За грехи мои тяжкие

Подавляя накатившую дрожь, я остановился рядом с сопровождающим меня дозорным, который притормозил у входа в генеральскую палатку и, немного помедлив, постучался. Вдохнув прохладного ночного воздуха, я невольно поморщился. В голове запоздало закружили вопросы, об ответах на которые стоило подумать прежде, чем ломиться к Савиньяку. Мне думалось о том, спал ли Эмиль? Как отреагирует средний Савиньяк на ночное вторжение, особенно, если учесть тот факт, что тот меня ещё не видел в глаза? А главное — на что я рассчитывал, вот прям сейчас, ночью? Глупо думать, что проснувшийся Эмиль, с радостью кинется будить своего маршала, чтобы сообщить тому весть о моём прибытии. По моим ощущениям времени сейчас было около четырёх утра и если бы я не был так взвинчен, то давно валился бы с ног. Понятное дело, что Эмиль имел все основания для того, чтобы видеть четвёртый сон и вряд ли его сильно обрадует моё появление. Генерал, конечно, знал об авантюре моего эра, раз собственноручно выписал приказ и подорожную на имя Джона Стоуна, знал о том, что Рокэ ожидает моего появления, но… Однако волноваться о подобной бестактности с моей стороны, было уже поздно, оставалось только смущенно перетаптываться на пороге, сжимая в кулаке бумажку, которая не имела к Арно никакого отношения и воображать тот стыд, который мне предстоит испытать через пару секунд… — Я прошу прощения, монсеньор, — не заглядывая в палатку, произнес мой проводник, — прибыл теньент, который утверждает, что у него есть для вас личное послание… Полог палатки откинулся очень скоро, и я увидел выглянувшего из нее Эмиля, неожиданно бодрого, совершенно не заспанного, и одетого, так, словно тот даже не думал ещё ложиться. Савиньяк окинул меня внимательным взглядом, так похожим на взгляд Лионеля, и спустя мгновение, широко улыбнулся: — Стоун! Я вытянулся в струнку, как подобает приличному теньенту, и по-военному щелкнул каблуками, больше не переживая о своём вторжении и о том, что не имею при себе письма от Арно. Эмиль, увидев меня, сразу понял, кто перед ним и зачем этот кто-то побеспокоил его в столь поздний час. А ещё, мне показалось, что он ждал моего появления, так красноречива была его улыбка. Я помнил ее с прошлой Варасты, именно таким образом, эр Эмиль улыбался друзьям. — Господин генерал, — отчеканил я, изо всех сил стараясь не улыбнуться в ответ, в душе радуясь старому знакомому, который сейчас никак не мог меня знать, и заставил себя соблюсти фиктивную субординацию, — теньент Джон Стоун по вашему приказанию прибыл. — Замечательно, — произнёс Савиньяк, жестом приглашая меня войти к нему в палатку, — проходите Стоун, а вы, можете быть свободны, Линье, — разрешил Эмиль моему спутнику, прежде чем скрыться в палатке. Я, немедля, последовал за ним, размышляя о том, как мне начать разговор. Однако это оказалось лишним. Как только я окунулся в тепло, согретой догорающей жаровней, палатки и поднял глаза, чтобы осмотреться, первое что я увидел, оказался, сидящий в одном из кресел, облаченный в армейский мундир, Первый маршал Талига. Мой невероятный эр... увидеть которого я, шагая к обиталищу Савиньяка, не чаял до утра. Рокэ повернул голову. Наши глаза встретились… Синий взгляд казался нечитаемым, непривычно темным, но тонкие губы монсеньора едва заметно дрогнули, пальцы его пробежались по подлокотнику и напряженно замерли. Я, сбитый с толку столь долгожданной, но неожиданной встречей, замер у входа в палатку, форменным дураком, и жадно вглядывался в любимое лицо, не в силах произнести ни звука, да и не представляя, как держаться в присутствии Эмиля. Когда же молчание затянулось излишне, и зазвенело перетянутой струной, я чуть слышно выдохнул: — Монсеньор… Он оказался рядом со мной в ту же секунду, не говоря ни слова, не разрывая зрительного контакта, гипнотизируя меня своей синевой, стремительный, словно порыв осеннего ветра… Мгновение, и плечи мои стиснуло в удивительно сильных для его комплекции, объятиях, и только после этого я услышал, как мне почти в ухо шепнули: — Слава Четверым! Добрался…