За грехи мои тяжкие

Армия тронулась на юг, как и обещал Рокэ, через два дня. Медленно, словно неповоротливое доисторическое чудовище, гордость и оплот Талига, потянулась в сторону ожидаемых боевых действий, по широкому торному южному тракту. Так же, как это было в моем прошлом. Нас провожали… Не иссякала цепочка людей, толпившихся вдоль обочин и желавших уходящим воинам победы. Женщины восторженно махали кавалерии и томно вздыхали в сторону едущего во главе этой махины Первого маршала, старики осеняли солдат четверным знаком, бегущие за конницей дети кричали и смеялись… А вот вельможи, что крутились в лагере до отбытия войска, к моей радости, очень скоро развернулись в сторону Олларии. Сейчас мне повезло и я ехал во главе нашей части, в нескольких метрах от генерала Савиньяка. Не знаю, правда, насколько это было везением, а не расчетом Эмиля, которому Рокэ наказал не спускать меня глаз, но такое положение меня вполне устраивало. Кавалерия являлась головой этой чудовищной, растянувшейся, кажется, на целую хорну, человеческой змеи, а потому я без труда мог находить глазами едущего впереди монсеньора. Я не спускал с него глаз, не уставая любоваться знакомым силуэтом, легко гарцующим на Моро, и едва сдерживался, чтобы не улыбаться. Впрочем, особых поводов для радости у меня пока не было. Я все еще оставался Джоном Стоуном и Рокэ не давал мне никакого повода думать, что это скоро закончится. А кроме того, чем дальше мы уходили на юг, тем больше я думал о том, что ожидает нас там, за границей Варасты, на подступах к Сагранне. В этот раз я не знал подробностей о том, что творили барсы, и это меня тревожило. Дела маршальского штаба сейчас были от меня далеки, как луна, а потому понять по какому сценарию будут развиваться события, в данный момент было невозможно. А еще, мерно покачиваясь в седле, я вспоминал о веселых и безмятежных днях проведенных мною в Тронко, то разомлевшее от зноя время ничего неделания и веселья в компании неугомонного Оскара. Оскар… Сейчас Феншо был жив и здоров, что не могло не радовать меня. Впрочем… Пришедшая вдруг на ум мысль оказалась неприятной. Мне подумалось, что сейчас вряд ли Оскар стал бы водить дружбу с безродным Джоном Стоуном, и так же вдохновенно делиться с ним своими мечтами и надеждами, как делал в компании герцога Окделла. Мда… До тех пока мы не пересечем границу Талига, Рокэ вряд ли позволит мне приблизиться к себе, а если и разрешит, то в качестве все того же Джона, а потому, о приятельстве с Оскаром можно забыть. Я прищурившись, перевел взгляд на горизонт, но смотрел в это время глубоко в себя. А нужно ли мне это? Нужна ли мне сейчас эта дружба? Оскар, самоуверенный и заносчивый молодой генерал, дворцовый щеголь, вздыхающий по Катарине, считающий себя умнее других и имеющий глупость усомниться в военном гении Алвы? Пожалуй, нет, не нужна. Я вполне могу обойтись без подобной компании. Размышляя подобным образом, я скоро пришел к выводу, что Рокэ был прав, отчасти, — иметь в командующем составе дурака, который не подчиняется приказам и за которым идут люди, недальновидно, если не сказать — опасно. И все же, даже сейчас, я был уверен в том, что расстрел чрезмерная мера. С тех пор утекло много воды, я изменился, но все же воспоминания о той, первой случившейся на моих глазах казни, коробили меня до сих пор. Каким бы идиотом Оскар не был, смерти я ему не желал. Я дернул головой, чуть натянул ослабленный повод Соны и снова глянул на едущего впереди Рокэ. Сейчас он был для меня совершенно другим. Так неужели все повторится? Думать о том, что мой маршал, может быть столь безапелляционно жестким, оказалось непросто, даже после того, как я, казалось бы, понял причины той расправы. И все же… Я долго размышлял обо всем этом, а потом… вдруг до меня дошло очевидное — в моих силах не допустить повторения той глупости Феншо, которая стоила ему жизни, ведь смог же я уберечь от гибели Паоло и даже судьба Колиньяра пошла иным путем. Так может стоит попробовать еще раз? Каким образом? Пока я этого не знал, но обязательно что-нибудь придумаю. Марш до Тронко был длинным и утомительным. Тащившая за собой обоз армия двигалась медленно, и с каждой хорной приближавшей нас к югу, становилось жарче, но главное мучение для меня было в невозможности рвануть Сону вперед и нагнать монсеньора, привычно пристроиться за ним и просто быть рядом. Он же даже не пытался найти меня глазами, не оборачивался, не смотрел в мою сторону, был спокоен и величествен до такой степени, что глядеть на него мне было почти больно. В это время я невольно проникся сочувствием к людям влюбленным в Рокэ Алву, в том, что такие были, я не сомневался ни на талл. Маршала желали многие. По синеглазому красавцу сходили с ума, о нем мечтали, его пытались пленить… Да что далеко ходить, достаточно вспомнить мою сестру. Айрис боготворила Рокэ. В прошлом подобное поведение меня возмущало до глубины души, теперь я понимал ее, как никто другой. Хотя… минуточку, о чем это я? В настоящем, Айри еще и думать не думает о герцоге Алва. Ее одержимость началась с моих восторженных рассказов о своем эре, о том, какой он умный, красивый и