отчего-то сейчас подобная перспектива меня совершенно не волновала. Единственный человек, мнение которого мне было важно, добровольно заключил себя в Багерлее, только для того, чтобы моей персоне ничего не угрожало. Мысли снова и снова возвращались к Рокэ… заставляя меня прикрывать глаза и откидываться на спинку кресла, глупо улыбаясь. В такие моменты голос Рамиро замолкал, рассказ о чужой ненависти на время прерывался, а я снова и снова позволял себе помечтать о том, что будет, когда монсеньор вернется. Будет война… Скоро до столицы доберутся вести о нападающих на южные границы Талига диких племенах бириссцев. Лишь бы только сейчас все шло именно так, как происходило в моей прошлой жизни. Лишь бы маршалу удалось вырваться из своей клетки и, расправив крылья, рвануть туда, где он будет свободен и счастлив, пусть недолго, всего лишь лето… Туда, где до него не сможет дотянуться ни Штанцлер, ни жаждущая крови Катарина, ни, желающие видеть его на плахе, Люди Чести. Война… Война меняет все… Изменила она и Рамиро. Спустя какое-то время, рассказ молодого герцога изменился. Все реже в нем слышалась злость в адрес Ричарда, однако, Алва не потерял к Горику интереса, скорее напротив. Совместные боевые действия и то, что Ричард, имевший все причины для обоюдной ненависти, прикрывал собой лезущего в самое пекло Рамиро, подставившись однажды и получив довольно серьезное ранение, несколько изменило настроение Алвы, заставив горячего южного юношу внимательнее вглядеться в своего врага. Пожалуй, это был переломный момент. Верно ведь говорят — от ненависти до любви всего лишь взмах крыльев… Впрочем, появившиеся в голосе Рамиро оттенки теплоты считать любовью было несколько преждевременно. И все же я стал слушать с утроенным интересом. Вслушиваясь в историю Рамиро, мне вдруг представилось, что похожим образом, могли проводить свои армейские будни эр Рокэ и мой отец. Отчего-то представлялось, что Ричард был похож на Эгмонта, скорее всего, так оно и было, в нашем роду фамильные черты не изменились и за Круг, судя по портретам Святого Алана. То же касалось и Алвы. Воюя в Торке, Рокэ был моложе Окделла, так же как и Рамиро… Интересно, а эр Рокэ ведет подобные записи? Эта мысль, такая простая, но совершенно неотвязная, заставила меня отложить в сторону хрупкий пергамент исписанный рукой Вешателя и заняться поисками других воспоминаний. Времени на это ушло немного. Семейный архив рода Алва был расставлен по годам, и где-то в середине почти завершенного Круга, свитки сменялись переплетенными в кожу тетрадями. Нетрудно было догадаться, что исписанные рукой эра Рокэ тетрадки, нашли свое место в самом конце ряда. Я наугад взял ту, что была предпоследней, пробежался пальцами по узорному кожаному переплету, украшенному рельефным изображением южных цветов, и, с трепетом раскрыв ее в месте заложенном синей атласной лентой, коснулся аккуратных четких строчек, почти сразу услышав голос последнего из рода Алвы.