За грехи мои тяжкие

Несмотря на мои опасения, все действительно оказалось не так страшно. Заносчивый по своей природе Эстебан, как я и предполагал, не слишком вглядывался в свиту прибывшего Первого маршала, и уж тем более наследнику Колиньяров не приходило в голову вглядываться в скромного молодого солдата, настороженно замершего рядом с генералом кавалерии. Впрочем, и сам генерал Колиньяра не интересовал. Я, осторожно рассматривая своего врага из-под поля низко надвинутой на лицо шляпы, не без раздражения заметил, что Эстебан не отводит взгляда от монсеньора. Учитывая расстояние, что нас разделяло, я не мог четко разобрать выражение лица своего однокорытника, но учитывая то, каким образом закончилась последняя встреча оруженосца Манрика и герцога Алвы, нельзя было упускать из вида тот факт, что Колиньяр мог до сих пор таить на монсеньора обиду. А значит, от него можно было ожидать какой-нибудь подлянки. Кто его знает, как развернутся события дальше… Ведь в моем прошлом Эстебан к этому моменту уже был давно мертв, а потому мне за ним надлежало следить в оба, а не прятаться. Думая об этом, зло и бессильно стискивая пальцами повод Соны, я вдруг осознал, что схожу с ума. Я ли это? И что вообще происходит? Внутри меня зрело подозрение в злонамеренности Эстебана, основанное лишь на личной неприязни к «навознику» и вытекающее из того простого факта, что Колиньяр беззастенчиво и нагло пялился на Рокэ. А менее часа назад я не на шутку расстроился, приревновав монсеньора к девице, которую тот еще в глаза не видел. Если так будет продолжаться дальше, я… закатный Альдо… я просто свихнусь или того хуже — наделаю глупостей, навредив этим себе или Рокэ. А ведь я должен верить ему, моему… маршалу. Уже не один раз он доказал мне, что держит ситуацию под контролем, чего бы это ни касалось, будь то моя служба у коменданта или бегство из Олларии. Так каких тварей сейчас я забиваю себе голову дурацкими мыслями и оскверняю тонкое и прекрасное чувство, заполняющее меня до самого загривка, ничем не мотивированной ревностью? Вздохнув, я заставил себя отвести глаза от Колиньяра и покосился на Эмиля. Тот продолжал оставаться совершенно спокойным и, удерживая на лице легкий флер насмешки, вслушивался в речь генерала Манрика. Мне бы тоже следовало послушать. Но к чему, я ведь и так самый умный здесь? Куда интереснее прицепиться к Эстебану и подозревать его Лит знает в чем… Я дал себе мысленную затрещину и попытался сосредоточиться на говорившем Манрике. Впрочем, к тому времени, как я принял для себя это полезное решение, тот, некрасиво покраснев, видимо, от волнения и натуги и изрядно взмокнув, почтительно склонил голову перед своим высоким начальством и пригласил Первого маршала Талига, проследовать в южную ставку, чтобы убедиться в том, что все содержится в надлежащем порядке. Эмиль чуть заметно фыркнул. Я с удивлением отметил, что мы с Оскаром были отнюдь не одиноки в своем отношении к рыжему генералу. Савиньяк тоже не слишком жаловал Манрика, как, впрочем, и сам Рокэ, учитывая с какой легкостью он выслал Леонарда из столицы только потому, что требовалось угодить симпатичному мальчишке. «Ну и самомнение у тебя, Окделл», — я почти устыдился своих мыслей, таких приятных, но скорее всего никак не обоснованных. Рокэ всегда поступал не так, как ожидали от него окружающие. Вот и тогда, в Нохе, ожидая появление Эстебана, сходя с ума от волнения за Валентина, я даже мечтать не смел о помощи со стороны маршала. Тем временем Манрик развернул свою гнедую кобылу и призвал маршала следовать за ним. Я не уловил из его речи (а говорил он долго) почти ничего. Впрочем о ее содержании догадаться было несложно — основной темой были вконец обнаглевшие дикие варвары, что пересекали границу, жгли жавшиеся к границе деревушки, губили скот, убивали и разгоняли местное население. Я это все и так знал, видел собственными глазами последствия подобных набегов и куда более детально, нежели оставленный в тылу Манрик. Однако в прошлом все воспринималось иначе, и война для меня была чем-то похожим на увеселительную прогулку. Во всяком случае до того момента, пока маршал не приказал казнить Оскара. Куда ж мне, герцогу Окделлу, Повелителю Скал, в ту пору было от всей своей благородной души сочувствовать обездоленным и разорённым крестьянам? Я их и за людей-то не считал. Как и тянувшихся за Рокэ простых солдат — так, быдло и расходный материал, который в тупости своей этого не осознает. … А теперь как, Ричард? Теперь, живя рядом с солдатами и оставив свою спесь и герцогское высокомерие в холодных застенках Лабиринта, я думал о простых людях несколько иначе. Лишь оказавшись на пороге небытия, перед лицом прожорливой бездны, понимаешь, насколько ценна и дорога жизнь — своя и чужая… Именно поэтому в душе я был рад даже тому, что ненавистный мне Колиньяр остался живым и пока невредимым. Хотя лично для меня живой Эстебан представлял определенную проблему. Побывав в ставке, мы добрались до дома губернатора. Я получил от Эмиля узду его коня и распоряжение устроить оного на конюшне. Тут-то у меня появилась дополнительная причина не любить Колиньяра. Издали, украдкой наблюдая за ним, я был поражен тем, как ему, «навознику», дружески весело улыбается вышедший из дома представитель Честной братии — Оскар Феншо. Я знал эту улыбку, видел ее не единожды, обращенную в мою сторону, узнавал заговорщицкие, лукавые взгляды Оскара, который тот бросал в сторону приветствующего его Эстебана. И даже несмотря на то, что морально я был готов к тому, что Оскар не станет искать общества простого, неизвестного никому солдата и решил, что мне подобная дружба совершенно без надобности — видеть, как Феншо с лёгкостью заменил меня Эстебаном, было откровенно неприятно.