гениальный. Да, именно так я о нем отзывался, подпитывая девичью фантазию. А еще я имел глупость сказать, что белоснежный линарец, которого мне подарил Рокэ, прислан ей от него. Вот тогда все и началось. Восторженная натура сестры посчитала это свадебным подарком. Закатный Альдо! Я даже не задумывался прежде о том, что своими руками разжег в душе сестры этот безответный огонь. Мысль была острая — вина, наполовину с кольнувшей сердце ревностью. Делить Рокэ с кем бы то ни было, а тем более с Айрис у меня сейчас желания не было, вот совершенно. А потому, следует серьезно подумать о том, стоит ли после Варасты отправляться навестить фамильный замок и его обитателей. Казалось, дорога не закончится никогда… Моим спасением явился Эмиль, который на пятый день пути, вероятно, решил, что можно немного ослабить конспирацию, приблизил меня к своей персоне, официально назначив на должность порученца. Опять же, возможно это случайность, но теньент, что был при генерале до меня, неудачно спрыгнул с лошади и сломал ногу, образовав тем самым временную вакансию. Я, разумеется был счастлив, и, принимая предложенную службу, даже не подумал о том, что это может вызвать неудовольствие Рокэ. Впрочем, особых поручений у Эмиля не имелось, но новая должность позволила мне болтаться при генеральской особе и более свободно передвигаться по лагерю. Тем же вечером, Савиньяк попросил меня заглянуть к нему в палатку, что, учитывая положение порученца, особых подозрений вызвать не могло, даже у меня. И все же, спеша к нему, я от всей души надеялся на то, что получу весточку от моего маршала. Однако действительность превзошла мои самые смелые ожидания. Когда я, постучавшись, откинул полог палатки Эмиля и получил разрешение войти, вместо него обнаружил внутри Рокэ. Он ждал меня. Ошибиться в этом было невозможно, как и в том, что монсеньор пришел сюда инкогнито, дождавшись темноты и скрывшись под безликим плащом. Я шагнул в палатку и одернул за собой полог, а потом нерешительно замер. Рокэ глядел, так, что можно было подумать, будто он любуется мной, словно я нечто очень красивое, что достойно любования. Великий Лит! Я неловко и поспешно пригладил растрепавшиеся, покрытые дорожной пылью волосы, одернул не слишком свежий колет… — Монсеньор, я… — Добрый вечер, Дик, — произнес он, шагая в мою сторону, мягко произнес, и от звука его голоса, по моей спине пробежался холодок. — Добрый… — ответил я, и собрался было уже сказать о том, что меня пригласил Эмиль, или еще какую-нибудь ненужность, отлично понимая, что это не имеет никакого значения, ни для меня, ни для него, но он опередил меня, подходя вплотную и обнимая. Вот так сразу, не размениваясь на слова, не теряя времени. — Не смог удержаться, — все же пробормотал он, прежде чем накрыть мои губы своими. Этот поцелуй оказался совершенно другим, ничего общего с тем, первым. Этот был горячим, полным нерастраченной и долго сдерживаемой страсти, таким, каким я представлял себе его поцелуи. Безумие губ подчеркивалось и обострялось его руками, которые скользили по моей спине, оглаживая плечи, лаская неприкрытую воротом кожу шеи, зарывались в волосы. — Иди сюда, — позвал он, когда первая жажда была утолена и мы оказались в силах оторваться друг от друга. Я покорно последовал за ним к креслу, чувствуя, что ноги мои подгибаются в коленях, а сердце готово остановится от переполняющей меня какофонии чувств. Поверить в то, что это происходит в действительности было очень непросто. Но происходит же! Рокэ опустился в кресло и усадил меня к себе на колени. Красивые пальцы ловко справились с застежками колета, поднырнули под рубаху, заскользили по моей, ставшей безумно чувствительной коже, обжигая ее и даря мне невозможное удовольствие. С губ моих невольно сорвался стон, очень тихий, почти выдох, но он услышал… Улыбнулся, потянулся к моему уху и зашептал в него: — Как же долго я ждал… После этих слов, я едва не кончил прямо в штаны. От его голоса, низкого, тягучего словно жидкая карамель, внутри меня тонкими струйками заструился жар, который собирался горячим шаром в паху. Он ждал… Подумать только! Хотелось возмущенно возразить и сказать, что это я ждал бесконечно долго, едва ли не с того самого утра, когда он провожал меня в Лаик, сходил с ума и желал его несчетное множество дней, что я прошел Лабиринт, как оказалось лишь для того, чтобы испытать на себе безумную, невозможную прежде любовь… Но вместо неуместных сейчас слов, я со всей возможной прытью обвил его шею руками, покрывая поцелуями любимое лицо и что было сил вжался в него, демонстрируя всю силу моего желания. — Я не могу обещать тебе сейчас многого, — все тем же невозможным тоном прошептал он, — место не самое удобное, однако, кое-что мы можем и сейчас. После этого, его рука осторожно распустила завязки моих штанов и, отогнув ткань, юркнула внутрь, поглаживая, и освобождая из плена материи мое полностью готовое и зудящее от вожделения хозяйство. Многого мне не требовалось. Пара уверенных, полных ласки движений и мир вокруг меня превратился в россыпь радужных искр и полный нежности шепот. Великий Лит, я даже не подозревал, что может быть так хорошо.