За грехи мои тяжкие

Все произошедшее дальше слилось в один безумный, пропитанный моим страхом момент. Когда наш обоз захватили, а защитников смял летучий отряд бириссцев, я не думал о том, что уже умирал прежде, не считал, что ничего страшнее, чем голодный взгляд Альдотвари, быть ничего не может. Как оказалось, может… А ещё — сейчас умирать не хотелось отчаянно сильно, ибо мне было ради кого жить. Я не видел самого нападения. Более того, когда уничтожали охрану, я продолжал оставаться в подводе, так как вскочить и кинуться на помощь солдатам у меня просто не получилось. Затёкшее тело слушалось до отвращения скверно, и вместо того, чтобы подняться, я смог лишь неуклюже распластаться, путаясь в прикрывавшей меня парусине, едва не взвыв от боли во всех конечностях. Когда же с горем пополам мне удалось-таки едва ли не на четвереньках двинуться к выходу, прижимая к груди заряженный и готовый к выстрелу пистолет, благоразумно прихваченный при побеге из Тронко, клапан подводы распахнулся и в проеме показался один из барсов. То был молодой, слегка дезориентированный полутьмой дикарь, который получил пулю в грудь, не успев сделать и трех шагов. Я выстрелил в него не раздумывая, уступив инстинктам… Один пистолет — один выстрел, звук которого был не слышен разве что в штабе генерала Манрика. Вот ведь идиот! Однако времени на самоуничижение у меня не оказалось. Не прошло несколько секунд, как меня уже вытягивали из проклятой подводы, грубо схватив за ноги и ко всем моим прочим бедам основательно приложив затылком. Оказавшись на земле, я зажмурился и приготовился к скорой встрече с Литом. Во всяком случае, я на неё очень надеялся, так не к месту вспоминая злой рассказ Рокэ о том, что бирисцы делают с попавшими к ним в руки пленными. Ещё раз подвергнуться избиению и пыткам я был просто не в силах, а потому оставалось молиться и жалеть себя, дурака, истратившего заряд пистолета на не нуждавшегося в этом человека. Однако, несмотря на дикий страх, умирать совершенно не хотелось, ни быстро — подобно падающей звезде, ни тем более больно и медленно — подобно ползущей улитке. Буйное метание моих перепуганных, отчаянных мыслей было прервано собственным голосом, произносившим твари знают что: — Я желаю встретиться с Робером Эпинэ, маркизом Эр-При, который, насколько мне известно, является вашим союзником, гостем Белого Лиса и находится сейчас в неприступной крепости Барсовых врат. Я — брат его по крови Абвениев. Имя моё — Ричард Окделл. Слова эти сорвались с губ совершенно непрошенно. Сам смысл сказанного дошел до меня несколько позже, но пока это было чистым и совершенно необдуманным экспромтом. Отчаянная попытка сохранить жизнь, жалкая и ничтожная, ибо я не смел рассчитывать на то, что меня поймут. Главным во всем этом было имя Робера, которое кто-нибудь из пленивших меня мог слышать и знать, кто такой маркиз Эр-При. Ожидаемого удара не последовало. Я, переведя дух, приоткрыл глаза. В волнующей близости от моего горла, застыл широкий обоюдоострый меч, занесенный одним из белобрысых и страшных ликом воинов. Похоже, я действительно находился на волос от смерти. Смотрел он на меня внимательно, с долей любопытства, и от этого взгляда по спине моей прошелся неприятный холодок. Нехороший то был взгляд, да что говорить — вся ситуация складывалась на редкость скверно. — Чем ты можешь подтвердить сказанное? — на чистом талиг обратился ко мне седун, державший в руках меч. Образованный, значит, не простой он воин, а некто близкий командной верхушке, владеющий языком врага, на территорию которого покушалось его варварское племя… Неужели ко мне обернулась лицом удача? И удача ли это? И да, чем я могу подтвердить то, что до сих пор так тщательно скрывалось? У меня с собой не имелось ни одного предмета, принадлежавшего Окделлам, кроме фамильного носа и ушей, пожалуй. Да что там, у меня с собой сейчас не было даже шпаги, лишь до сих пор сжимаемый в деревянных пальцах чужой, бесполезный теперь пистолет. — Мою личность может засвидетельствовать маркиз Эр-При, — с уверенностью, которой не чувствовал, выпалил я единственное, что пришло в голову. — Насколько мне известно, — заговорил седой удивительно чисто и правильно для человека столь варварского вида, — герцог Окделл, уронивший достоинство своего древнего рода и связавшийся с врагом всех добрых людей, ублюдком Алвой, находится в Олларии, не имея возможности выбраться за пределы кэнналийского особняка. Вот это поворот! Внутри меня все всколыхнулось, осознание чудовищного просчета доходило до меня непростительно медленно. Такая осведомленность седой твари шокировала по двум причинам. Во-первых, мне стало предельно ясно, каким я прежде был наивным дурачком, считая этих полуголых демонов дикими варварами. Стоявший передо мной «барс» полностью ломал мои представления о тех, с кем мы воевали. Как бы не выглядели эти несущие смерть гады, они владели достаточной информацией о том, что творится в Талиге, как и о всем том, что касается интересующих их личностей. И Рокэ Алва был именно такой личностью. И отсюда плавно и неотвратимо вытекало во-вторых: я с ужасом понимал, как круто подставился, самолично выдав барсу свое настоящее имя, не предполагая, что для этого амбала оно может что-то означать. И вот это было по-настоящему плохо, учитывая то, как сильно ненавидело все это кошкино племя Первого маршала Талига. Кто б выдрал с корнем твой язык, Ричард, и подарил вместо него мозги! — Как бы то ни было, — барс убрал сверкнувший на солнце меч в ножны, окидывая меня цепким взглядом, — я считаю своим долгом разобраться в том, кто ты такой, и отложить казнь до внесения ясности. Поедешь с нами… — Куда? — спросил я, ощущая острое сожаление оттого, что край громадного меча так и не добрался до моего горла. Возможно, быстро и безболезненно умереть от удара этого здоровяка, было для меня — как и для Рокэ — самым лучшим вариантом, который я бездарно упустил. — В крепость, — барс презрительно, на грани брезгливости фыркнул, — до установления твоей личности. И если ты действительно окажешься Окделлом, мы вернем тебя господину Проэмперадору в качестве занятного, но совершенно бесполезного для него сувенира, да и то только в том случае, если он сочтет твою жизнь дороже названной нами цены. Твою же мать….