За грехи мои тяжкие

Как интересно в этой новой жизни все происходит… Я, уткнувшись в плечо спящего Рокэ, взбудораженный и счастливый до пятнистых кошек в глазах, конечно, уснуть не мог, несмотря на то, что за окном давно сгустилась непроглядная южная темень. Ароматный ночной воздух, звенящий нескончаемым пением цикад, беспрепятственно проникал в приоткрытое окно, принося с собой давно позабытые мною запахи. Оно и понятно, эти южные ночи почти стерлись из моей памяти, вытесненные ворохом совершенно ненужных переживаний, событий, чужих идей и стремлений. Конечно, я прежний, озабоченный идеями возрождения Великой Талигойи, страдавший по прелестному образу Катарины и лелеявший в душе план отмщения за убийство отца, не мог, да и не хотел хранить внутри себя подобные мелочи. Я не сохранил запаха ночного Тронко, состоящего из смеси ароматов подступающих к городу полей, возделанных и уже начинающих цвести, которые приносил шальной горный ветер, дыма костров, что жгли даже во дворе губернаторской усадьбы, цветущего господского сада, разбитого прямо под окнами особняка. Теперь вспоминал… Лежал и смешивал его с запахом Рокэ — будоражащим, не растворенным в кричащих нотах морисских благовоний, которых сейчас я совершенно не чувствовал, остро-пряным несущим в себе оттенки нашей отгремевшей совсем недавно страсти — сводящим меня с ума. Теперь я точно знал, как пахнет счастье. Потому что был счастлив, до безобразия, до неприличия, до готовых выступить на моих глазах слез. Рокэ дышал размеренно и тихо. Я иногда отлипал от него, и, чуть отстраняясь, любовался, насколько позволял едва различимый свет, от догоравшей свечи. Но даже в этом тусклом свете, лицо спящего маршала, расслабленное и спокойное, казалось мне удивительно молодым и невозможно красивым. Хотелось еще, и еще целовать гладкий лоб, касаться губами пушистых ресниц, до бесконечности припадать к губам, но… Даже думать о подобном сейчас было святотатством — ОН спал… Возможно, впервые за последние несколько суток, Рокэ позволил себе нормально уснуть, а может и не суток… Вспомнился визит в Багерлее и девственно-нетронутое ложе монсеньора. Внутри все сжалось, и я, не удержавшись, обнял его, прижимаясь сильнее, стиснув зубы до скрипа, и как заговор, про себя, повторяя — все позади, мы наконец-то вместе. Теперь можно было вздохнуть свободно и… просто радоваться тому, что нас не разделяют хорны, стены, палатки, обстоятельства — он рядом. Спи, мой хороший, а я буду охранять твой сон. А что мне остается? Снова и снова втягивая носом его запах, я совершенно отчетливо понимал, что уснуть сегодня мне, до сих пор дрожащему от пережитого удовольствия идиоту, не суждено. Во мне бурлило и орало во весь голос недавно пережитое, не позволяя сомкнуть глаз, несмотря на растекающуюся по всему телу истому и приятную усталость. О том, что я буду делать утром, и как переживу грядущий день, думать было скучно. Я, с восторгом, сейчас размышлял совсем о другом. Разве можно было представить себе такое, несколько месяцев назад, когда я, очнувшись от смертельного ужаса Лабиринта, осознал себя сидящим в седле Баловника, везущего меня в Лаик? Да, уже тогда я, только вздохнув сырого осеннего воздуха, изменил свои взгляды на многие вещи, воодушевившись доверием Великого моего предка, и горел желанием исправить хоть часть своих деяний, но предположить, что все выйдет вот так, я бы не мог даже имейся у меня самое богатое во всех Золотых Землях воображение. Тогда я обещал себе пересмотреть свое отношение к Алве, но кто бы мог подумать, что это выйдет настолько кардинально? Как же хорошо! Я еле сдержал рвущийся изнутри смех — не разбудить бы Рокэ — думая о том, что даже вернувшись из небытия, я не мог и вообразить себе Алву ТАКИМ. Горячим, стремительным, жадным и одновременно терпеливым, невероятно нежным, бесконечно… Влюбленным в своего глупого юношу так, словно сам был мальчишкой, порывистым и одновременно трепетным. Разве подобное может быть в реальной жизни? Никто, никогда не смотрел на меня так, как Рокэ этой ночью. И уверен, что не посмотрит — просто невозможно. Никто в этом мире не посмотрит на меня, как на самое бесценное сокровище. Что по сравнению с этим, алая ройя, которую маршал повесил на шею Катарины? Думать, что самое дорогое, что есть в жизни Рокэ Алвы — Ричард Окделл, было самонадеянно, слишком самоуверенно и… невозможно упоительно. И я, глупо улыбаясь, думал… А это его хриплое, вибрирующее в каждой косточке моего тела, лишающее остатков разума: «Рикаааааардоооо!»? Я едва не излился лишь от одного этого голоса. От воспоминаний меня снова всколыхнуло… Перед глазами вспыхивали и осыпались разноцветными искрами пережитые ощущения, в ушах звучало учащенное тяжелое дыхание, горящая кожа вспоминала касание дрожащих от вожделения рук. Зажмурившись, я оживлял в себе картинки, которые успел выхватить и бережно сохранить в безумные минуты нашей близости. Вот, горящие, снова ставшие почти черными глаза… Вот, мои ладони, огрубевшие и успевшие загореть, скользят по его груди… Вот, мои пальцы лихорадочно стискивают его предплечья, мимолетно ощущая твердость развитой мускулатуры, а ведь его руки обманчиво кажутся по-женски изящными… Вот, перед моими глазами расплывается дурацкая потолочная лепнина, за миг перед тем, как я, сгорая от смущения, крепко зажмуриваюсь и растекаюсь по холодящему мою наготу шелку простыней, ощущая внутри себя осторожное движение его пальцев… Вот, в безумном, утягивающем меня в Рассвет водовороте, я мимолетно выхватываю глазами прилипшую к его мокрому лбу черную прядь волос… Вот ко мне тянутся его потемневшие и слегка припухшие от поцелуев губы… Их сотни, таких вот моментов, каждый из которых для меня дороже той самой ройи. И они кружат в моей голове ослепительным калейдоскопом, не позволяя остановиться на чем-то одном, кружат, рождая внутри меня неясный холодок, притягивающий за собой тяжелую, маслянистую и душную мысль — «Слишком хорошо, слишком, как бы чего не вышло. Такое счастье даром не дается…» Я отогнал ее, настырную и серую, словно крысиная тень из очень далекого прошлого, и снова уткнулся носом в теплое плечо своего спящего маршала, закрыл глаза, задышал глубже. Как бы то ни было, нужно было поспать, хоть немного. Хотя бы попытаться. Меня подтолкнули к этому отголоски серой мысли. Кто знает, что может нас ожидать завтра? Нужно отдохнуть, чтобы быть в форме, если вдруг что. Спи, Ричард, — уговаривал я себя, вслушиваясь в размеренное дыхание Рокэ, — спи ради себя и своего эра.