За грехи мои тяжкие

На следующий день я прямиком из теплых объятий Рокэ перекочевал под присмотр к Савиньяку, причем маршал не счел лишним еще раз подчеркнуть Эмилю важность его задачи, вскользь упомянув вчерашний интерес к моей персоне Эстебана Колиньяра. Мне, присутствующему при этом, оставалось только смущенно потупить взор и порадоваться тому, что мерзкий инцидент остался в прошлом, но, как мне показалось, послужил поводом для того, что произошло между мной и Рокэ ночью. Даже малейшее воспоминание о той близости пробивало меня крупной дрожью, созвучной с испытанным недавно наслаждением. Не возвращаться к этому в мыслях оказалось почти невозможно, однако, я жестко одернул себя, заставляя вслушиваться в то, о чем говорил маршал. Важно же. Недосып тоже давал о себе знать, переживая шквал обрушившегося на меня счастья, я смог лишь немного подремать перед самым рассветом, а потому… Признаться, я и думать позабыл о Колиньяре и его, как тонко выразился Рокэ, интересе. Сейчас всё во мне пело и дышало лишь одним человеком и даже то, что я снова отправлялся «под крыло» Эмиля и на время лишался возможности быть рядом со своим эром, не могло испортить искрящейся в моей душе радости. Кроме того, выдержки моей едва хватало, чтобы согнать с лица улыбку влюбленного кретина — такое лицо привлекло бы к себе всеобщее внимание на раз два. Скромнее нужно быть, Окделл. Мы почти на войне! Прежде чем покинуть комнату Эмиля, оставив меня на попечение друга, Рокэ, не считая нужным прятать от Савиньяка свое отношение к его порученцу, вдруг неожиданно стиснул меня в объятиях и долго, пристально вглядывался в лицо… Взгляд тот показался мне пронзительным, до дрожи. — Что? — не выдержал я, несколько смущенный присутствием генерала. Однако Рокэ, похоже, это не волновало, ни сколько. Его волновало что-то иное. Это волнение пряталось в самой глубине синих глаз, а еще… я ощутил его в том, как крепко он прижал меня к себе. То было… словно мы расставались не на несколько часов до следующей (как мне мечталось) ночи, а на года. Я задрожал, неловко моргнул, желая получить секундную передышку и не видеть того взгляда, а радость бушевавшая внутри меня, несколько померкла. — Пообещай мне, что будешь осмотрителен, Рикардо, — выдохнул он, наконец, медленно и тихо, словно в исступлении. — Обещаю, — откликнулся я, все еще не понимая его, — я буду изо всех сил стараться не выдать себя ничем, оставаясь для всех Стоуном. Обещал я искренне. Тем более, что до сих пор это отлично получалось. И если бы не появившийся на моем пути Эстебан, у меня не было бы ни единого повода опасаться разоблачения. Жизнь Стоуна сладкой не была, меня безумно тянуло к Первому маршалу, крутиться около которого кавалеристу Джону, было совершенно не положено, даже являясь порученцем Савиньяка, но… Ради спокойствия Рокэ, я готов был терпеть сколько потребуется, любоваться им издали, вспоминая о том, что в прошлом мог быть рядом с ним всегда, да что там… я готов был и на большее. — Дело не только в этом, Дик, — губы его на мгновение болезненно искривились. Вот это было уже странно. «А в чем тогда?» — так и крутилось у меня на языке. Но я промолчал, с трудом, оставляя вопросы при себе, дабы не выглядеть глупее, чем я есть на самом деле. И все же оставил за собой право глянуть на него непонимающе. В чем дело, Рокэ? — У меня дурное предчувствие, — нехотя ответил он на мой немой вопрос, кидая взгляд в сторону Эмиля и давая Савиньяку понять, что это касается и его тоже. — Какого рода? — Эмиль, до того восседающий за столом и просматривающий бумаги, поднял голову, всем своим видом демонстрируя внимание. — Сложно сказать, — Рокэ, все также не выпускающий меня из своих рук, чуть дернул плечами, — никакой конкретики, однако, где-то внутри зудит не затухающая тревога. Возможно, это говорит во мне запоздалое благоразумие — не стоило терять контроль и пускаться во все тяжкие, будь это хоть шестнадцать раз взаимно. Слишком опасно… Вот с этим я был совершенно не согласен. Какая может быть опасность сейчас? Когда до королевского двора, кишевшего гадюками так много хорн? Я, все так же молча, дернул головой, не находя в себе смелости заверить любимого эра в том, что оно того определенно стоило! Не прикуси я сейчас язык, я бы непременно принялся убеждать его в том, что никакой реальной опасности не было. Зато было нечто очень похожее на Рассвет… Договорился бы до того, что это стоило любой опасности, что само по себе глупо и постыдно, достаточно было вспомнить с каким трудом мне удалось выбраться из столицы и то, что в комнате кроме нас был еще и Савиньяк. Я промолчал, но насупился, демонстрируя несогласие. — Мы так далеко от Олларии, — словно услышав мои мысли заметил Эмиль, — даже если туда доберутся сплетни, никто не успеет предпринять сколько-нибудь серьезные действия, чтобы вернуть Ричарда в столицу. Через несколько дней мы выступаем в сторону границы, а дальше уже никто не посмеет сунуться, учитывая, насколько опасны кочующие и уничтожающие все на своем пути отряды бириссцев. — Я сейчас говорю не об этом, — сердито фыркнул Рокэ в сторону Эмиля, — хотя расслабляться и полагаться на бездействие Ее Оскорбленного Величества я бы тоже не стал, не удивлюсь, если мой особняк до сих пор находится в оцеплении. Я о том, что позволив себе слабость, тем самым поставил под удар не только Ричарда Окделла, но и Джона Стоуна. Даже у стен есть уши, даже здесь, в этой очаровательной глухомани. Особенно здесь. Если кто прознает о слабости Первого маршала, эта слабость в мгновение ока может превратиться в мишень. Никого не удивит тот факт, что я трахаю трактирную девку или скучающую провинциальную эреа, — то дело обычное. Но тайно согревающий мою постель юноша — совершенно иное, кем бы он ни был или не казался бы. Так вот он о чем… Я вздохнул едва ли не с облегчением. Все эти тревоги Рокэ пугали меня не столь сильно, как если бы он снова заговорил о своем проклятии. Заглянув в глаза Альдотвари и вернувшись с того света, пройдя столько испытаний, разобравшись в себе и приняв пронизывающее меня чувство любви к Рокэ я не испугался бы ради всего этого снова оказаться мишенью. Тем более, что подобное уже было прежде и в той, прожитой ранее, жизни, покровительство эра Рокэ защищало меня не хуже кованных доспехов. Так к чему переживать сейчас, в особенности, если никакой явной опасности, кроме как быть опознанным Эстебаном, нет? — Я буду очень осмотрителен, — сказал я то, что Рокэ хотелось услышать. Сейчас я мог бы поклясться кровью, если бы его это успокоило, даже несмотря на то, что зарекался когда-либо делать это, но к счастью маршал подобной клятвы от меня не требовал, он просил только обещание. И потому, я легко и чистосердечно произнес: — Обещаю.